плечах не мог вынести такую нагрузку. Невозможно было представить, чтобы
даже одна суббота прошла без спектакля, причем каждую неделю - премьера.
Повторить постановку - это значило бы опустить флаг, предложить нашим
ближайшим соседям, постоянным посетителям, испорченный вечер. В драмкружке
начались всякие истории.
генерала, а теперь говорят - играй партизана. Что же я - двужильный или
как? Каждый вечер репетиция до двух часов, а в субботу и столы тягай, и
декорации прибивай...
(немного)? Нужно!
работать - и все.
не высокого искусства, а полки бураков или окучивания картофеля.
Профанация искусства начиналась с того, что вместо драмкружка появился
шестой "А" сводный отряд под командой Вершнева в составе двадцати восьми
человек... на данный спектакль.
вечерний рапорт с указанием опоздавших и прочее, приказ командира, в ответ
обычное "есть" с салютом рукой, а в случае чего - отдуваться в совете
командиров или на общем собрании, как за нарушение колонийской
дисциплины, в лучшем случае разговоры со мной и несколько нарядов вне
очереди или домашний арест в выходной день.
добровольная, здесь всегда есть склонность к некоторому излишнему
демократизму, к текучести состава, драмкружок всегда страдает борьбой
вкусов и претензий. Это заметно в особенности во время выбора пьесы и
распределения ролей. И в нашем драмкружке иногда начинало выпирать личное
начало.
обществом, как дело, само собой понятное и не вызывающее сомнений. Театр в
колонии - это такое же дело, как и сельское хозяйство, как и
восстановление имения, как порядок и чистота в помещениях. Стало
безразличным с точки зрения интересов колонии, какое именно участие
принимает тот или другой колонист в постановке, - он должен делать то, что
от него требуется.
пьеса в следущую субботу и какие колонисты желательны в роли
артистов. Все эти колонисты сразу зачислялись в шестой "А" сводный, из них
назначался командир. Все остальные колонисоты разбивались на театральные
сводные отряды, носившие всегда номер шестой и действовавшие до конца
одной постановки. Были такие сводные:
восемьдесят человек, то для каждого станет ясным, что ни одного
свободного колониста остаться не могло, а если пьеса выбиралась с
большим числом действующих лиц, то наших сил просто не хватало. Составляя
сводные отряды, совет командиров, разумеется, старался исходить из
индивидуальных желаний и наклонностей, но это не всегда удавалось; часто
бывало и так, что колонист заявлял:
когда-нибудь играть в первый раз.
часы метались по колонии и даже по городу, "как соленые зайцы". У нас не
было моды принимать во внимание разные извинительные причины, и поэтому
комсводам часто приходилось очень туго. Правда, в городе, мы имели
знакомства, и нашему делу многие сочувствовали. По этому, например, мы
всегда доставали хорошие костюмы для какой угодно пьесы, но если и не
доставали, то шестые "О" сводные умели их делать для любой эпохи и в любом
количестве из разных материалов и вещей, находящихся в колонии. При этом
считалось, что не только вещи колонии, но и вещи сотрудников находятся в
полном распоряжении наших театральных сводных. Например, шестой "Р"
сводный всегда был убежден, что реквизит потому так и называется, что он
реквизируется из квартир сотрудников. По мере развития нашего дела
образовались в колонии и некоторые постоянные склады. Пьесы с выстрелами и
вообще военные мы ставили часто, у нас образовался целый арсенал, а кроме
того, набор военных костюмов, погон и орденов. Постепенно из колонийского
коллектива выделялись и специалисты, не только актеры, но и другие: были у
нас замечательные пулеметчкии, которые при помощи изобретенных ими
приспособлений выделывали самую настоящую пулеметную стрельбу, были
артиллеристы, Ильи-пророки, у которых хорошо выходили гром и молния.
делать, как у людей: переписывали роли и старались их выучить, но потом
эту затею бросили: ни переписывать, ни учить было некогда, ведь у нас
была еще обычная колонийская работа и школа - в первую очередь все-таки
нужно было учить уроки. Махнув рукой на всякие театральные условности, мы
стали играть под суфлера, и хорошо сделали. У колонистов выработалось
исключительное умение схватывать слофа суфлера; мы даже позволяли себе
роскошь бороться с отсебятинами и вольностями на сцене. Но для того чтобы
спектакль проходил гладко, мне пришлось к своим обязанностям режиссера
прибавить еще суфлерские функции, ибо от суфлера требовалось не только
подавать текст, но и вообще дирижировать сценой: поправлять мизансцены,
указывать ошибки, командовать стрельбой, поцелуями и смертями.
способных людей. Главными деятелями сцены были: Петр Иванович Горович,
Карабанов, Ветковский, Буцай, Вершнев, Задоров, Маруся Левченко, Кудлатый,
Коваль, Глейзер, Лапоть.
многие колонисты хотели играть и нам было выгодно увеличить число умеющих
держаться на сцене. Я придавал большое значение театру, так как благодаря
ему сильно улучшался язык колонистов и вообще сильно расширялся горизонт.
Но иногда нам не хватало актеров, и в таком случае мы приглашали и
сотрудников. Один раз даже Силантия выпустили на сцену. На репетициях он
показал себя малоспособным актером, но так как ему нужно было сказать
только одну фразу "Поезд опаздывает на три часа", то особенного риска не
было. Действительность превзошла наши ожидания.
Реплика произвела сильнейшее впечатление на публику, но это еще не
беда; еще более сильное впечатление она произвела на толпу беженцев,
ожидавших поезда на вокзале. Беженцы закружили по сцене в полном
изнеможении, никакого внимания не обращая на мои призывы из суфлерской
будки, тем более что и я оказался человеком впечатлительным. Силантий с
минуту наблюдал все это безобразие, потом рассердился:
опоздал... чего обрадовались?
со сцены.
Левченко и Настя Ночевная, из персонала - только Лидочка. Все эти женщины
не были рождены для сцены, очень смущались, наотрез отказывались
обниматься и целоваться, даже если это до зарезу полагалось по пьесе.
Обходиться же без любовных ролей мы никак не могли. В поисках артисток мы
перепробовали всех жен, сестер, тетей и других родственниц наших
сготрудников и мельничных, упрашивали знакомых в городе и еле-еле сводили
концы с концами. Поэтому Оксана и Рахиль на другой же день по приезде в
колонию уже играли на репетиции, восхищая
нас ярко выраженной способностью целоваться без малейшего смущения.