Чтение 60–й страницы книги ~Нечистая сила~

присутствии снимал трубку, говоря уверенно:

- Барышня, мне приемную Столыпина... Петр Аркадьич? Добрый день, это я...
ну, конечно. Кстати, как там дело с этим... Да нет, я не тороплю вас, упаси
бог, но человек-то волнуется...

Повесив трубку, Ванечка огорченно вздыхал.

- Трудно, - жаловался тому же клиенту. - Мне-то от вас ничего и не надо,
и так проживу, но вот министры... Сами понимать должны, какой у них аппетит.
Прекрасный! Это не то что у меня, который сыт одной изюминкой.

Берут в пакете. На ощупь...

Закончив прием просителей, он уходил в редакцию, садился за стол,
злодейски размышляя: "Что бы написать такое, чтобы читатель чесался хуже
паршивой обезьяны?.. Где взять тэму?" За неимением "тэмы" Ванечка сочинял
очередной некролог на кончину безвременно усопшего брата-писателя:

"Горько! Сегодня мы проводили в последний путь того, кто вот уже много
лет скрывался от суда "критиков", и вот, наконец, мы узрели его... увы, в
гробу! После покойного осталась семья безо всяких средств к существованию. А
между тем - вспомните! - покойник при жизни, когда подвыпьет, всегда
предлагал: "Может, кому нужны деньги? Пожалуйста, я дам..."

К нему заскочил давний приятель - Егорий Сазонов:

- Ванька, а ты чего печальный сидишь?

- Тэмы нет... и трешки не заработал.

- Что ты за дурак такой? Да пиши о Распутине. Манасевич-Мануйлов
поморщился - скушно.

- Ну, что мне твой Распутин? Что он знает и что он может? Бабы, винцо,
бани, вокзалы... Вот если бы он, любимец богов, градоначальнику Петербурга
штаны с лампасами порвал! Вот если бы он, кудесник, Столыпину фонарь под
глазом засветил!

- Плохо ты знаешь Ефимыча, - отвечал Сазонов. - Поверь, что этот мужчина
на святой редьке с уксусом плотью не иссушится! Хочешь, я тебе это распишу
до печенок?

- А почему сам не пишешь о нем?

- Не могу! Потому что Распутин у меня же в доме и живет. С детьми
возится. Кухарке помогает самовар ставить... Материал у меня на него собран
- ох! Договоримся: я тебе его продам. Но только ты меня, Ванька, не выдай.

- Журналист, как и врач, обязан скрывать болезнь пациента. Ты не бойся.
Вали все... пока воробьи не расклевали! Вечером Ванечка снял трубку
телефона.

- Барышня, мне сорок-семнадцать, личный аппарат на улице Жуковского...

Наденька, это я. Поставить в духовой шкаф отбивные из зайчатины с красной
капустой. Приду поздно. Тэма есть!

"Сахарная головка" старательно склонилась над чистым листом бумаги, чтобы
сделать его грязным и за это получить деньги.

****

Суворинский клуб (Невский, ј 16) - самое пахучее стойло
журналистов-черносотенцев, средь которых Ванечка всегда чувствовал себя
великолепно, как микроб в питательном бульоне. С тех пор как старик Суворин
разругался со своим сыном Борькой, тот отпочковался от батькиного "Нового
Времени" и заварил свою крепкую бурду в "Вечернем Времени". Входя в буфет,
где было принято просаживать гонорары, Ванечка сказал журналистам:

- Там внизу какой-то пьяный валяется...

Никто на эти слова не обратил внимание. Борька Суворин, с утра насквозь
проконьяченный, сидел на столе и стряхивал пепел папиросы на свои брюки в
крупную клетку. Манасевич выпил рюмочку слабенького винца и закусил
виноградинкой, которую стащил с чьей-то тарелки. Сам подошел к Суворину.

- Ну как? - спросил издатель. - Писал?

- Пописывал.

- Крепко?

- Не жуть.

- Для меня? Или для родителя моего?

- Для твоей "вечерки"... о Распутине.

- А ты с ним мадеру хлебал?

- Не.

- Так чего суешься?

- Кое-что нащупал.

- Поздно хватился. Уже все описали.

- Позднее всех и закончу... Борька выложил рубль и сказал:

- Лень вставать. Дай за меня маза хорошего! Ванечка пробил за него удар
на бильярде, промахнулся, получил еще рубль, опять промазал, с третьего
засадил шар в лузу.

- Катись, - сказал издатель...

Вошел толстенький профессор Пиленко.

- Сволочь ты, - тихонечко сказал ему Манасевич на ухо. - Ты зачем же на
меня бочку с кайзером покатил?

Пиленко призадумался о тех путях лабиринта, которые вывели Ваньку к его
разговору с Извольским. На всякий случай профессор уселся на стуле плотнее и
перешел в контратаку:

- Бурцев сейчас в Париже собирает с политэмигрантов денежки, словно
татарин ясак с православных, а... зачем?

- Зачем? - моргнул Ванечка.

При этом нервно моргнул и профессор Пиленко.

- А затем, что ты, агент охранки, обещал Бурцеву, что за миллион
наличными продашь ему тайны нашего эмвэдэ...

Между ними врезался пьяный журналистно-вовременец Краков, женатый на
сестре Бориса Савинкова, и обоих расцеловал:

- Только без драки... Мы же все братья! Скандал прервало появление
швейцара.

- А внизу пьяный валяется. Уж вы посмотрите, ваш или не ваш. Писатель или
не писатель? Вышибать его или так оставить?

- Оставь так, - сказал Краков. - Потому что, если он еще не писатель, то
он обязательно станет им...

Шел уже третий час ночи, когда Ванечка по Надеждинской возвращался к себе
домой на Жуковскую. Было темно и пустынно. Его окликнул вполне приличный
господин с тростью:

- У вас горит? Позвольте прикурить.

- Ради бога, - сказал Ванечка...

Прохожий нагнулся к его папиросе и вдруг - снизу вверх! - со страшной
силой вонзил в ноздри Ванечки два пальца. Голова журналиста вздернулась. От
страшной боли из глаз хлынули слезы. Он очнулся лишь тогда, когда приличный
господин вырвал из ноздрей свои пальцы (при этом раздался щелчок, словно
откупорили шампанское) и сказал набежавшим из подворотни филерам:

- Это он! Я не обознался... тащите его. Ванечку в охранке решил допросить
сам Курлов.

- Здравствуй, Ванюшка, - сказал он приветливо. - Ну, милый, ты меня
знаешь, я тебя знаю, люди свои, богадельня наша родная, порядки тебе
знакомы... Садись на табуретку. Валяй с ходу все, что известно о Борисе
Савинкове со слов твоего приятеля Кракова.

- Жизнь моя - это удивительный роман, - сказал Ванечка, усаживаясь на
табуретку и понимая, что этой табуреткой его будут бить. - Простите, я не
слишком утомил вас своим рассказом?

- Нет. Пока не засыпаю. Давай покороче.

- Покороче будет так: пока не станете мне платить, ничего говорить вам я
не буду... Принимайте меня обратно в эмвэдэ, тогда и спрашивайте.

- Встань! - сказал Курлов. - Табуретка понадобилась... Над ним звучал
голос жандармского генерала:

- Говори, паразит, за сколько банных веников ты продал нас Бурцеву? А кто
скупал для Пурталеса суворинские акции? А что знает Краков о Борьке
Савинкове?..

...Через несколько дней он вернулся домой как ни в чем не бывало.

Надежда Доренговская встретила его слезами:

- Ванечка, о боже, что с тобой сделали! Он развернул перед ней носовой
платок, в котором были завернуты золотые коронки с прогнившими зубами.

- Честнейшие люди, - сказал, - служат в царской охранке. Смотри сама:
зубы выбили, а коронки тут же вернули... В какой еще стране возможна такая
трогательная забота о человеке?

О нем существует книга - "Русский Рокамболь"!

10. КОЛОВРАЩЕНИЕ ЖИЗНИ

Надо же так случиться, что бродячий шарманщик-итальянец с обезьянкой,
зябко дрожащей, завел свою музыку как раз напротив окон министерства
финансов - на Мойке, ј 47... Владимир Николаевич Коковцев невольно
отвлекался, прислушиваясь:

Всюду деньги, деньги, деньги,

Всюду деньги - господа,

А без денег жизнь плохая,

Не годится никуда...

Его навестила красивая госпожа М., в прошлом придворная дама, несшая на
себе шубу из канадских опоссумов тысяч на двадцать и еще бриллиантов в
перстнях тысяч на сорок. Прослезившись и мило высморкавшись, она сказала
певучим контральто:

- У меня записка лично от государя императора... к вам, Владимир
Николаевич. Мне нужно (срочно!) сто двадцать тысяч.

Коковцев был человек умный, хорошо воспитанный, но болтлив не в меру и
сейчас завелся как шарманка на целых полчаса, рассказывая прекрасной госпоже