его от мыслей о себе.
неодетым, и в конце концов они один за другим спускаются вниз - мистер
Спрингер в щегольской немнущейся темно-серой рубашке, Нельсон в костюмчике
с лямками, как у девчонки, мадам в черной фетровой шляпке с вуалью и
гроздью искусственных фиолетовых ягод на жестком стебельке и Дженис - вся
какая-то потерянная и бесформенная в наспех подколотом и подогнанном
мамашином платье.
толкутся по гостиной, глядя, как убывают минуты на часах с серебряным
циферблатом, они становятся похожими на разряженных детей, которым не
терпится, чтоб поскорее начался праздник. Завидев остановившийся перед
домом "кадиллак" похоронной конторы, все бросаются к окну, но когда
гробовщик, пройдя по дорожке, звонит в дверь, они уже разбежались по
углам, словно посреди комнаты разорвалась бомба с отравляющим веществом.
но теперь оно обставлено так, как ни один жилой дом никогда не обставляли.
Пушистые бледно-зеленые ковры заглушают шаги. Разрезанные пополам
серебряные трубочки на стенах затеняют слабый свет, и все вокруг - стены,
портьеры и все прочее - выкрашено в неестественные тона, с какими ни один
нормальный человек не мог бы жить: в оранжево-розовый, морской волны и
фиолетовый - порошком такого фиолетового цвета убивают микробов в
общественных уборных на бензоколонках. Их ведут в маленькую боковую
розовую комнатку. Оттуда виден главный зал, где на расставленных в
несколько рядов стульях сидят шесть человек, из них пять - женщины.
Единственная, кого он знает, - это Пегги Гринг. Рядом с ней вертится ее
сынишка - он седьмой. Сначала предполагалось, что будут присутствовать
только обе семьи, но потом Спрингеры пригласили нескольких близких друзей.
Его родителей еще нет. Невидимые бескостные руки пробегают взад-вперед по
клавишам электрического органа. Противоестественная окраска интерьера
достигает апогея в тепличных цветах, которыми украшен маленький белый
гроб. Гроб с выкрашенными золотой краской ручками стоит на возвышении,
покрытом темно-лиловым покрывалом, и Гарри кажется, что покрывало вот-вот
спадет и, словно по мановению волшебной палочки, под ним возникнет живой
младенец. Дженис заглядывает в зал, всхлипывает, и служитель похоронной
конторы, молодой блондин с неестественно красной физиономией, вытаскивает
из бокового кармана флакончик с нашатырным спиртом. Мать Дженис
прикладывает флакон ей к носу, лицо ее искажается гримасой отвращения, она
поднимает брови, и из-под тонкой оболочки век выступают глазные яблоки.
Гарри берет ее за руку и поворачивает так, чтобы она не видела, что
происходит в зале.
дети и автомобили.
человек и, к своему смущению, фыркает. Ему тут явно нравится. Лицо у него
как будто слегка нарумянено.
открывая черную птичью щель рта под светлыми усами. Миссис Спрингер сидит
на стуле и прижимает ладони к вуали. Фиолетовые ягоды подрагивают на
проволочном стебельке.
мать Кролика. Она окидывает сердитым взглядом входную дверь. У него
замирает сердце, и с языка срываются слова:
занимает место между ней и Дженис. В одном строю со Спрингерами он, по
крайней мере, покажет матери, что исправился, смирился со своей участью и
что с ним тоже примирились. Служитель конторы выходит навстречу
Энгстромам. Гарри видит, что они стоят на ярко освещенном тротуаре и
спорят, в какую дверь входить. Мим немного в стороне. В скромном костюме и
без косметики она напоминает ему прежнюю младшую сестренку. Глядя на
родителей, он никак не может понять, почему он их боится.
раскрыв объятия, подходит к Кролику.
словно желая унести его обратно в небеса, с которых они оба упали.
мальчишеским рефлексом застенчивости, Кролик отталкивает мать и
выпрямляется. Словно не понимая значения собственных слов, мать
оборачивается и обнимает Дженис. Отец что-то бормочет и пожимает руку
Спрингеру. Мим подходит, гладит Гарри по плечу, потом опускается на
корточки и что-то шепчет Нельсону - эти двое самые младшие. Гарри ощущает
человеческую связь всех этих людей. Его жена и его мать льнут друг к
другу. Мать открыла объятия чисто механически, но оживила их своею
скорбью. Лицо ее искажено болью; Дженис, взъерошенная и задыхающаяся, все
же отзывается на ее чувство, слабые руки в черных рукавах пытаются
охватить горестно прильнувшее к ней мощное тело. Миссис Энгстром
удостаивает ее несколькими словами. Остальные озадачены, и только Гарри со
своей холодной высоты видит: мать его движима инстинктом, который
заставляет нас обнимать тех, кого мы раним; к тому же она почувствовала,
что они обе принадлежат к одному и тому же издревле обездоленному племени
рабов; и еще поняла, что, вернув себе сына, тоже будет покинута.
стадии горя, по мере того как ее руки все крепче сжимают в объятиях
Дженис. Наконец она отпускает невестку и обращается с печальной учтивою
речью к Спрингерам. Ее первый выкрик они пропустили мимо ушей, как приступ
безумия, ведь они никакого зла Гарри не причинили, а уж если кто кому и
причинил зло, так это он им. Его освобождение прошло для них незамеченным.
Стоя рядом с Гарри, они вновь от него отдаляются. Слова, с которыми его
мать обратилась к Дженис: "Дочь моя", бесследно уходят в небытие. Мим
встает с корточек, отец берет на руки Нельсона. Все их движения легонько
оттесняют его в сторону.
широкий оборот в более разреженной среде, которая все меньше и меньше
связана с внешним миром.
семеро, захватив с собой Нельсона, гуськом проходят в уставленный цветами
зал и усаживаются в первом ряду. Черный Экклз читает заупокойную молитву
перед белым гробом. Кролика раздражает, что Экклз стоит между ним и его
дочерью. Он вдруг осознает: никто не упомянул, что ребенок так и остался
некрещеным. "Я есмь воскресение и жизнь, сказал Господь; верующий в Меня
если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек".
черные дрозды; он чувствует, какие возможности таят они в себе. Экклз
этого не чувствует, лицо его серьезно и невыразительно. Голос звучит
фальшиво. Все эти люди фальшивы, все, кроме его умершей дочери и белого
ящика с золотой отделкой.
носить на груди своей".
вначале слезы заливают его, словно море, и только под конец соленая вода
попадает в глаза. Его дочь умерла, Джун ушла от него; сердце захлебывается
в скорби, погружается все глубже и глубже в бездонную пучину утраты. Он
больше никогда не услышит ее плача, не увидит ее мраморной кожи, никогда
не ощутит на руках ее легкого тельца, не увидит, как в ответ на звук его
голоса повернутся синие глаза. Никогда. Это слово никогда не смолкнет, в
его толще никогда не будет просвета.
конторы несут белый ящик на катафалк. Ящик тяжелый, но это тяжесть одного
только дерева. Они рассаживаются по машинам и по улицам едут в гору. При
виде процессии поселок замолкает; женщина, которая вышла на крыльцо с
корзиной белья, ждет, мальчик, бросавший мяч, останавливается на бегу и
смотрит, как они проезжают. Они минуют два гранитных столба, увенчанных
кованой железной аркой. Кладбище в четыре часа дня прекрасно. Ухоженная
зелень в полудреме спускается по склонам параллельно солнечным лучам.
Надгробные камни отбрасывают длинные грифельные тени. Процессия на второй
скорости ползет по усыпанной хрусткой голубой галькой аллее, направляясь к
скромному зеленому балдахину, от которого пахнет землей и папоротниками.
Машины останавливаются. Все выходят. Вдали черным полумесяцем изгибается
лес - кладбище лежит на высоком холме между ним и поселком. Под ногами
дымят трубы. На самом краю, между изъеденными зубцами надгробий, колесит
человек на механической газонокосилке. Ласточки большой стаей падают на
каменный домик - усыпальницу - и снова взмывают вверх. Белый гроб искусно
скатывают на роликах из глубокого нутра катафалка на алые стропы, которые
удерживают его над маленькой, почти квадратной, но очень глубокой могилой.
Тихое поскрипывание и напряженные вздохи царапают стекло тишины. Тишина.
Кашель. Цветы привезли следом за ними, вот они здесь, грудой уложены под
тентом. Позади Гарри аккуратный холмик, покрытый кубиками дерна, в
ожидании, когда его водворят на место, дышит запахом земли. Гробовщики с
довольным видом складывают розовые руки перед своими ширинками. Тишина.
механической косилки благочестиво умолкает. Кролик трепещет от волнения и
силы, он уверен, что его дочка вознеслась на небо. Эта уверенность