ми, тащат шутовские сани. На санях открытый гроб. В гро-
бу что-то черное, склизкое, как прелые листья в гнилом
рупле, В луче кометы бледные маковки отливают кровью.
Под санями тонкий лед весенних луж хрустит, и черная
грязь брызжет, как кровь. Такая тишина - как перед кон-
чиной мира, перед трубой архангела. Только свиньи хрю-
кают. И чей-то голос, похожий на голос седенького ста-
ричка в зеленой полинялой ряске, св. Дмитрия Ростов-
ского, которого видел Алеша в детстве, шепчет ему на
ухо: Мужа кровей и льсти гнушается Господь. И царе-
вич знает, что муж кровей - сам Петр.
Он проснулся, как всегда от этого сна, в ужасе. В окно
глядело раннее, темное, словно вечернее, утро. Была такая
тишина - как перед кончиною мира.
Вдруг послышался стук в дверь и заспанный, серди-
тый голос Афанасьича:
- Вставай, вставай, царевич! К отцу пора!
Алексей хотел крикнуть, вскочить и не мог. Все чле-
ны точно отнялись. Он чувствовал тело свое на себе, как
чужое. Лежал, как мертвый, и ему казалось, что сон про-
должается, что он во сне проснулся. И в то же время
слышал стук в дверь и голос Афанасьича:
- Пора, пора к отцу!
А голос бабушки, дряхлый, дребезжащий, как блеянье
козлика, пел над ним тихую-тихую, страшную песенку:
Алешенька, Алешенька!
Огни горят горючие,
Котлы кипят кипучие,
Ножи точат булатные,
Хотят тебя зарезати.
Петр говорил Алексею:
- Когда война со шведом началась, о, коль великое
гонение, ради нашего неискусства, претерпели; с какою го-
рестью и терпением сию школу прошли, доколе сподоби-
лись видеть, что оный неприятель, от коего трепетали,
едва не вяще от нас ныне трепещет! Что все моими бед-
ными и прочих истинных сынов Российских трудами до-
стижено. И доселе вкушаем хлеб в поте лица своего, по
приказу Божию к прадеду нашему, Адаму. Сколько мог-
ли, потрудились, яко Ной, над ковчегом России, имея
всегда одно в помышлении: на весь свет славна бы Русь
была. Когда же сию радость, Богом данную отечеству
нашему, рассмотрев, обозрюсь на линию наследства, едва
не равная радости горесть меня снедает, видя тебя весьма
на правление дел государственных непотребна...
Подымаясь по лестнице Зимнего дворца и проходя
мимо гренадера, стоявшего на часах у двери в контор-
ку - рабочую комнату царя, Алексей испытывал, как все-
гда перед свиданием с отцом, бессмысленный животный
страх. В глазах темнело, зубы стучали, ноги подкашива-
лись; он боялся, что упадет.
Но, по мере того, как отец говорил спокойным ров-
ным голосом длинную, видимо, заранее обдуманную и,
как будто, наизусть заученную речь, Алексей успокаи-
вался. Все застывало, каменело в нем - и опять было ему
все равно - точно не о нем и не с ним говорил отец.
Царевич стоял, как солдат, навытяжку, руки по швам,
слушал и не слышал, украдкою оглядывая комнату, с рас-
сеянным и равнодушным любопытством.
Токарные станки, плотничьи инструменты, астролябии,
ватерпасы, компасы, глобусы и другие математические,
артиллерийские, фортификационные приборы загромож-
дали тесную конторку, придавая ей сходство с каютою.
По стенам, обитым темным дубом, висели морские виды
любимого Петром голландского мастера Адама Сило, "по-
лезные для познания корабельного искусства". Все - пред-
меты, с детства знакомые царевичу, рождавшие в нем
целые рои воспоминаний: на газетном листке, голланд-
ских курантах - большие круглые железные очки, обмо-
танные синей шелковинкой, чтобы не терли переносицы;
рядом - ночной колпак из белого дорожчатого канифаса
с шелковой зеленой кисточкой, которую Алеша, играя,
однажды оборвал нечаянно, но отец тогда не рассердился,
а, бросив писать указ, тут же пришил ее собственноручно.
За столом, заваленным бумагами, Петр сидел в ста-
рых кожаных креслах с высокою спинкою, у жарко на-
топленной печи. На нем был голубой, полинялый и зано-
шенный халат, который царевич помнил еще до Полтав-
ского сражения, с тою же заплатою более яркого цвета
на месте, прожженном трубкою; шерстяная красная фу-
файка с белыми костяными пуговицами; от одной из них,
сломанной, оставалась только половинка; он узнал ее и со-
считал, как почему-то всегда это делал, во время длинных
укоризненных речей отца - она была шестая снизу; ис-
поднее платье из грубого синего стамеда; серые гарусные
штопаные чулки, старые, стоптанные туфли. Царевич рас-
сматривал все эти мелочи, такие привычные, родные, чуж-
дые. Только лица батюшки почти не видел. Из окна, за
которым белела снежная скатерть Невы, косой луч жел-
того зимнего солнца падал между ними, тонкий, длинный
и острый, как меч. Он разделял их и заслонял друг от
друга. В солнечном четырехугольнике оконной рамы на
полу, у самых ног царя, спала, свернувшись в клубочек,
его любимица, рыжая сучка Лизетта.
И ровным, однозвучным, немного сиповатым от кашля
голосом царь говорил, точно писаный указ читал:
- Бог не есть виновен в твоем непотребстве, ибо рa-
зума тебя не лишил, ниже крепость телесную отнял: хотя
не весьма крепкой природы, однако и не слабой; паче
же всего, о воинском деле и слышать не хочешь, чем от
тьмы к свету мы вышли, и за что нас, которых не знали
в свете, ныне почитают. Я не научаю, чтоб охоч был воевать
без законной причины, но любить сие дело и всею воз-
можностью снабдевать и учить; ибо сие есть единое из
двух необходимых дел к правлению, еже распорядок и обо-
рона. От презрения к войне общая гибель следовать бу-
дет, как то в падении Греческой монархии явный при-
мер имеем: не от сего ли пропали, что оружие оставили
и единым миролюбием побеждены, желая жить в покое,
всегда уступали неприятелю, который их покой в нескон-
чаемое рабство тиранам отдал? Если же кладешь в уме сво-
ем, что могут то генералы по повелению управлять, то
сие воистину не есть резон, ибо всяк смотрит начальни-
ка, дабы его охоте последовать: до чего охотник началь-
ствующий, до того и все; а от чего отвращаешься, о том
не радят и прочие. К тому же не имея охоты, ни в чем не
обучаешься и так не знаешь дел воинских. А не зная,
как повелевать оными можешь и как доброму доброе воз-
дать и нерадивого наказать, не разумея силы в их деле?
Но принужден будешь, как птица молодая, в рот смотреть.
Слабостью ли здоровья отговаривая аься, что воинских
трудов понести не можешь? Но и сие не резон. Ибо не
трудов, но охоты желаю, которую никакая болезнь отлу-
чить не может. Думаешь ли, что многие не хотят сами
на войну, а дела правятся? Правда, хотя не ходят, но
охоту имеют, как и умерший король Французский, Люд-
виг, который немного на войне сам был, но какую охоту
великую имел к тому и какие славные дела показал, что
его войну театром и школою света называли,- и не толь-
ко к одной войне, но и к прочим делам и мануфактурам,
чем свое государство паче всех прославил! Сие все пред-
ставя, обращуся паки на первое, о тебе рассуждая. Ибо
я семь человек и смерти подлежу...
Разделявший их солнечный луч отодвинулся, и Алек-
сей взглянул на лицо Петра. Оно так изменилось, как
будто не месяц, а годы прошли с тех пор, как он видел
Володихин Дмитрий
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур
Василенко Иван
Панов Вадим
Пехов Алексей