Чтение 60–й страницы книги ~Волоколамское шоссе~

моей речи до нутра? Какая же большая правда, тронувшая душу Заева, душу
солдата, заключена в этих примелькавшихся словах: советские люди,
советский человек?

Роты шагали по проселку, меся грязь. Позади, выделенные заревом,
чернели купола церквей, башни колоколен. Вскоре их затянула мгла.

Усилился ветер. Но дождь стал утихать. Утихла и пальба. Не слышалось ни
близко, ни вдали даже одиночных винтовочных выстрелов. Казалось, все
замерло под Волоколамском.

Однако мы, идущие сейчас в неизвестность, в темноту, мы знаем: впереди
линия обороны прорвана; сбегающиеся с севера к Волоколамску проселки, по
одному из которых мы шагаем, уже не прикрыты нашими войсками; где-то во
мгле перед нами противник.

Лысанка легко, точно не по вязкой грязи, шла подо мной сбоку колонны.
Задумавшись, я грузно сидел в седле. И вдруг услышал позади топот коней.
На миг топот смолк. Донесся торопливый вопрос:

- Где командир батальона?

И чей-то ответ:

- Впереди.

Минуту спустя меня нагнал майор из штаба дивизии в сопровождении двух
бойцов.

- Фу-ты... Далеконько вы ушли, - обратился он ко мне. - Придется
поворачивать. Привез вам, товарищ старший лейтенант, новый приказ.
Командуйте батальону: стой!

- В чем дело! Почему?

Отъехав вместе со мной в сторону, майор объяснил: удалось наконец
восстановить связь со штабом полка, на участке которого прорвались немцы.
Мой батальон по приказу генерала поступает в оперативное подчинение
командиру этого полка, подполковнику Хрымову. Мне приказано изменить
маршрут батальона, идти не в Иванково, а в Тимково. Задача: занять
Тимково, Тимковскую гору и держаться там.

Я спросил:

- А почему так, товарищ майор?

- Не знаю... Мое дело передать вам приказание.

- Вы сами говорили с Хрымовым?

- Нет. Говорил начальник штаба.

- Могли бы у него спросить.

Майор был задет.

- Не имею обыкновения задавать вопросы старшим начальникам.

Я не сдержался:

- Напрасно.

И, четко козырнув майору, крикнул:

- Синченко!..

- Я, товарищ комбат!

- Передай Рахимову: остановить батальон!

Обернувшись к майору, я вновь козырнул:

- До свидания, товарищ майор.

Он сухо ответил:

- До свидания... Поворачивайте скорее.

Приказав сделать привал, я вызвал к себе командиров.

Солдаты присели у дороги на мокрую, побитую заморозками траву. Жадно
закурили, пряча огоньки самокруток. Заметно похолодало. Снова припустил
мелкий, будто сеющийся сквозь сито, дождь. Эту изморось подхватывал,
хлестал ею по шинелям, по плащ-палаткам, по ушанкам злой северный ветер.

Рахимов опять, как и на улице Волоколамска, навел луч карманного
фонарика на прямоугольник карты, просвечивающий сквозь прозрачную крышку
планшета. Я сообщил командирам о новом приказе: повернуть на Тимково,
занять эту деревню, удерживать Тимковскую гору, господствующую, как
показывала карта, над Волоколамском. Объяснив задачу, я приказал:

- Рахимов, дай Бозжанову коня. Бозжанов, гони к Филимонову, передай,
чтобы возвращался.

Кажется, я уже говорил, что Бозжанов, как и многие мои сородичи-казахи,
любил верховую езду. Не часто ему выпадал на войне случай вдеть ногу в
стремя, натянуть повод. Поэтому даже теперь, в эту тревожную минуту, он
доволен поручением. Его молодое, широкое, обрызганное дождем лицо
серьезно. Но ответ весел, быстр:

- Слушаюсь, товарищ комбат!

Тон Бозжанова вызывает улыбки. В отсветах фонарика я вижу: улыбается
Дордия, зябко втянувший под дождем голову в плечи, улыбается сдержанный
Рахимов. Я велю:

- Выполняй!

Откозырнув, Бозжанов поворачивается, шагает во тьму. Вот уже видна
только его спина - надежная, немного наклоненная вперед, будто тоже, как и
весь он, устремленная к цели. "Стрела!" - приходит на ум нужное слово. Я
продолжаю распоряжаться:

- Панюков!

Командир первой роты Панюков - тот, что за нашим прерванным,
несостоявшимся обедом возгласил тост за дружбу, - делает шаг вперед,
четко, каблук к каблуку, несмотря на грязь, приставляет ногу. Поясной
ремень туго стягивает хорошо пригнанную, сейчас мокрую шинель. Багровый
полусвет, отблеск далекого пожарища, смутно озаряет его худощавое лицо.

- Панюков! - говорю я. - Корми людей. Через пятнадцать минут выступай
как головная походная застава. Займи Тимково. Видишь? - Я показываю.
Тимково на карте. Панюков сверяется со своей картой. - Закрепляйся там.
Потом я подойду со всеми силами.

- Товарищ комбат, а где противник?

- Черт его знает... Будем надеяться, даст знать о себе.

Тут подает голос Дордия:

- Товарищ комбат, разрешите.

- Ну...

- Товарищ комбат, - неуверенно говорит он. - Может быть, лучше подождем
утра?

Не решаясь вслух поддержать политрука, Панюков вопросительно и, как я
улавливаю, с тайной надеждой смотрит на меня. Отрезаю:

- Что за разговоры? Приказано поворачивать на Тимково, - значит,
рассуждать нечего. Иди в Тимково! Занимай деревню! Понял, Панюков?

- Да, товарищ комбат.

- Отдаю тебе всю артиллерию, имеющуюся в наличности... Ну, корми людей.
Сейчас Пономарев подгонит сюда кухни. Пономарев, ко мне!

Передо мной вытягивается Пономарев:

- Слушаю вас, товарищ комбат.

- Пономарев, давайте-ка сюда кухни.

Смутно различаю лицо Пономарева. Кажется, он растерян. Да, так оно и
есть. Слышу ответ:

- Кухонь нет, товарищ комбат.

- То есть как это нет? Куда же они делись?

- Майор из штаба дивизии приказал: весь обоз направить назад в город,
идти налегке.

- Весь обоз? И ты отправил?

- Да, товарищ комбат. Исполнил все бегом.

Я не могу удержаться от ругани.

- Ведь ты, бестолочь, знал, что люди не ели. Почему не доложил мне?

Пономарев молчит.

- Черт тебя возьми! Шагай в Волоколамск! Привези хоть сухарей! Без
сухарей не появляйся!

- Придется, Панюков, - проговорил я, - идти наголодке... Может быть, у
немцев разживемся чем-нибудь... Выстраивай роту, веди.

Панюков повелительно кричит во тьму:

- Связной, ко мне!

Тотчас появляется маленький Муратов:

- Я!

- Пойдем!

Ступая по чавкающей грязи, Панюков зашагал к своей роте. Я смотрел ему
вслед. Все вроде бы сделано; приказание отдано; подчиненный ответил
"слушаюсь", отправился выполнять. Но смотри на его плечи, смотри на его
спину: что они скажут? Мне вдруг почудилось: спина Панюкова, всегда
статная, выпрямленная, сейчас выглядит понурой, неуверенной. Это
мгновенное впечатление словно ударило меня. Подмывало крикнуть: "Стой, ты
не пойдешь!" Но я тут же себя одернул. Видимо, развинтились нервы.
Бестолковщина, потемки, неизвестность играют со мной шутки.

Вот еще одна спина - связного Муратова. Он преданно шагает рядом с
командиром. И, наконец, третья спина - плохо видящего в темноте, нетвердо
ставящего ногу политрука Дордия.

Да, шалят нервы. И что-то неможется, знобит. Черт возьми, этого еще не
хватало - захворать! Нет, не поддамся, справлюсь.

Слышу команды, шум строящейся роты, потом тяжелые, мерные шаги. Рота
Панюкова ушла.

Я остался в поле с ротой Заева.

Ко мне подошел Заев. Из-за пазухи его шинели по-прежнему торчит ручка
парабеллума.

- Товарищ комбат, стеганка небось промокла. Шинель вам не мешало бы
надеть.

- Потерпим. Глядишь, и другие не распустят нюни.