принялся жаловаться на Владю. Нартанович свирепо смотрел на сына и угощал
Передонова немногословно, но настоятельно. Однако Передонов решительно
отказался есть еще что-нибудь.
- Нет, - сказал он, - я к вам по делу, вы меня сперва послушайте.
- А, по делу, - закричал хозяин, - то есть резон. Передонов принялся
чернить Владю со всех сторон. Отец все более свирепел.
- О, лайдак!- восклицал он медленно и с внушительными ударениями, -
выкропить тебе надо. Вот я тебе задам такие холсты. Вот ты получишь сто
горячих.
Владя заплакал.
- Я ему обещал, - сказал Передонов, - что нарочно приеду к вам, чтоб вы
его при мне наказали.
- За то вас благодарю, - сказал Нартанович, - я осмагаю розгами, ленюха
этакого, вот-то будет помнить, лайдак!
Свирепо глядя на Владю, Нартанович поднялся,- и казалось Владе, что он
- громадный и вытеснил весь воздух из горницы. Он схватил Владю за плечо и
потащил его в кухню. Дети прижались к Марте и в ужасе смотрели на рыдающего
Владю. Передонов пошел за Нартановичем.
- Что ж вы стоите, - сказал он Марте, - идите и вы, посмотрите да
помогите, - свои дети будут.
Марта вспыхнула и, обнимая руками всех троих ребятишек, проворно
побежала с ними из дому, подальше, чтобы не слышать того, что будет на кухне
Когда Передонов вошел в кухню, Владя раздевался. Отец стоял перед ним и
медленно говорил грозные слова:
- Ложись на скамейку, - сказал он, когда Владя разделся совсем.
Владя послушался. Слезы струились из его глаз, но он старался
сдержаться. Отец не любил коика мольбы, - хуже будет, если кричать.
Передонов смотрел на Владю, на его отца, осматривал кухню и, не видя нигде
розок, начал беспокоиться. Неужели это делает Нартанович только для виду:
попугает сына да и отпустит его ненаказанным. Недаром Владя странно ведет
себя, совсем не так, как ожидал Передонов: не мечется, не рыдает, не
кланяется отцу в ноги (ведь все поляки низкопоклонные), не молит о прощении,
не бросается с своими мольбами к Передонову. Для того ли приехал сюда
Передонов, чтобы посмотреть только на приготовления к наказанию?
Меж тем Нартанович, не торопясь, привязал сына к скамейке, - руки
затянул над головой ремнем, ноги в щиколотках обвел каждую отдельно веревкой
и притянул их к скамейке порознь, раздвинув их, одну к одному краю скамьи,
другую - к другому, и еще веревкой привязал его по пояснице. Теперь Владя не
мог уже пошевелиться и лежал, дрожа от ужаса, уверенный, что отец засечет
его до полусмерти, так как прежде, за малые вины, наказывал не привязывая.
Покончив с этим делом, Нартанович сказал:
- Ну, теперь розог наломать, да и стегать лайдака, если то не будет
противно пану видеть, как твою шкуру стегают.
Нартанович искоса взглянул на угрюмого Передонова, усмехнулся, поводя
своими длинными усами, и подошел к окну. Под окном росла береза.
- И ходить не треба, - сказал Нартанович, ломая прутья.
Владя закрыл глаза. Ему казалось, что он сейчас потеряет сознание.
- Слухай, ленюх, - крикнул отец над его головою страшным голосом, - для
первого раза на году дам тебе двадцать, а за тем разом больше ж получишь.
Владя почувствовал облегчение: это - наименьшее количество, которое
признавал отец, и такое-то наказание Владе было не в диковинку.
Отец принялся стегать его длинными и крепкими прутьями. Владя стиснул
зубы и не кричал. Кровь проступала мелкими, как роса, каплями.
- Вот-то хорошо, - сказал отец, окончив наказание,-твердый хлопец!
И он принялся развязывать сына. Передонову казалось, что Владе не очень
больно.
- Для этого-то не стоило и привязывать, - сказал он сердито, - это с
него, как с гуся вода.
Нартанович посмотрел на Передонова своими спокойными синими глазами и
сказал:
- В другой раз милости просим, - то лепше ему будет. А сегодня же
достаточно.
Владя надел рубашку и, плача, поцеловал у отца руку.
- Целуй розгу, смаганец, - крикнул отец, - и одевайся.
Владя оделся и побежал босиком в сад, - выплакаться на воле.
Нартанович повел Передонова по дому и по службам показывать хозяйство.
Передонову это нисколько не было занятно. Хотя он часто думал, что вот
накопит денег и купит себе именье, но теперь, глядя на все, что ему
показывали, он видел только грубые и неопрятные предметы, не чувствовал их
жизни и не понимал их связи и значения в хозяйстве.
Через полчаса сели ужинать. Позвали и Владю. Передонов придумывал шутки
над Владей. Выходило грубо и глупо. Владя краснел, чуть не плакал, но другие
не смеялись, - и это огорчало Передонова. И ему было досадно, зачем давеча
Владя не кричал. Больно же ведь ему было, - недаром кровца брызгала, - а
молчал, стервеныш. Заядлый полячишка! - думал Передонов. И уж он начал
думать, что не стоило и приезжать.
Рано утром Передонов поднялся и сказал, что сейчас уезжает. Напрасно
уговаривали его погостить весь день, - он решительно отказался.
-- Я только по делу и приезжал, - угрюмо говорил он.
Нартанович слегка усмехался, поводя своими длинными сивыми усами, и
говорил зычным голосом:
- Что то за шкода, что за шкода!
Передонов опять несколько раз принимался дразнить Владю. А Владя
радовался, что Передонов уезжает. Теперь, после вчерашней кары, уж он знал,
что можно дома делать что хочешь, отец не забранит. На приставанья
Передонова он охотно ответил бы какою-нибудь дерзостью. Но за последние дни
Вершина не раз повторяла ему, что если он хочет добра Марте, то не должен
сердить Передонова. И вот он усердно заботился о том, чтоб Передонову еще
удобнее было сидеть, чем вчера.
Передонов смотрел на его хлопоты, стоя на крыльце, и спрашивал:
- Что, брат, влетело?
- Влетело, - отвечал Владя, стыдливо улыбаясь.
- До новых веников не забудете?
- Не забуду.
- Хорошо всыпало?
- Хорошо.
И так продолжался разговор все время, пока запрягалась тележка. Владя
начал уже думать, что не всегда возможно быть любезным до конца. Но
Передонов уехал, - и Владя вздохнул свободно.
С ним отец обходился сегодня так, как будто вчера ничего и не было.
Владин день прошел весело.
За обедом Нартанович сказал Марте:
- Глупый этот у них учитель. Своих детей не имеет, чужих сечь ездит.
Смагач!
- На первый-то раз можно было и не сечь, - сказала Марта.
Нартанович посмотрел на нее строго и сказал внушительно :
- В ваши лета человека выхлестать завсе не лишнее, - имей это в памяти.
Да он и заслужил.
Марта покраснела... Владя сказал, сдержанно улыбаясь :
- До свадьбы заживет.
-- А ты, Марта,- сказал Нартанович,- после обеда получишь хлосты. Отца
не учи. Двадцать горяченьких дам.
5. Передонов быстро шел, почти бежал. Встречные городовые раздражали,
пугали его. Что им надо! - думал он, - точно соглядатаи.
6. Знал он о горожанах поразительно много, - и действительно, если бы
каждая незаконная проделка могла быть уличена с достаточной для преданья
суду ясностью, то город имел бы случай увидеть на скамье подсудимых таких
лиц, которые пользовались общим уважением. Любопытных было бы несколько
судебных дел!
7. И во всей-то гимназии теперь 177 гимназистов, а мещан 28, да
крестьян 8, дворян да чиновников только 105.
8. - Теперь вы, значит, не либерал, а консерватор.
- Консерватор, ваше превосходительство.
9. Когда Передонов вернулся домой, он застал Варвару в гостиной с
книгой в руках, что бывало редко. Варвара читала поваренную книгу,
единственную, которую она иногда открывала.
Многого в книге она не умела понять, и все то, что вычитывала из нее и
хотела применить, ей не удавалось: никак ей было не сладить с отношениями
составных частей кушаний, так как эти отношения давались в книге на 6 или 12
персон, а ей надо было готовить на две или на три персоны, редко больше. Но
все же она иногда делала кушанья по книге. Книга была старая, трепаная, в
черном переплете. Черный переплет бросился в глаза Передонову и привел его в
уныние.
- Что ты читаешь, Варвара? - сердито спросил он.
- Что, известно что, поварскую книгу, - ответила Варвара, - мне глупые
книги некогда читать.
- Зачем поварская книга? - с ужасом спросил Передонов.
- Как зачем? кушанье буду готовить, тебе же, ты все привередничаешь, -
объясняла Варвара, усмехаясь с видом горделивым и самодовольным.
- По черной книге я не стану есть! - решительно заявил Передонов,
быстро выхватил из рук у Варвары книгу и унес ее в спальню.
"Черная книга! Да еще по ней обеды готовить! - думал он со страхом. -
Тогда только недоставало, чтобы ею открыто пытались извести чернокнижием!
Необходимо ее уничтожить", - думал он, не обращая внимания на дребезжащее
ворчанье Варвары.