холма, и даже помнилось смутно, как я катился, кувыркаясь, по сугробам,
налетая на скрытые в снегу камни, крича от боли...
рецепторов -- то что со мной было?
несчастное тело после такого падения -- работка для судмедэксперта. Я
катился-падал с двухсотметровой высоты, по такому крутому склону, что не
осмелился бы штурмовать самый сумасшедший альпинист. По крайней мере -- в
такую погоду.
Ветер был несильным, но неуловимое ощущение, что он не прекращается
неделями, не оставляло меня. Мелкая снежная крупка била в глаза. Мутный,
красный солнечный диск уныло висел в небе.
Геометров случайно?
малосодержательную жизнь в снежной пустыне... на пару часов, вплоть до
окоченения.
чувств, скорее, смотрел еще и своими глазами, вбирал информацию всеми,
недоступными мне, путями...
километра_.
добра не жди.
телом не прекращал -- я чувствовал, как возвращается чувствительность,
одновременно -- уходит куда-то холод. Странное ощущение -- уже бывшее, дежа
вю... Нет, это все-таки не мир Геометров. Конечно же. Но вся Тень, если
взглянуть честно, всего лишь бег по кругу. Бесконечная игра в давно
сыгранной пьесе. Единственный выход -- перестать быть человеком. А что
делать, если я не хочу? Легко было философам, психологам, писателям
размышлять о судьбе человечества. Отомрет, перерастет, пойдет дальше,
ступит на новый виток... Не хочу! Я -- не хочу! Но выхода нет, и значит, я
буду биться головой о скалы Земли Изначальной, выцарапывать зерна Врат,
унижаться и выпрашивать -- пусть даже такое спасение ненавистно мне...
растирая онемевшие руки. Кажется -- вышки. Кажется -- бараки. Дежа вю. Эй,
Гибкие Друзья...
Стон?
голосом, бормотал окаменевшие от мороза слова.
неуклюжем тулупе. Не похоже было, что человек замерзал. Он сидел на
каком-то деревянном чурбане, лицом к баракам и вышкам, и бормотал, бормотал
без всякой интонации, переходя от песни к невнятным жалобам...
замешанную на жалости, симпатию. От хорошей жизни не будешь искать
собеседника в себе -- страшный это собеседник, беспощадный.
Сопение -- человек вгрызся в замерзшую пищу. Сопение.
блеск металла. На коленях проголодавшегося певуна лежало
оружие -- короткоствольный автомат. Я замер.
молча, или прохаживайся -- и то уже стало бы легче. А так... напасть со
спины на незнакомого человека, закутанного в неудобные одежды, тихонько
грызущего кусок застывшего жирного мяса. Не хочу.
помнить. Нельзя -- потому что это оправдывает все, все, что только можно
вообразить, это самый страшный дар Врат -- вседозволенность. И
надо -- потому что я должен пройти дальше...
открывающийся в крике рот -- и ударил. Меховая шапка смягчила удар, но то
ли я очень постарался, то ли противник оказался слабоват. Охранник молча
рухнул в снег.
приснится другой мир... теплый, ласковый... и отправляйся туда.
снегом и оттого напоминающих новогодние гирлянды.
металла и одну за другой перекусил колючки.
примитивно.
тропинки. Потом я заметил деталь, отличающую это место от санаториев
Геометров. Чуть поодаль, за колючкой, возвышались заводские корпуса.
Характерные очертания, исходящие паром трубы, слабый солнечный свет
поблескивает на широких окнах. Нет, похоже, тут не занимались выравниванием
береговой линии и прочим пересыпанием из пустого в порожнее.
вышек, но не заподозрили постороннего.
все цеха. Недолго и нарваться на пулю. Возможности куалькуа не безграничны,
а тот запал, что провел меня через Врата, может и иссякнуть. Впрочем,
завод, вероятно, работает круглосуточно...
было тепло, едва теплились желтоватые лампы. Воняло. Очень сильно воняло
немытыми телами, табаком и гарью, тяжелой, мазутной, словно на
железнодорожном вокзале.
сколоченных из неструганного, черного от грязи дерева, доносился ровный,
слитный храп.
оружие, вот только пули вспыхивали, вонзаясь в преграду. Потолок запылал,
словно звездное небо, что так славно светит над Тенью.
перепуганным лицам -- простые, туповатые, таких без меры на матушке-Земле.
Потрескивали сыпавшиеся искры.
Хотя бы нижнюю койку Данилов себе отстоял. Молодец.
комбинезоне, в грубых ботинках.
выкупать.
забираю тебя отсюда. Если потребуется прикончить сотню охранников -- я их
прикончу. Веришь?