системы, - проговорил Соколов, - но удар, который немцы обрушили на нашу
страну, был такой силы, что, выдержав его, государство как раз-то с
исчерпывающей ясностью доказало свою мощь, а не слабость. Вы видите тень,
которую отбрасывает гигант, и говорите: вот смотрите, какая тень. Но вы
забываете о самом гиганте. Ведь наш централизм - это социальный двигатель
гигантской энергетической мощи, способный совершить чудеса. И он уже
совершил их. И он их совершит в будущем.
вашими идеями, планами и сочинениями, - проговорил Каримов, - но если ваша
идея совпадает с интересом государства, летать вам на ковре-самолете!
оборонному объекту особой важности. Сталин сам следил за пуском цехов,
звонил по телефону директору. Оборудование! Сырье, детали, запасные части
- все по щучьему велению! А условия! Ванна, сливки по утрам на дом
привозили. В жизни я так не жил. Рабочее снабжение исключительное! А
главное, никакого бюрократизма. Все без писанины совершалось.
людям, - сказал Каримов.
совершенства, то принципиально ясно: можно внедрить такую систему во всей
промышленности, - сказал Соколов.
а не один принцип. Сталин строит то, что нужно государству, а не человеку.
Тяжелая промышленность нужна государству, а не народу. Беломоро-Балтийский
канал бесполезен людям. На одном полюсе - потребности государства, на
другом - потребности человека. Их никогда не примиришь.
сказал Артелев. - Если моя продукция нужна соседям казанцам, я по плану
должен отвезти ее в Читу, а потом уж из Читы ее обратно в Казань доставят.
Мне нужны монтажники, а у меня не исчерпан кредит на детские ясли, провожу
монтажников как нянек в детские ясли. Централизация задушила! Изобретатель
предложил директору выпускать полторы тысячи деталей вместо двухсот,
директор его погнал в шею: план-то он выполняет в весовом выражении, так
спокойней. И если у него остановится вся работа, а недостающий материал
можно купить на базаре за тридцатку, он лучше потерпит убыток в два
миллиона, но не рискнет купить материал на тридцатку.
боясь, что ему не дадут договорить:
в пять раз больше инженера. А руководство, директора, наркоматы знают одно
- давай план! Ходи опухший, голодный, а план давай! Вот был у нас директор
Шматков, он кричал на совещаниях: "Завод больше, чем мать родная, ты сам с
себя три шкуры содрать должен, чтобы план выполнить. А с несознательного я
сам три шкуры спущу". И вдруг узнаем, что Шматков переводится в
Воскресенск. Я его спросил: "Как же вы оставляете завод в прорыве,
Афанасий Лукич?" А он мне так просто, без демагогии, отвечает: "Да,
знаете, у нас дети в Москве в институте учатся, а Воскресенск поближе к
Москве. И, кроме того, квартиру хорошую дают, с садом, и жена
прихварывает, ей воздух нужен". Вот я удивляюсь - почему таким людям
государство доверяет, а рабочим, беспартийным ученым знаменитым не хватает
девяти гривен до рубля.
большее, чем заводы и институты, им доверено сердце системы, святая
святых: животворная сила советского бюрократизма.
свой цех люблю, себя не жалею. А на главное меня не хватает, - не могу я с
живых людей три шкуры спускать. С себя еще спущу шкуру, а с рабочего жалко
как-то.
потребность возражать Мадьярову, хотя все, что говорил Мадьяров, казалось
ему справедливым.
человека не совпадают, не сливаются сегодня полностью с интересами
государства, создавшего оборонную промышленность? Мне кажется, что пушки,
танки, самолеты, которыми вооружены наши дети и братья, нужны каждому из
нас.
66
неохотно на дом выдают, издательства не переиздают.
Скорее уж "Дневник писателя" не надо было писать.
нашу идеологию. Вот Маяковский. Сталин не зря назвал его лучшим и
талантливейшим. Он - сама государственность в своих эмоциях. А Достоевский
- сама человечность, даже в своей государственности.
девятнадцатого века не лезет.
народной войны, а государство сейчас возглавило народную справедливую
войну. Как сказал Ахмет Усманович - идеи совпали, и появился
ковер-самолет: Толстого и по радио, и на вечерах чтецы, и издают, и вожди
цитируют.
Соколов.
Чехов у нас по недоразумению признан. Вот так же, как в некотором роде
следующий ему Зощенко.
декадентам.
всех писателей.
Лаврентьевич, в декадентах человечность ищешь?
мысль, а для этого надо было, чтобы Соколов искал в декадентах
человечность.
декадентов бьют? Чепуха. Они не враждебны государству, просто не нужны,
безразличны. Я убежден - между соцреализмом и декадентством бездны нет.
Спорили, что такое соцреализм. Это зеркальце, которое на вопрос партии и
правительства "Кто на свете всех милее, всех прекрасней и белее?"
отвечает: "Ты, ты, партия, правительство, государство, всех румяней и
милее!"
румяней". Не так уж велика разница. Соцреализм - это утверждение
государственной исключительности, а декадентство - это утверждение
индивидуальной исключительности. Методы разные, а суть одна - восторг
перед собственной исключительностью. Гениальному государству без
недостатков плевать на всех, кто с ним не схож. И декадентская кружевная
личность глубочайше безразлична ко всем другим личностям, кроме двух, - с
одной она ведет утонченную беседу, а со второй целуется, милуется. А
внешне кажется, - индивидуализм, декадентство воюет за человека. Ни черта,
по сути, не воюет. Декаденты безразличны к человеку, и государство
безразлично. Тут бездны нет.
сейчас о вовсе запретных вещах, перебил его:
Ведь Чехов поднял на свои плечи несостоявшуюся русскую демократию. Путь
Чехова - это путь русской свободы. Мы-то пошли другим путем. Вы
попробуйте, охватите всех его героев. Может быть, один лишь Бальзак ввел в
общественное сознание такие огромные массы людей. Да и то нет! Подумайте:
врачи, инженеры, адвокаты, учителя, профессора, помещики, лавочники,
фабриканты, гувернантки, лакеи, студенты, чиновники всех классов, прасолы,
кондуктора, свахи, дьячки, архиереи, крестьяне, рабочие, сапожники,
натурщицы, садоводы, зоологи, актеры, хозяева постоялых дворов, егери,
проститутки, рыбаки, поручики, унтера, художники, кухарки, писатели,
дворники, монахини, солдаты, акушерки, сахалинские каторжники...
хватит! Чехов ввел в наше сознание всю громаду России, все ее классы,
сословия, возрасты... Но мало того! Он ввел эти миллионы как демократ,
понимаете ли вы, русский демократ! Он сказал, как никто до него, даже и
Толстой не сказал: все мы прежде всего люди, понимаете ли вы, люди, люди,
люди! Сказал в России, как никто до него не говорил. Он сказал: самое
главное то, что люди - это люди, а потом уж они архиереи, русские,
лавочники, татары, рабочие. Понимаете - люди хороши и плохи не оттого, что
они архиереи или рабочие, татары или украинцы, - люди равны, потому что
они люди. Полвека назад ослепленные партийной узостью люди считали, что