случайность. Наше убытне из Океанополиса было вызвано беременностью Шиан,
формально же срок нашей стажировки не окончился, и, по-видимому, мы продолжали
числиться там...
вернулась:
ошибаться могут все, и это была бы наша общая боль. - Самка сидела на корточках
за спиной Наан, в метре от нее, и, говоря, слегка покачивалась взад и вперед. -
Мы привыкли к тому, что под его контролем находится буквально все, но на самом
деле нельзя винить его за стихийные бедствия. Однако после того, что он сделал
потом... Я мщу ему и за наших товарищей, и за наших детей, и за тысячи других
личинок, которые неизвестно куда исчезают из инкубаторов, и за все прочие его
преступления, о которых мы еще ничего не знаем, как никто, кроме нас, не знает
об убийстве жителей Океанополиса... И тебя, "невеста", я ненавижу тоже. Как
часть той системы, которую он создал.
Лайвар, и все уставились на него. Его лицо выражало глубокую озабоченность.
приподнялся, указывая в направлении Наан. - Не забывай, сестричка: любовь
чудовища не имеет цены.
Невест провинции Фоли.
спиной к стеновому покрытию. Руки его были схвачены за запястья металлическими
браслетами, а те - цепочками прикованы к стене так, что почти не стесняли его
свободы. В то же время снять их самостоятельно он не имел ни малейшего шанса.
его, и Наан почувствовала себя более комфортно: степень ее вины оказалась
несколько меньшей, чем она предполагала.
это ей было не так-то просто. Некоторая тяжесть на душе у нее все же осталась.
Бремя вины за то, что она предала чужую любовь... Его любовь. Ведь и Лайвар
говорил ей, что она - единственная самка, которую император любил когда-либо
по-настоящему; и она воспользовалась этим... Но она пыталась подавить в себе это
ненужное чувство, повторяя про себя слова Лайвара: "Любовь чудовища не имеет
цены..."
успела толком выяснить у брата:
ее лицо. - Похоже, ты сделала это только для того, чтобы доставить мне
неприятность.
везде... - Ритуальное обращение звучало сейчас скорее издевкой, чем данью
традиции. - Я помогла им лишь потому, что они, в отличие от тебя, ПОПРОСИЛИ меня
о помощи.
давным-давно принадлежащих тебе.
Я думала, ты сам провозгласил равенство видов и полов. Но я забыла одну деталь:
для себя ты сделал Исключение.
похожи ОЧЕНЬ. И, наверное, за это я и люблю вас обоих так, как не люблю больше
никого.
меня и преследуешь, демонстрируя своим подданным, что раздавишь меня, как тлю!..
- говоря это, она вытянула ладони и хлопнула ими, повторяя жест топографического
изображения Лабастьера на площади.
Что же касается его... Ты ведь знаешь, он пытался убить меня. И не единожды. Кто
угодно на моем месте попросту казнил бы его или же как минимум на всю жизнь
упрятал в темницу.
для того, чтобы тебе было с кем играть в свои жестокие игры, разгоняя тем самым
свою чудовищную скуку. Не только ты, но и он прекрасно знает об этом.
Религии, покинула души моих подданных.
подавила в себе этот неуместный порыв.
одним-единственным словом. И это слово - "власть". Вся власть в этом мире
принадлежит мне, а твой брат считает этот расклад несправедливым. Ему, в
частности, не нравится моя затея со строительством межзвездного корабля. По его
мнению, во имя великой мечты путешествия к иным звездным системам бабочками
приносятся чересчур большие жертвы. Да и мечту эту он называет не иначе, как
"мечтой бескрылых", презрительно морщась при этом, как будто бы не бескрыл
сам... Мне же эти жертвы кажутся вполне оправданными и даже естественными. Кому,
как не бабочкам, считаю я, мечтать о все более дальних и все более быстрых
полетах и претворять эту мечту в реальность?
нежели тебе. Потому что знаю, как легко ты приносишь в жертву целые города, а то
и народы.
преступления менее тяжкими.
очередную, я тщательно взвешиваю все возможности, и лишь убедившись, что без
жертв не обойтись, выбираю самый бескровный вариант. Но и тогда совесть моя не
бывает спокойна. Пожалуй, я расскажу тебе о том, как погибли мои родители.
Тогда, возможно, ты изменишь свое мнение обо мне. И присядь, в конце концов мне
уже надоело разговаривать с тобой, задрав подбородок.
скрижалях Новой Веры и вели себя, не руководствуясь ее интересами. Их власть и
популярность были сравнимы лишь с властью и популярностью Лабастьера, но они
никогда не пользовались этим.
дворце, который выстроили для него и Ливьен махаоны. Прожив в цивилизованном
мире несколько лет, родители императора покинули его, уединившись в лесной чаще,
в скромном, но уютном дупле древней секвойи и жили' там затворниками, словно
замаливая в глуши некое страшное прегрешение. Рамбай охотился, хотя
необходимости в этом и не было, а Ливьен занималась нехитрой домашней работой.
любил их, хотя и не находил с ними общего языка. Нередко он привозил подарки -
различные предметы, созданные по технологиям бескрылых, которые он усердно
внедрял в жизнь бабочек. Но его родителям не приглянулся ни антиграв, ни
бластеры-плазмобои, ни голографический проектор, с помощью которого можно было
наблюдать забавные сценки, разыгрываемые актерами, или узнавать новости
цивилизованного мира... Родители неизменно мягко отклоняли все его дары. Лишь
два из них привлекли их внимание:
по гнезду и наводящего чистоту в нем, и работник "прижился", а Рамбай закрепил
на макушке соседнего с их дуплом дерева портативный оптический телескоп и время
от времени вглядывался через него в ночное небо.
нашелся, что ответить.
закукливались, она сама просила Лабастьера поместить их в общий инкубатор. Она и
Рамбай не хотели, чтобы их дети были отмечены печатью "единокровных братьев и
сестер императора". Они хотели, чтобы жизнь их детей была простой и счастливой.
И жертвовали ради этого собственной радостью общения с ними.
вели себя с ним столь подчеркнуто официозно, что Лабастьер с трудом подавлял в
душе ярость. Он все чаще и чаще ловил себя на мысли, что жаждет их любви больше,
чем чего-либо еще.
поступить в той или иной ситуации... Но их реакция на это была неизменной.
Переглянувшшсь с мужем, Ливьен отвечала: "Ты - император, сынок. Делай, как
знаешь..."
ниточка, связывающая его душу с душами обычных бабочек... Но ниточка эта была
тонка и невидима. И все чаще ему казалось, что ниточка эта безвозвратно утеряна.
нуждался в них. Однажды он даже предложил им сделать свое общество постоянным:
одно из его многочисленных телесных воплощений могло бы оставаться с ними
всегда... Но родители, как всегда переглянувшись и мягко улыбнувшись друг другу,