великодушии, а также и об опасностях, которым он постоянно подвергал себя
из-за своих добродетелей.
не мое горячее сердце, разве бы я затеял этот спор о десятине, которую все
мои сограждане платят беспрекословно? Если бы не мое храброе сердце, разве
бы я попал в эту битву при Сен-Троне, когда какой-то солдат столкнул меня
копьем в грязный ров, откуда, несмотря на все мои усилия, я не мог выбраться
до самого конца сражения? Да и сегодня, Петер, что, как не моя храбрость,
заставила меня надеть эту тесную броню, в которой я бы непременно задохся,
если б меня не спас этот молодой человек, умеющий так прекрасно драться и
кому я от всей души желаю успеха... А уж моя доброта, Петер, положительно
сделала меня нищим.., то есть.., я хотел сказать.., могла бы сделать нищим,
если б я не стоял так крепко на ногах, и одному богу известно, сколько еще
бед она на меня навлечет со всеми этими дамами, графинями и их тайнами! Мне
сдается, Петер, что это может стоить половины моего состояния, да еще головы
в придачу!
поспешил его уверить, что молодая дама, которая находится под его
покровительством, непременно отблагодарит и вознаградит его за все
понесенные им из-за нее убытки и хлопоты.
горожанин. - Но кто вам сказал, позвольте спросить, что я желаю
вознаграждения за то, что исполнил долг честного человека? Я только выражаю
свое сожаление по поводу угрожающих мне опасностей и потерь и, надеюсь, имею
право говорить об этом со своим помощником, никого не оскорбляя.
многочисленного рода благодетелей, которые вознаграждают себя за свои добрые
дела бесконечными жалобами, с единственной целью поднять цену оказанных ими
услуг. Поэтому он благоразумно промолчал и предоставил почтенному синдику
разглагольствовать сколько его душе угодно и до самого дома расписывать
опасности и потери, которым его подвергали заботы об общественном благе и
бескорыстная любовь к ближнему.
большой промах, позволив молодому чужестранцу разыграть первую роль в
критическую минуту в Шонвальдском замке. Правда, вначале он искренне
обрадовался результату вмешательства Квентина, но, поразмыслив, пришел к
заключению, что это вмешательство подрывало его собственное влияние, и
теперь, чтобы поднять свой авторитет, преувеличивал свои права на
благодарность и своей родины и своих друзей, а главное, графини де Круа и ее
молодого защитника.
берег, близость домашнего очага, казалось, сразу успокоила в нем зависть,
оскорбленное самолюбие и все горькие чувства: так быстро недовольный,
мрачный синдик превратился в честного, добродушного и гостеприимного
хозяина. Он громко позвал Трудхен, которая тотчас явилась на его зов, ибо
страх и тревога изгнали сон из стен Льежа в ту памятную ночь. Отец поручил
попечениям дочери прелестную полубесчувственную незнакомку, и Трудхен,
тронутая ее красотой и беспомощностью, принялась ухаживать за ней с чисто
сестринской нежностью и любовью.
удалось бы отделаться от приглашения распить с хозяином бутылочку
превосходного старого вина, ровесника Азенкурской битвы, если бы не
вмешательство хозяйки дома, которую вызвал из ее комнаты громкий голос мужа,
требовавший ключ от погреба. Фрау Павийон была живая, кругленькая женщина,
по всей вероятности весьма привлекательная в свое время, но уже много лет
отличавшаяся остреньким красным носом, пронзительным голосом и твердым
убеждением, что, каков бы ни был авторитет почтенного синдика вне дома, у
себя он должен подчиняться строгой домашней дисциплине.
и гостем, она объявила коротко и ясно, что Павийон не только не нуждается в
подкреплении, но и так уже хватил через край, и, вместо того чтобы, по его
требованию, выбрать ключ от погреба из толстой связки, висевшей на
серебряной цепочке у ее пояса, без долгих церемоний повернулась к нему
спиной и повела гостя в отведенную для него чистенькую и веселую комнатку,
обставленную такими удобствами, каких Квентин не видывал во всю свою жизнь,
- настолько богатые фламандцы той эпохи превосходили не только бедных и
невежественных шотландцев, но даже самих французов во всем, что касалось
домашнего уюта.
Глава 23
БЕГСТВО
усталость взяла свое: он уснул как убитый и проснулся только на следующий
день поздно утром, когда к нему в комнату с озабоченным видом вошел его
хозяин.
семейных обязанностях женатого человека, особенно распространяясь о власти
главы дома и о том, что муж обязан выдерживать характер во всех разногласиях
с женой. Квентин слушал с возрастающей тревогой. Ему было небезызвестно, что
мужья, подобно многим воюющим державам, часто стараются распевать Те Deum
<Тебя, господи (славим) (лат.).> с единственной целью скрыть свое поражение.
Поэтому, чтобы удостовериться, насколько его догадка близка к истине,
Квентин выразил надежду, что "они не обеспокоили своим присутствием хозяйку
дома".
бы труднее захватить врасплох, чем матушку Мабель. Она всегда рада
друзьям.., у нее всегда, благодарение богу, найдется для гостя готовая
комната.., всегда припасено, чем его угостить. Нет женщины в мире радушнее
ее... Одно досадно, что у нее такой странный характер.
Квентин и, вскочив с постели, стал торопливо одеваться. - Если бы я был
уверен, что леди Изабелла может пуститься в дорогу после всех ужасов
вчерашней ночи, мы ни на минуту долее не стали бы стеснять вас своим
присутствием.
заметил Павийон. - И если б вы могли видеть, как при этом вспыхнуло ее
личико, ну, право, простая молочница, пробежавшая на коньках от деревни до
рынка пять миль против ветра, могла бы назваться лилией в сравнении с ней в
эту минуту. Что же тут удивительного, если матушка Мабель и приревновала
меня немного, бедняжка?
продолжая одеваться с еще большей поспешностью.
сговориться насчет дороги.., раз уж вы оба решили ехать. Надеюсь, однако,
что вы сначала позавтракаете?
Квентин.
так взволновало, - ответил бургомистр. - А я хотел было переговорить с вами
еще кое о чем, да только вряд ли вы будете теперь в состоянии выслушать меня
терпеливо.
Трудхен, которая так горюет по случаю разлуки с хорошенькой барышней, словно
она ей родная сестра, советует вам переодеться в дорогу, так как в городе
ходят слухи, что дамы де Круа путешествуют под видом пилигримок в
сопровождении стрелка шотландской гвардии французского короля. Говорят,
будто вчера, когда мы вышли из Шонвальдского замка, какой-то цыган привел
одну из них к Гийому де ла Марку и уверил его, что у вас не было никаких
поручений ни к нему, ни к добрым льежским гражданам, а что вы просто
похитили молодую графиню и путешествуете с нею в качестве ее возлюбленного.
Все эти новости пришли сегодня утром из Шонвальда и были переданы мне и
другим членам совета. Теперь мы не знаем, как нам быть, ибо хотя мы и
держимся того мнения, что Гийом де ла Марк поступил вчера слишком круто как
с бедным епископом, так и с нами, но все же считаем его неплохим малым -
разумеется, когда он не пьян. Притом он единственный человек, который может
вести нас против герцога Бургундского, а при настоящем положении дел я и сам
начинаю подумывать, что нам надо держаться де ла Марка: мы слишком далеко
зашли, чтобы отступать.
уговаривать почтенного синдика, ибо видел, что решение его, принятое отчасти
в угоду жене, отчасти из политических расчетов, все равно останется
неизменным. - Она дала прекрасный совет. Мы должны ехать переодетыми - и
сейчас же. Надеюсь, мы можем рассчитывать, что вы нас не выдадите и
достанете нам все необходимое для побега?
очень довольный своим поведением и потому хватаясь за эту возможность хоть
немного загладить свою вину. - Я никогда не забуду, что вы дважды спасли мне
жизнь в эту ужасную ночь: во-первых, освободив меня от проклятой брони и,