испуганная девушка, бросясь от окна. Она не знала, что сказать; мысль, что
своим восклицанием могла возбудить подозрение в изобретательном уме мамки,
совершенно ее смутила.
головой, - только не братец твой родимый. Вот пошел в хоромы к
Онтону-лекарю.
войти к себе...
двор, как может испортить ее недобрый глаз, и пуще глаз
басурмана-чернокнижника, какие от того могут выйти ужасные последствия: все
это с разными народными текстами, с подкреплением свидетельств и примеров.
Настоящая пытка! Анастасия и без того горела на угольях; теперь вытягивали у
ней душу.
свое, прося, со слезами прощения. Но, видя, что ничто не сдержало ужасного
потока, готового захлебнуть ее, она голос отчаяния объявила, что наложит на
себя руки, если мамка не перестанет ее грызть или скажет об этом
происшествии отцу ее. Угрозы подействовали, как ушат холодной воды над
сумасшедшим, который готов замахаться до смерти головой; мамка приутихла и
обещала под клятвою не говорить об этом боярину. Между тем при первом
случае, когда Анастасия сошла вниз к отцу, заветное окно было
крепко-накрепко, глухо-наглухо заколочено. В таком виде светлица сделалась
для нее хуже тюрьмы: у нее отняли последнее утешение, последнюю радость. С
этого времени она не могла терпеть мамку и выгоняла ее от себя, как скоро та
появлялась.
против нее только усиливали ее любовь, а ей казалось, что с приездом Антона
очарование действует на нее сильнее, неотступнее. Мучения ее были
нестерпимы! она готова была лишиться рассудка или в самом деле наложить на
себя руки, как обещала мамке. Селинова, посещая ее, то и дело подкладывала
горючих веществ под костер, и без того неугасимый, то и дело питала в
несчастной мысль, что она околдована. Надо было разрубить этот узел, который
судьба затягивала насмерть.
но необходимый подвиг. Она ждала только случая исполнить его. Случай этот
наступил. Брат еще не приезжал из Твери, отец поехал к приятелю на пир по
случаю какого-то домашнего праздника, мамка отправилась на торг для закупок;
постоялец был дома - это доказывали прилетавшие из его комнаты печальные
звуки его голоса и волшебного снаряда, которым он, между прочими средствами,
очаровывал дочь Образца. Сердце ее замирало в груди так, что дышать было
тяжело. Решалась идти и боялась. Стыдливость, страх, любовь под видом тоски
неизъяснимой долго боролись в ней и привели ее в лихорадочное состояние.
Наконец какое-то исступление овладело ею: она решилась... и послала сенную
девушку просить к себе Селинову. Эта знала зачем и поспешила явиться.
спустились по темной лесенке, ведущей на половину басурманскую. Несколько
раз дочь Образца просила свою подругу дать ей отдохнуть, не раз скользила ее
нога по ступенькам.
ее мыслей представилась ей еще раз одна, ужасная. К кому идет она, девица,
дочь боярина?.. К мужчине, к чужеземцу. Если б видел отец, брат!.. Один
взгляд их убил бы ее на месте. Еще время одуматься, можно еще воротиться.
Она посмотрела на свою подругу, как бы умоляла ее о помощи. Луч света сквозь
железные двери падал на лицо ее. Селинова заметила ее нерешимость и, вместо
того чтобы удержать слабую, исступленную девушку на роковом пороге,
отодвинула железный запор, дверь отворилась... Легкий толчок вперед лукавой
посредницы, и Анастасия на половине басурманской, в горнице, где сам
Антон-лекарь... Селинова успела осторожно спрятаться за дверь так, что он не
заметил ее. Антон, положив виолю на стол, сидел, облокотясь на него, в
глубокой задумчивости. Шорох за дверью заставил его встрепенуться. Он стал
прислушиваться... Шорох усилился за дверью. Что это значит? Не нападение ли
какое? Странно, днем? из половины боярской?.. Оружие на стене, почти под
рукою, стоит только сделать шаг и схватить. Бояться нечего. Разве сила
одолеет? Но из какой причины? Разве из ненависти к басурману?
Обезумленный ее появлением, он не имел сил двинуться с места.
расслушать слова:
более нести... тяжело! душит меня!
умоляет ее объясниться, говорит, что ему должно быть у ног ее, и, вместо
того чтобы ждать объяснений, рассказывает ей в самых нежных, пламенных
выражениях свою любовь, свои муки и опасения. Исступленная, в слезах, вся
пылая, она кажется еще прекраснее, чем он видал ее прежде, издали. Нет,
никогда в жизни своей, в Италии, на родине, на пути в Москву, не встречал он
женщины, которую дерзнул бы хоть приблизительно сравнить с нею. Только в
голове художника-поэта мог осуществиться идеал ее. Он не знает, что говорит,
что делает; увлеченный своими чувствами, клянется ей в вечной любви и
осмеливается напечатлеть поцелуй на руке ее.
намерения, цель борьбы ее? Его голос, его речи и ласки все перевернули вверх
дном. Она забыла прошедшее, она не понимает настоящего, но это настоящее так
сладко, так приятно струится в ее крови, что она не променяет его на все
протекшие годы жизни своей. Язык ее хотел дать ему имена врага божьего,
колдуна, очарователя, и не смеет произнести этих слов, будто богохульство.
"Свет мой, радость моя", - желала бы она вымолвить, но и того пуще не
сможет, хотя сердце втайне и твердит эти имена. Рука ее в его руке; хотела 6
отнять, не в силах. Наконец она зарыдала и упала на грудь его.
на колена. Смутно понимая, что она хотела сказать ему словами "нечистая
сила, очарование" и соображая с этими словами слухи, распущенные о нем по
Москве, клянется господом богом, пречистою, всеми святыми, что он
христианин, почитает волшебство великим, смертным грехом, и никогда не думал
делать какие-либо чары над ней. В свидетели указывает ей на икону греческого
письма, поставленную в его комнате, крестится русским крестом, вынимает из
груди и целует серебряный тельник, выпрошенный им у Хабара.
родной. Только и отрады - хоть издали увидеть тебя; сохну, как лист осенний,
без тебя, свет очей моих, жизнь моя! Не променяю взгляда твоего на все груды
золота, на богатство великого князя, на почести бояр его, всех вместе.
Поэтому и я околдован, и на меня насланы чары. Нет, бесценная, дорогая моя,
это любовь, а не колдовство. Богу так угодно было, а не силе поганой.
Потребуй от меня чего хочешь, отдам тебе по куску тела моего, по капле
крови; прикажи, вымолви только слово, и я исполню его. Ненавистен я тебе,
вели мне убежать в землю далекую - я убегу и изною там в тоске по тебе, но
исполню волю твою.
окрестись в нашу веру.
комнаты; этот поступок кинул пятно на девственное покрывало ее. Антон видит
бездну, над которою судьба поставила неопытную девушку и его самого; зашли
слишком далеко, чтобы воротиться, и - он дает обет принять русскую веру.
Условием только рука ее. Ответа нет, но за нее говорят прекрасные очи,
подернутые завесою черных длинных ресниц, румянец, играющий на щеках. Он
обвил ее стан своею рукой и прижал ее к сердцу. Поцелуй замер на губах ее,
поцелуй жениха невесте, обручивший их на жизнь и на смерть. Анастасия не
имела сил противиться.
"Подруга? поэтому честь девушки в залоге у третьего лица", - думал он и
подтвердил в душе своей роковой обет.
бездушные вещи пришли на свои места. Но какое превращение испытали трое
существ, разыгрывавших прошедшее явление. Да, трое, потому что Селинова,
готовая на отраву любовника и на самоубийство для него, готовая в минуту
мести на злодеяние и в минуту великодушия на необыкновенные жертвы, была так
тронута любовью Антона и дочери Образца, что раскаялась в своих гнусных
поступках и намерениях против них. Она дала Анастасии клятву молчать об их
свидании, оставила ее наслаждаться своим счастьем, которое - знала она по
опыту - бывает так быстролетно на земле, и прямо побежала к Мамону. Здесь,
со слезами на глазах, ударяя себя в грудь, призналась ему, что все сказанное
насчет Анастасии выдумано ею, все клевета, ложь, что она, истерзанная,
измученная раскаянием, готова подтвердить это под ужасною присягою, даже под
колоколами, если понадобится. Раздраженный этим признанием, сокрушенный им в
лучших своих надеждах, Мамон грыз себе кулаки и едва не вытолкал вдову из
дома своего.
на устах, в груди, во всем ее существе, горят следы, которые и в гроб
возьмет с собою. Как пригож, как ласков!.. Нет, он не поганый басурман, не
чернокнижник, а милый Антон, родной ее, суженый, сокровище ненаглядное. Что
она чувствовала, и Антон тоже чувствовал; что с нею было, было и с Антоном:
это не колдовство - это называют любовью. Глупенькая, она этого прежде не
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Елманов Валерий
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Суворов Виктор