благо, ниспосланное нам. Он об этом никогда не говорил, но про себя знал,
что так оно и есть. И верил, что жена разделяет в душе eго чувства.
заводную лягушку, лупоглазую, смешную, - то-то малыш будет забавляться!
Выйдя на улицу, он собрался сесть на коня, как вдруг почувствовал голод и
вспомнил, что с утра ничего не ел. Столовая была совсем рядом с раймагом, и
он, на беду, решил зайти туда. Едва Бостон вошел в полутемный зал,
пропитавшийся запахом дешевой пищи, которой кормили здесь проезжих шоферов,
и сел неподалеку от входа за стол, как тут же услышал за спиной голос
Базарбая. Бостон не оглянулся - он и так понял, что тот гуляет здесь с
дружками. "Сидит пьет средь бела дня с прихлебателями, и хоть бы хны, ни
стыда, ни совести у человека", - неприязненно подумал Бостон. Хотел было
встать и уйти от греха подальше, но потом подумал: а, собственно, с какой
стати, почему он должен уходить не поев? Заказал борщ, котлеты, а тем
временем Базарбаю уже, должно быть, доложили, что в углу сидит Бостон. И
сразу голоса за спиной враждебно приутихли, а затем снова загалдели. И
вскоре к Бостону был послан один из Базарбаевых приятелей, некий Кор Самат,
Кривой Самат, местный забулдыга и сплетник, которому еще в молодости выбили
в драке глаз.
руку Бостону - и ничего не поделаешь, пришлось ее пожать. - Ты чего здесь в
одиночестве? - приступился он к Бостону. - А мы там с Базарбаем сидим. Давно
не встречались, решили собраться. Пошли к нам. Сам Базарбай зовет.
сейчас вот доем и сразу уеду в горы.
потянулись и другие.
лучше других себя считаешь? - с ходу начал цепляться Базарбай.
начал хлебать из тарелки борщ, к которому в другой раз он бы после первой
ложки ни за что не притронулся.
Бостона.
- Базарбай нахмурился и покачал головой.
этому?
к Бостону искаженное злобой лицо. - Куда спешишь, сволочь? Мы с тобой еще
про волков не поговорили. Ведь ты при всем народе у директора в кабинете
назвал меня провокатором, сказал, что из-за меня волки лютуют. Думаешь, я не
знаю, что такое провокатор? Думаешь, я фашист, а ты один у нас честный?
не называл - не догадался, а стоило бы. А то, что ты провокатор и безмозглый
злодей, - верно. Я это тебе и прежде говорил и сейчас скажу. Но лучше будет,
если ты вернешься на свое место и перестанешь ко мне лезть.
разъярился Базарбай. - Ты мне не указ. Плевал я на тебя. Пусть я, по-твоему,
провокатор, а ты-то сам кто такой? Думаешь, люди не знают, кто ты есть?
Думаешь, погубил Эрназара - и все шито-крыто. Да ты, гад, снюхался с его
женой, еще когда Эрназар был жив, а твоя старуха должна была помереть. Тогда
ты и решил столкнуть Эрназара в пропасть на перевале, а сам жениться на этой
суке Гулюмкан. Попробуй докажи, что это не так. Почему не ты в пропасть
провалился, а Эрназар? Шли-то вы одной дорогой. Думаешь, никто ничего не
знает! Но он-то погиб, а ты остался жив. Да кто вы после этого, ты и твоя
сука Гулюмкан? Эрназар нa перевале вмерз в лед, остался без могилы, как
собака, а ты, гад, обжимаешь его бесстыжую жену, суку продажную, и живешь
себе припеваючи! А еще партийный! Да тебя надо гнать взашей из партии. Ишь,
передовик нашелся какой, стахановец! Да тебя под суд надо!
измолотить мерзкую рожу. Тот явно вызывал его на драку, на скандал, на
смертельную схватку. Но он сделал над собой усилие, стиснул челюсти и сказал
задыхающемуся от злобы Базарбаю:
значат. И я равняться на тебя не буду. Думай и говори обо мне что хочешь и
как хочешь. А сейчас прочь с дороги. Эй, парень, - окликнул он официанта, -
на, получи за обед. - Сунул ему пятерку и молча пошел прочь.
крутит, когда тебя нет, а ты им помешаешь!
Базарбая. - Не заставляй меня повторять, убери руку! Слышишь? - сказал он,
раскачивая увесистую темную бутыль.
в седло, опомнился, кинул бутылку в кювет, дал волю Донкулюку, пустил его во
весь опор. Давно не мчался он с такой бешеной скоростью - эта жуткая скачка
помогла ему прийти в себя, и, отрезвев, он ужаснулся: ведь какая-то
ничтожная доля секунды отделяла его от убийства, спасибо бог спас, не то
раскроил бы одним ударом череп ненавистного Базарбая. Люди, ехавшие на
прицепном тракторе, удивились и, не веря глазам своим, долго смотрели ему
вслед: что это случилось с Бостоном, такой солидный человек, а скачет, как
ветреный подросток. Не скоро отдышался Бостон - окончательно пришел он в
себя, лишь напившись холодной воды у ручья. Тогда он отряхнулся, сел в седло
и уже больше не гнал Донкулюка. Ехал шагом и все радовался, что избежал
смертоубийства.
насупился. И совсем не по себе стало Бостону, когда вспомнил вдруг, что
забыл на подоконнике в столовой того самого игрушечного лягушонка,
купленного для Кенджеша, такую славную забаву - лупоглазого, большеротого
заводного лягушонка. Конечно, покупка была не ахти какая дорогая, можно было
и в другой раз купить малышу игрушку, в том же самом раймаге "Маданият", но
почему-то ему подумалось, что это плохая примета. Нельзя было, ни в коем
случае нельзя забывать предназначенную для малыша вещицу. А он забыл...
образом сопротивляться нежелательному ходу событий. При мысли, как он
устроит засаду волкам и перестреляет этих проклятых зверей, чтобы и духу их
поблизости не было, злоба душила его.
Базарбаем в столовой, чуть было по закончившаяся смертоубийством, опять же
началась со спора из-за этих волков...
продумал, предусмотрел все детали операции и, пожалуй, впервые за их
совместную жизнь утаил от жены важный для него замысел. Не хотелось Бостону
заводить разговор о волках и волчатах, явившихся причиной скандала с
Базарбаем, не хотелось говорить о чем-либо, что могло напомнить о гибели
Эрназара на перевале. И поэтому дома он больше молчал, забавлялся с малышом,
односложно отвечал на вопросы Гулюмкан. Знал, что его молчание будет
беспокоить жену, вызывать у нее недоумение, но иначе вести себя нe мог. Он
прекрасно понимал, что и его стычка с Базарбаем, и грязная брань, обрушенная
на их головы, рано или поздно станут известны и ей. Но пока он молчал - не
хотелось повторять то, что говорил о них этот чудовищный Базарбай, слишком
это было мерзко и отвратительно.
с Гулюмкан жизнь. Сколько скрытого недоброжелательства и откровенной вражды
видели они от людей с тех пор, как стали мужем и женой, какой только клеветы
о них не распространяли. И, однако, Бостон не сожалел о том, что связал свою
жизнь со вдовой Эрназара. Ему уже трудно было представить себе, как бы он
жил без нее, ему требовалось постоянно чувствовать рядом ее присутствие...
Да нет, это была бы какая-то совсем другая жизнь. А его жизнь могла быть
только с ней, и пусть подчас она и недовольна им и бывает, что и
несправедлива, но она ему предана, а это самое главное. Но между собой они
об этом никогда не говорили, это разумелось само собой. И если бы Бостона
спросили, что для него значит этот малыш, этот улыбчивый, ясноглазый
непоседа на пухлых ножках, этот последыш, Бостон ничего не сумел бы сказать.
У него не нашлось бы для этого слов. Чувство это было превыше слов, ибо в
малыше он видел себя в богом данной невинной ребячьей ипостаси...
малышом, он успокоился, отошел, подобрел. Ему хотелось забыть о том случае в
столовой. Он даже подумал, что, если волки не заявятся этой ночью, он,
пожалуй, отложит засаду, а то и вовсе отменит свое решение. Бостону хотелось
спокойствия...
пригорке за большой кошарой застонала, завыла Акбара, и ей вторил низкий
басовитый вой Ташчайнара. И опять проснулся от испуга и захныкал Кенджеш, а
Гулюмкан заворчала спросонья, проклиная жизнь, в которой нет покоя от
разлютовавшихся волков. И Бостон вновь озлился, ему захотелось выскочить из
дому и погнаться за волками хоть нa край света, и снова припомнилось, как
поносил его, как оскорблял и унижал его подлый и ничтожный Базарбай, и он
пожалел, что не проломил ему голову бутылкой. Ведь стоило только Бостону