Вашей сколько?
вену плохо попадают, ручки пухленькие. Небось, ночью еще уколы внутривенно
делали?
С нами сколько раз такое было, - повторила она, и от этих слов Наташе стало
легче. Ребенку этой женщины неоднократно ставили капельницу, несколько раз
брали кровь из вены, значит, он болен тяжелее, чем Ксюша. Значит, с Ксюшей
ничего страшного не произойдет.
застыл страх, одна ручка привязана к столу, в нее введена игла от
капельницы.
медсестра.
была горячей, температуру так и не удалось сбить окончательно. Но вводимое
через капельницу лекарство, видимо, подействовало, потому что Ксюша через
некоторое время уснула и проспала примерно полтора часа.
попыталась было покормить ее, но после первого же глотка снова началась
рвота. Заглянула Кира Михайловна, послушала дыхание, посчитала пульс, велела
измерить температуру.
случаях нужно делать, мы сделали, вотвот будет эффект. Нужно еще немножко
подождать.
встревоженное. Наташа старалась не думать о плохом. Ну мало ли отчего может
быть встревоженным лицо врача, работающего в детской инфекционной больнице,
в отделении острых респираторных заболеваний и крупа? Детишки лежат больные,
некоторые - тяжелые, и не с чего работающему врачу веселиться. Может, Кира
Михайловна тревожится о совсем другом ребенке, понастоящему тяжело больном,
она все время только о нем и думает, а с Ксюшей ничего страшного не
происходит, вотвот начнут действовать лекарства, дадут эффект многочисленные
ингаляции, и девочка перестанет задыхаться и пойдет на поправку.
наступало, Ксюша по-прежнему кашляла и задыхалась, температура то чутьчуть
снижалась, то снова повышалась. Однако Кира Михайловна каждый раз, заходя в
палату, успокаивала Наташу и говорила, что все идет своим чередом.
утром, осталась в коридоре, перед дверью процедурного кабинета, ожидая,
когда ее позовут, чтобы сидеть с Ксюшей, и приготовилась пережить еще
несколько страшных минут, когда малышка начнет кричать от боли, ведь на этот
раз попасть в вену будет еще труднее.
тебе могли ввести лекарство, чтобы ты поскорее поправилась, " - едва шевеля
губами, шептала Наташа, крепко зажмурившись, сжав кулаки и мысленно
представляя себе крошечную ручку, тонкую вену и медицинскую иглу, которая
легко и безболезненно проникает внутрь. Ей казалось, что таким образом она
сможет передать ребенку свою силу и энергию.
промчалась по коридору и сорвала телефонную трубку.
больна настолько тяжело, чтобы ей нужна была реанимация.
дал остановку дыхания.
почти бегом направилась к лифту.
халат. - Что с моим ребенком?
сильным движением отстранила Наташу и встала между ней и медсестрой, на
руках у которой лежала синюшнобледная, с закрытыми глазами, девятимесячная
Ксюша. - Это часто бывает при крупе. Сейчас девочкой займутся в реанимации,
там очень опытные врачи.
дворик. Оставайтесь в отделении, девочку вам принесут, когда будет можно.
сдвинувшимися дверьми лифта, а Наташа побрела в палату. "Больше никогда, -
твердила она себе, сгорбившись на краешке кровати, - больше никогда я не
доверю своего ребенка никому, кроме себя самой. Пусть идет к черту эта
работа, пусть идет к черту это кино, пусть идет к черту этот лидер, о жизни
которого я должна писать сценарий. Я откажусь от всех контрактов, верну
аванс и буду сидеть дома до тех пор, пока Ксюша не вырастет. Прав был Вадим,
не нужно мне быть сценаристом, зачем мне слава и известность, которых у меня
все равно никогда не будет. Мне нужно сидеть дома и заниматься своими
детьми. Больше никогда я не доверю Ксюшу никому, никому, никому!"
все будет в порядке, вашей девочкой занимаются очень опытные врачи, они и не
таких детишек вытаскивали. Поешьте и постарайтесь поспать, утром девочку вам
принесут.
ужин - она даже не заметила, когда его принесли. Как там Ксюша? Не больно ли
ей? Не страшно ли? Не холодно ли? Что там с ней делают? Ей уже легче дышать?
Она уже не так сильно кашляет? Почему ее так долго не несут? А может быть,
все уже давно закончилось благополучно, и Ксюша просто уснула, а врачи
боятся ее разбудить, поэтому не несут в отделение?
реанимацию. Ничего утешительного ей не сказали, состояние ребенка тяжелое,
меры принимаются.
оказывалось, что прошло всего десять минут, хотя Наташе казалось, что давно
должно было наступить утро, то вдруг совершало огромный скачок, и Наташа,
очнувшись от тяжелого черного забытья, в которое погружалась, сидя на стуле
рядом с сестринским постом, вдруг обнаруживала, что прошло больше двух
часов.
трубку. - Я не хочу этого слышать. Это не с моим ребенком. Правда же, не с
моим? Ксюша Воронова. Вам же не про нее сказали, правда?
произошла ошибка, что этого не может быть, что ее ребенок еще позавчера
днем, даже еще позавчера вечером, в восемь часов, был совершенно здоров, и
так просто не может быть, так же не бывает, чтобы за одни сутки... Одна
часть ее сознания мучительно боролась со страшной правдой, другая же часть
приняла ее и медленно умирала.
врач из реанимации. Может быть, несколько часов, может быть, несколько лет.
Тяжелый грипп, осложненный отеком мозга. В таких случаях ничего сделать
нельзя.
другом не связанных. Одна часть знала, что рядом - Вадим, Бэлла Львовна,
Иринка, Инна с Гришей, и всем им так же больно и горько, как и ей, и они так
же страдают и плачут по Ксюшеньке, и слезы их - настоящие, искренние. Другая
же часть чувствовала, что Наташа - одна во всем мире со своим горем, и никто
не разделит с ней его тяжесть, и никто не почувствует его так же остро, как
она, и никто не услышит, как исступленно и тоскливо воет ее сердце. Третья
часть пыталась вернуть Наташу к жизни, твердя о том, что у нее двое сыновей,
которых нужно растить и о которых нужно заботиться, двое сыновей, ради
которых нужно через все переступить и продолжать жить, ни в чем не ущемляя
мальчиков и не лишая их материнской ласки и любви, не отбирая у них
повседневную радость бытия и познания мира. Мальчики ни в чем не виноваты,
они не заслуживают того, чтобы в доме повис вечный мрак и траурное молчание.
Четвертая же часть сознания пыталась понять...
пережить такое? Разве я была плохой? Я всю жизнь трудилась, работала,
училась, делала все честно и в полную силу. Я ни минуты не сидела без дела,
я заботилась не только о своих родителях, муже и сыновьях, я заботилась и о
Бэллочке, и об Иринке, даже не представляю, как у меня хватило сил и времени
на всех, но ведь хватило же! Господи, ты дал мне силы на все это, значит, ты
тоже считал, что я поступаю правильно. Так в чем же я провинилась? Неужели
это расплата за ТО? Но ведь тогда никто не умер, тогда речь не шла о смерти
человека. Неужели ты действительно считаешь, что я совершила страшный грех,
за который должна расплатиться? Хорошо, пусть так, но почему Ксюша? Почему
ты лишил ее жизни? Если это и был грех, то мой, а не ее. Ты мог бы сделать
меня калекой, наслать на меня паралич, слепоту, проказу - я бы все поняла и
приняла. Но ребенка ты за что наказал?"
губы шевелиться. Лицо Инны в обрамлении черного шарфа - они только что
вернулись с кладбища, сегодня девять дней, как умерла Ксюша - показалось ей