секундомер: капли. Что это такое? Должно быть, какое-то вулканическое
вещество, аккумулирующее энергию воды. Капли висят над каньоном, как чуткие
приборы. Почему они взбухают, качаются, сдвигаются в ритме туда и сюда? Они
настраиваются на течение, ищут в нем брешь. Настройка оканчивается точным
выбросом завихренной воды. Восстанавливается динамическое равновесие...
Важно, что ты, сложив то, что видел и ощутил, можешь сделать вывод: капли
выведут "Шторм" на просвет Полыньи, где сосредоточивается подъемная сила.
Капли выбросят пароход из нижней воды.
остановка здесь.
течения в облаке летучей воды "Шторм" не успевает. Почему? Хотя бы потому,
что не успел шар. Вспомни, как поднимался сам! Еле проскочил с помощью
поста. А "Шторм" куда тяжелей. Ни разгона, ни притяжения ему недостаточно.
Поэтому не вызывает сомнения, что пароход неминуемо застрянет. Значит,
вторая остановка здесь, в течении. Остановка - лишь по уровню глубины. На
самом деле "Шторм" летает, как шар.
трущимся слоем. Оболочка "Шторма" приобретает плотность воды, чем вода его и
держит. Пароход раскачивается по параболе, в ритме меняющихся притяжений,
направленных к пустотам. Когда он достигает верхней точки, выходящий поток
его отбрасывает. Начинает движение вниз, где зарождается вихрь. Но плотность
оболочки сейчас другая - всплеск проносится мимо. И так до тех пор, пока
пароход не стряхнет на дно.
странное, необъяснимое. Впрочем, объяснение есть: шар вы не дергали
"Волной". Он намного сильнее "Шторма", ослабленного вылетами людей. Конечно,
плотность его оболочки не могла быть иной, чем плотность течения. Но он имел
потенциальные силы для всплытия. Сумел как-то подладиться к вылетающей воде.
Как-то отреагировал на возможный скачок плотности при разрыве течения. Маша
поднялась в великолепной гармонии со своим газовым костюмом. А как довести
до такой гармонии "Шторм"? Тут сосредоточено главное, все.
бы шар не всплыл. И меняется на крайних точках раскачивания, что
естественно: там разрываются пласты.
подъемную силу. Происходит выброс-всплеск, превращающий течение в две волны.
Потом притяжение действует вниз: гребни смыкаются, полоса опадает. Этот
всплеск как водолазный клапан. Течение его открывает, чтоб убрать лишнюю
плавучесть. Воцаряется равновесие. Вот этот момент, когда равновесие
нарушено, "Шторм" как-то должен поймать.
получит. Разогнался и взлетел - как самолет! А отчего взлетает самолет? От
различия плотности воздуха - наверху и под крыльями. Самолет садится на
более легкую воду. Принцип разгона не имеет значения. Отличие лишь в одном:
самолет имеет крылья. Следуя логике, крылья должен иметь и "Шторм".
течение, и пароход, оказываясь па гребне волны, принимает выходящий поток
площадью крыльев. Как только изменится угол крыльев, изменится и центр
тяжести "Шторма". По силуэту "Шторм" будет напоминать самолет, отрывающийся
от взлетной полосы. Оболочка тотчас перельется, она уже в другой среде.
Течение смыкаясь, создаст дополнительный толчок.
кто их сделает? Кузнец. А как их крепить, сколько все это займет времени?
Все это - второстепенное. В идее с крыльями что-то есть. И в нее необходимо
поверить, как во все остальное.
одно, возникшее из вихревой воды. Пока слабое, не это не имеет значения:
оболочка "Шторма" его воспринимает, приспосабливается. Даже шар из него не
вырвался! И это естественно: никакого здесь всплеска нет. Бессильны и крылья
"Шторма".
разлетелась: сохранили хоть один отсек. Осушили, сделали нечто вроде
барокамеры. Остановка перед самыми тяжелыми метрами... Фантазия! Кто будет
думать о "Волне"? В нее будут дуть до последнего! Нельзя выходить из
"Шторма"... Остается второе: "Шторм" выдернет "Агат". А до этого будет
держать, сколько потребуется.
подъема. А теперь принимаешь еще одно как обязательное: мальчик дотянет до
барокамеры. Маше этого хватило. А он все-таки в пароходе.
ломал голову все эти дни. Да! Ничего больше не понадобится.
сильно качало, что он не сразу заметил от усталости. Обычно в любую качку
моряк попадает сразу с левой ноги. Но тут был не ритм, а аритмия. Вдруг
наверху оказывался трап, по которому собирался сойти, или делалась палубой
переборка. Но особенно раздражало то, что было не закреплено: казалось, в
голове стучат котлы, в животе трясется посуда. Когда вышел в коридор, тот
наклонился так, что в него можно было упасть. То, что старшина увидел здесь,
его поразило: команда лежала на мокром материале, разостланном на линолеуме.
Воздух был тяжелый, несмотря на открытые кислородные баллоны. В нем
чувствовался запах углекислого газа. Глядя на людей, поверженных в
электрическом свете, Суденко вспомнил про волны, которые проходили ночью...
Заторможенное сознание медленно переключалось на другое. Постепенно начал
соображать. Ребята напоминали спящих, разметавшихся во сне. Осмотрел их,
ползая на четвереньках: ничего, живые. Должно быть, помогли и кислородные
баллоны и выручили рулевые: вели "Кристалл" по гребням, избегая глубоких
провалов. Но спали глубоко, в пароксизме глубинного опьянения, и об этом
говорило выражение их лиц. Крепче всех спали механики, мотористы и электрик
Данилыч: запас кислорода в их крови невелик. Почему-то Микульчика среди них
не было. Кокорин лежал у главной двери, перегородив выход своим телом.
Наверное, он не пустил людей на палубу и этим спас. Во всяком случае, от
кессонной болезни. Кутузов замыкал строй: лежал в тапочках, привязав себя
цепью к огнетушителю. Лицо угрюмое, без признака пьяной радости. Как будто
прислушивался к чему-то, что и вызывало его недовольство: к тросу,
отцепившемуся от снасти, который летал наверху, ударяясь скобой о
надстройку. Был почти в сознании, но не очнулся.
посту: Микульчика, Дюдькина, Шарова и Просекова.
сидел за пультом управления. На стук не повернул головы. Однако двигатели
работали, куда-то шли.
простыню на столы, чтоб не двигалась посуда.
в рулевую. Леха Шаров стоял здесь, перевесясь через колесо. Значит, все в
порядке.
крена, загромоздивших дорогу хаосом качающихся глыб. Уровень моря,
отлинеенный горизонтом, резко менялся в больших стеклах. "Кристалл" то
восходил наверх, то обморочно падал, зарываясь до верхушки мачты. От этих
стремительных наклонений, от ветра, сдавливающего перепонки, в рулевой все
гудело, как в барокамере. Когда "Кристалл" поднимало особенно высоко,
приоткрывалась полоска зари, похожая на трепещущий флаг. Ненадолго, на один
миг, и тут же исчезала среди гребней, которые пенились. Даже огромные,
неестественно белые облака, стоявшие вдалеке, казались такими же
нереальными, как эта заря. А вокруг лежала серость и стылость воды, не
ощущавшей свет.
курса на облако или звезду, а потом, когда они растекались, выбирал еще
что-нибудь, чтоб зацепиться взглядом подольше. Взгляд его, без видимой
сосредоточенности, был по-особому зорок, избирателен, что Суденко понял,
когда Шаров незаметно, заранее изготовясь, отделил от облаков айсберги,
которых Просеков удачно обминул прошлой ночью. Стоя на большой глубине, они
предупреждали о себе бомбовыми ударами (это от них под водой отваливались
"щенки" - большие куски), отдававшимися в море, как в пустой комнате.
Суденко заметил их, только когда прошли, и это еще раз сказало ему, что
Шаров все видит правильно.
словно туши гигантских животных, выплеснулись острова...