уставились на меня: не набиваюсь ли на знакомство?
укоренившиеся, отштампованные. -- И безбожно засластил пилюлю: -- По
вдохновению на лицах и наитончайшему такту в вас уже угадываются будущие
педагоги.
леность, самодовольство занимали свое место на их лицах. Лишь какое-то время
спустя до одной, под мужика стриженной и под шамана крашенной, девицы дошло:
вяжитесь к людям! Пошли отсюда, девочки! -- И, уходя, обрушила на меня
тяжелый взгляд сытых глаз: -- Бр-родят тут всякие! 3-заразы!..
поднималась женщина с тележкой. Мальчик одной рукой помогал толкать тележку,
другой на ходу подбирал мусор.
похмельного цвета, речка Валавуриха в короткую весеннюю водополицу дурела и
делалась похожа на колхозного овощевода Парасковьина, который зиму и лето до
одурения копался в земле. Но раз в месяц, а то и в два он напивался, пластал
на себе рубаху и с осиновым колом гонялся за своей бабой. Баба эта,
Парасковья, заслонившая в мужике все, вплоть до фамилии, была злая и хитрая.
Она поколачивала мужа в день Восьмого марта и по другим новым праздникам. Но
в дни запоя мужа она сопротивления не оказывала, а пряталась: зимой в
подпол, летом западала на огороде в жалицу и пересиживала смутное время.
полрамы и ложился спать, совершенно удовлетвореный этими действиями.
и в труде пошла по его линии, тоже копалась в колхозной теплице и парниках,
выхаживала рассаду капусты, помидоры и огурцы снимала и целиком отдавалась
этому занятию, не участвуя ни в каких гулянках и посиделках девичьих.
цветок, отец обнаружил, что по лику дочери, покрытому, как у монашки, темным
платком, тоже будто цвет пошел и походка у нее сделалась тяжеловатой и
кошачье-осторожной.
Все время девка на глазах, занятая важным сельскохозяйственным делом, и вот
на тебе -- "растет у нее брюхо другое", как поется в одной частушке местного
сочинения. "Не от назьма же она раздобрела! От назьма гриб заводится, овощь
от назьма прет большая, -- размышлял овощевод Парасковьин, -- а детей от
назьма не бывает... И ветром их тоже не надувает. Тут непременно должен
мужик участвовать!"
перебирать в памяти всех мужиков- односельчан, способных еще сотворить
живого человека, и очень скоро наткнулся на него, потому что боеспособный
мужик в обезлюдевшем селе Ковырино весь был на виду и в коротком счету -- он
был один, этот мужик -- шофер Кирька Степанидин.
Как и Парасковьина-овощевода, всех мужиков в этой деревне кликали только
бабьими именами, и потому тут баба от веку была главной фигурой в труде и в
жизни. Мудро решив, что с Кирькой -- парнем разухабистым и дураковатым --
ему ни о чем не дотолковаться, Парасковьин- овощевод подался к самой
Степаниде и, поговорив с нею о погоде и космонавтах, мол, на Луну лететь
собираются, а в сельпо белой нету уж другую неделю, намекнул, что вот-де
осенью Кирька и его дочь Шурка ездили в райцентр за покупками, так дорога-то
длинная, а дело молодое и ума большого не надо... Парасковьин-овощевод
скованно хохотнул в завершение своих слов, чем и озадачил Степаниду.
заохала: долга, мол, дорога, ох, долга... Покуль до базара доберешься -- все
яйца переколотишь, ягоды так и не бери на продажу -- кашу привезешь, мол,
вот поселил Бог людей которых поближе к городу, так они всегда с копейкой, с
базара живут -- припеваючи...
дело к тому, будто овощевод Парасковьин хочет занять у нее на пол-литра, а
она всячески должна увиливать, ссылаться на трудности жизни и полное
безденежье.
прикидываться и Ваньку валять, ему не подобрать ключа к ее сложной и
закоулистой душе. Не зря же кум Замятин подался в заречную деревню на
жительство к другой бабе, махнув рукой на сына Кирьку, на Степаниду и на всю
лавку с товаром, как именовал он хозяйство, нажитое долгими трудами и
заботами.
напился, чтобы взбодрить угнетенную душу и на время забыться. Но забыться
ему не удалось, потому что Шурка была у него единственным дитем, он ее любил
и жалел.
Кирьку-обидчика. И нашел возле правления колхоза -- уже в другом селе нашел.
Поздоровался чин чином, вытащил бутылку напитка "Дар осени" -- другого в
сельпо не оказалось -- и пригласил распить напиток совместно, тут же, на
крыле колхозного газика.
тем более под окнами правления, и что любое вино, хоть "Дар осени", хоть
какое, -- все равно алкоголь, и потерять из-за него шоферские права можно
запросто, потому что дыхнуть могут заставить в райцентре, куда он важного
начальника повезет.
краги называются. Чуб у него из-под каракулевой шапки торчал, в районной
парикмахерской завитый, а во рту у него зуб желтый красиво блестел.
безответную, тихую с детства, чего-то мастерящую, копающуюся в парниках
вроде мышки- землеройки, поставил и загоревал еще больше, а загоревавши,
поинтересовался:
ими, замельтешил.
Кирька, заметив, что из правления выходит председатель колхоза, провожая к
машине уполномоченного райзаготконторы. -- Сказано вам -- на работе я, за
рулем, а это не лучок в парниках щипать...
зубом, не назвал бы его, как милиционер, гражданином -- все, может быть, и
обошлось бы мирно. Однако зуб блескучий, слова "вы, гражданин", особенно
"вы", совсем выбили Парасковьина-овощевода из равновесия. Это он-то,
Парасковьин, гражданин?! Он, которому этот шибко грамотный кавалер
крестником приходится, и совсем еще недавно крестный сопли ему подтирал и
как-то с базара привез ему сладкого петуха на палочке, он -- гражданин?!
вдребезги!
Парасковьина в район, чтобы определить его там куда следует.
Василенко Иван
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Ильин Андрей
Никитин Юрий