парень курил без удовольствия, как бы по обязанности, и, не докуря ее,
бросил, нет, не бросил, не щелкнул, а, разжав пальцы, выпустил и тупо
следил, как она, искря и вертясь, падала за борт.
расшитый на манер одежки Пьеро, напущенный на атласные оранжевые брючки. Те,
в свой черед, напущены были на золотом крашенные туфельки, похожие на те,
что подарил когда-то Золушке принц, а эта, порешил Гога Герцев, отхватила на
сертификаты у модерновых спекулянтов. На груди, зверушечьи к чему-то
принюхивающейся, по свитеру с одной стороны синим по белому пропечатано:
"Ну!", с другой - белым по синему: "Погоди!" Восклицательный знак величиной
с милицейскую регулировочную палку венчал изречение века.
залпом, жадно и, словно торопясь куда-то, перебирала-перебирала золотыми
туфельками - Бобби Дилан, оравший из динамика, или еще кто-то не давал ей
покоя, взвинчивал или, наоборот, развинчивал чего-то в человеке, и, вот ведь
оказия, Гога почувствовал, как в нем тоже начало все развинчиваться, ему
тоже захотелось на теплоход, к девке, слушать голос Бобби и застенчиво
гадать: к нему, Гоге Герцеву, лично иль ко всему человечеству обращен вызов,
намалеванный на независимо выпяченной груди. "Повсюду страсти роковые, и от
судьбы спасенья нет!" - кротко вздохнул Герцев и заметил другую девушку в
мелкострочной, оттопыренной на груди тельняшечке, с отбеленными волосами,
собранными на затылке в метлу, а на лбу отчекрыженными челкой, яркогубую,
глазастенькую, свежую, что луговая земляничинка. Меткий глаз охотника и
скитальца вмиг выцелил и отстрелил от остальной массы эту пассажирку.
откликнулась:
беспамятства пьяных особ не стесняться людей, не видеть их, отделять при
надобности от того, что делал или собирался делать, и потому решительно
никакого внимания не обращал на ухмылки и любопытные взгляды пассажиров, а
также обывателей поселка Чуш, толпящихся на дебаркадере. Пребывая среди
масс, он остался толковать с девушкой как бы наедине. И - диво дивное!
Девушка, почувствовав что-то неладное, внутренне напряглась, перестала
улыбаться, пыталась сопротивляться наваждению, ощущала, как слабела под
натиском какой-то силы, гипнотической, что ли? Недаром бывший друг по
университету сказал однажды Герцеву: "Ты какой человек? Ты ж с девкой
полчаса разговариваешь, а она и не замечает, что ее уже двадцать девять
минут раздевают!"
изящным, дирижерским манером.
запахнуться, но на ней всего лишь этот миленький цирковой тельничек с
непорочно белым ободком, непорочно белой чаечкой-аппликацией на непорочно
остренькой грудке с кругленькими ягодками-крыжовинками сосцов под тонкой,
соблазнительно облегающей ее тканью. Чистые, беспомощно слабые ногти в почти
бесцветном маникюре собирали в горсть синенькую травку тельняшечки, чтобы
спрятать, укрыть поскорее так, оказывается, опасно обнаженную грудь.
трап, перепрыгнул через бортик дебаркадера на теплоход "Композитор
Калинников".
портрет человека, чьим именем был назван этот легкий белый корабль.
Ушастенький, провинциального вида человек с короткой стрижкой, и коли б не
одухотворенный, из нутра высвеченный искрою взгляд, из души вроде бы в душу
направленный, не галстук-бабочка - вечный атрибут служителей муз, да не
лицо, детская доверительность которого и была уже талантом, тайной его,
вроде бы всем открытой, но даже самому творцу непонятной, мучающей его
неспокоем, терзающей воображение, слух и сердце невидимыми миру страстями -
этот ушастенький человек воспринимался бы как обыкновенный конторский
служащий, обремененный беспросветной долей мелкого чиновника и большим
количеством детей.
Калинникова, любимая в семье Герцевых.
помощником исправника в Брянске", - слушая пространственно-печальную, ничем
не загроможденную музыку, читал Герцев биографию Василия Сергеевича
Калинникова, и ему чудилось, что шел он чистой степью, уже тронутой шорохами
осени, и вдали недвижно стояла желтая береза, одна-единственная на всю
землю. "В условиях старого, эксплуататорского строя вынужденный пробивать
себе путь к высотам искусства ценой мучительных лишений и борьбы, он в конце
концов надорвал свои силы". И дальше все, как у нас в России быть должно:
восторги и слезы при исполнении первой симфонии, шапка по кругу для
собирания средств на лечение смертельно больного чахоткой композитора, но
спасать его уже поздно. "Ах, мати божья!" - вздохнул Герцев и напрягся
слухом: исполняется как будто и не Калинников? Григ, пожалуй? Кажется,
вступление к единственному фортепьянному концерту - Аллегро-молто-модерато
или как там? Тр-р-рам-пам! Та-ра-ра-рам-пам! "Да-а, дожил, докатился!
Норвега с русским путать начал! Все путем! Как и предсказывали дорогие
родители..."
музыке, встретились в музучилище, в консерватории бедовали уже как муж и
жена - незаметно для себя, под менуэты и фуги сочинив ребеночка. Матери так
и не удалось "добить" консерваторию из-за дитяти, отец же, пока ее кончил и
получил место в оркестре оперного театра, сделался неврастеником. Мальчик
рос под мелодию Глюка, засыпал и просыпался с нею. Годам к десяти он
припадочно закатывал глаза при звуке папиной флейты, вырубал проигрыватели,
радио, ни на какие концерты, тем паче в оперный театр, не заглядывал, назло
матери уродовался на пустырях с футбольным мячом. Рано стал зарабатывать
собственные деньги. Родители мечтали пристроить его в гуманитарный вуз, но
после десятого класса он заявил: если ему не позволят поступить на
геологический факультет, он уйдет из дому или повесится.
вновь, но так ли это, Георгий точно не знал - он ни с кем, и с родителем
тоже, в переписке не состоял.
Калинников?.."
девкой. Уронив сигарету и не зная, что бы еще сделать, парень вперился в
поселок и что-то с усмешкой сказал девке. Перестав вихляться и топотить,
девка тоже вперила из-под густо намазанных синей краской век - взор не взор
- что-то, в общем, воспаленное, уже расплавленное всезнанием, пресыщенностью
доступных наслаждений. Смотрела девка на землю, на поселок, на людей,
толпящихся на берегу, у борта дебаркадера, и не то жалела всех, не то
обижалась за то, что такое население, такой неинтересный ей народ
показывают. Какая-то нарочитая, театральная манерность этой ультрамодерновой
девушки гнула в дугу ее естество, презрение ко всему, даже забубенность ее
были жалкими.
одеждах, и ничего, кроме ленивого пресмыкания перед модой, собою не
возбудил...
себя вековой прах, зажил естественной жизнью, в нем почти не стало грима,
стираются окаменелые условности, снимаются занавесы, убираются декорации, и
вот уж принц Датский дует современные песни под гитару; Отелло душит
Дездемону в белых перчатках; работяги с шагающего экскаватора в слюнявой
истории, повествующей о страданиях современной Магдалины, работающей
кассиром в поселковом магазине, бродят в сапогах по залу и кричат на сцену:
"Пижоны!"
Все перемешалось, все на распутье меж игрой в жизнь и самой жизнью. И эти
вот парень с девкой, да и он, Герцев, по правде-то сказать, раскорячились:
одной ногой в театре, среди лицедеев, другой - на вольном мирском просторе,
на всех земных ветрах.
курточке, старающаяся сохранить все тот же безотчетно радостный вид на лице,
но в голубых, беспокойно расширенных глазах ее угадывались признаки
смятения.
чаем, лаковую баночку с монпансье, два плавленных сырка; небрежно держа
бутылку сухого вина с виноградным листом на картинке загорелой жилистой
рукой, на которой синела наколка и скромно светилось золотое колечко,
подхватил девушку, вывел в коридор, интимно к ней склонился; - Так, значит,
долю ищем, красавица?
парами, изумился Гога: - Он что, от алиментов бегает?
имя известного эпидемиолога. - Его экспедиция на Нижней Тунгуске.
до отправления "Калинникова" оставалось шесть минут: - Объяснения на ходу!
Где ваша каюта?
девушка по имени Эля, переплетя ножки, обутые в новенькие пестрые кеды,
изображая беспечность на лице, стояла на дебаркадере возле клетчатого
чемоданчика с "молнией" и кожаной сумки, из которой торчала ручка теннисной
ракетки. Эля кому-то на теплоходе махала рукой, пожимала плечами, разводила
руками и то застегивала, то расстегивала нейлоновую курточку цвета бычьей
Прозоров Александр
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Верещагин Олег
Шилова Юлия
Громыко Ольга