день, проведенный в Тулузе, куда мы приехали все трое, оказался на диво
хлопотным.
Ансельма в монастыре, а я, еле успев перекусить с дороги, направился к
архиепископу. Его Преосвященство Рене Тулузский ждал меня с нетерпением.
Наверное, не поспеши я к нему, монсе-ньор приказал бы привести меня на цепях,
как несчастного Фирмена Мори.
скрыть случившееся в Памье. О Тулузе давно шла дурная слава, и монсеньор Рене
спешил подстелить соломы. Отчет для Орсини - подробный и абсолютно лживый - его
канцелярия уже успела составить. Ничего нового Его Преосвященство не выдумал. К
выводам следствия, которое столь успешно запутал де Лоз, был добавлен рассказ о
"бунте" неблагодарных жителей Памье против своих добрых се-.ньоров и о
скоропостижной кончине епископа "от удара". Ход был умный. Бунт - дело властей
светских, а поскольку Доминик д'Эконсбеф исчез, граф легко оставит дело без
последствий.
изъял из результатов следствия все, что касалось вдовы Пио. Даже "ведьма" могла
стать в этом раскладе слишком опасной. Сестра Цецилия объявлялась обыкновенной
самозванкой, которая призналась, покаялась - и была прощена. Интересно, знает ли
Жанна об этом?
лазутчики перестарались. Его Преосвященство был уверен, что я буду всеми силами
выполнять приказ монсеньора Орсини. Поэтому в архиепископском дворце для меня
заранее приготовили все, что положено, - и кнут, и, естественно, пряник.
способности. Прочитав отчет, я, не говоря ни слова, подписал его и попросил
разрешения удалиться. После этого мне пришлось стать свидетелем редкого зрелища
- Его Преосвященства архиепископа Тулузского, застывшего в своем роскошном
кресле с широко открытым ртом. Хорошо еще, что в комнате не было мух!
Тулузским, становился для меня главным козырем в будущем объяснении с Орсини.
Брата Гильома можно объявить посланцем демонов или трусом, получившим взятку. Но
даже Курия трижды подумает, прежде чем пойдет против графства Тулузского.
поспешил извлечь пряник - не пропадать же добру! Это был документ, куда
следовало вписать.имя будущего епископа Памье - мое имя. Когда я отказался,
епископ, наверное, счел, что в Сен-Дени собирают со всех концов Христианского
мира блаженных - вместе с юродивыми.
распоряжении Его Преосвященства. Некий брат из Сен-Дени вполне пришелся ко двору
в Памье, успел освоиться и даже начал разбираться в овцеводстве...
графом, написать в Рим, но монсеньор Рене заверил, что трудностей не
предвидится. Он прямо сиял - его лазутчики, конечно, уже узнали все об отце
Петре Нормандце, управляющем епархией Памье. Пьер устраивал монсеньора Рене во
всех отношениях, и прежде всего тем, что ничего не понимал в хитрых интригах,
которые, словно паутина, оплетали всю Окситанию.
речь на высокой латыни об обязанностях пастыря. Надеюсь, хотя бы половину он
понял. Во всяком случае, держался мой нормандец с превеликим достоинством.
монсеньора Орсини. Не простой гонец - кто-то из Рима, желающий поговорить со
мною. Короткое письмо я уже прочел. Его Высокопреосвященство вызывал меня во
Флоренцию для доклада.
кардинальское послание. - Ведь если монсеньор считает дело важным, вам,
возможно, следует поговорить с Его Святейшеством.
клирик! Овернский клирик! Вы же все видели. Ну, признайтесь, что вы ошибались, а
я был прав!"
найдет. Он уже собрал хворост - много хвороста. По всей Европе, по всему Миру
демоны, а такие же Божьи создания, как и мы? Это лишь слова. Даже если он
поверит, остаются еще те, кто поклоняется шутам в рогатых масках, остается
вездесущий брат Пайс с его "чистыми", да и сам архиепископ Рене Тулузский вместе
с Его Светлостью.
в руки таких, как де Лоз, и таких, как монсеньор Рене. Для кого припасен
хворост?
встречи с Его Святейшеством. Должен же кто-то понять!
опасность грозит Церкви, и то, как трудно ее предотвратить.
посланцу?
коридор. Почему-то вспомнилось подземелье, ровные гладкие своды, долгий ряд
ниш...
чтобы успокоиться. Волноваться не стоит. Это еще не Орсини, силы следует
поберечь...
небрежно брошенный на ложе. Значит, это не клирик.
дверь открылась, он медленно обернулся. На меня смотрело морщинистое, дочерна
загорелое лицо. Под седыми бровями блестели молодые живые глаза.
призрак. Резкий тяжелый вздох:
командовать сотнями латников, загремел, заполнил всю келью. - Андре! Андре де
Ту! Это что - ты?
табурет. Горло перехватило.
почувствовал, как меня хватают, трясут, угощают тумаками. О, мои бедные кости! В
конце концов я двинул его в грудь, и Лодовико рухнул на ложе.
ожидал?
семнадцать, а Карачиолли - Грозе Сарацинов - целых двадцать пять.
лет!.. Нет, больше!
какой-то ерунде, затем оба сообразили, что плачем, и принялись укорять друг
друга в старческом слабоумии. Наконец Лодовико извлек на свет Божий
внушительного вида кувшин, уверяя, что это самое лучшее вино, которое он смог
найти в Тулузе. Времени на это у него было мало, но Карачиолли всегда отличался
замечательным нюхом на все грешное.
узнал от Орсини ("этого наглого прыща"), что я буду в Тулузе, и решил ехать туда
сам ("а то спрячешься в келье, с собаками тебя искать, что ли?"). И вообще грех
все эти годы не подавать о себе вестей ("ну, совсем ты стал Божьей дудкой,
Андре!").
что "наглый прыщ" направил Карачиолли в Тулузу не зря, и главное еще не сказано.
Но как не хотелось об этом думать!
долго вертеть мою скромную персону перед свечами), вздохнул наконец Лодови-ко. -
Серый, худой, скучный!
"Белого Рыцаря..." "Белого...".
белая. Как в детских сказках - Белый Рыцарь.
сне я подумал о Лодовико, о его седой бестолковой башке...
проглотить.
понаблюдал за растерянной физиономией Карачиолли, затем попробовал пояснить:
Представляешь, мы идем в атаку, а он на полдороге готов повернуть назад и начать
рубить собственный обоз!