Просто обязан. Как же без этого?.. Не знаю, что тут делать.
леденцовых глаз? Интуиция? Или - ум?.. Откуда у нее ум? Или ей вообще не
восемнадцать лет, а все двадцать восемь, и кто-то ловко подложил ее под
меня, а точнее будет: ловко подложил ее МНЕ, - как бомбу замедленного
действия, обведя вокруг пальца всех: и меня, и Николаса, и Кузьму нашего
Иваныча?..
Дина твоя, Динара. Последняя любовь. Верность. Нежность. Счастье...
Очухайся. Подбери свой поганый язык... Причем тут, впрочем, язык? Как раз
язык-то знает свое место и лежит тихо-тихо... Тут, брат, не язык, тут
хуже, тут в мозгах порча завелась... И даже не в мозгах, а в душе, в
душонке твоей, обремененной трупом...
спальню. И лень было по-настоящему, с пристрастием и беспощадно, заняться
этой гнилью, которая последнее время завелась внутри и принялась
помаленьку выедать все, что пока еще уцелело от прошлого: ум, честь,
совесть... нашей советской эпохи... преобразований и побед, всегда в
единстве с народом...
дергалось и корчилось, будто повешенный на веревке. Но было совсем тихо, и
он ничего не слышал сначала, а потом догадался, что это - интерком в
соседней комнате, в его спальне.
три разделения... Он осторожно освободился от шали и не торопясь сел. Дина
тихонько посапывала у него под боком, по-кошачьи прикрыв лаково-когтистой
лапкой глаза. Бесшумно мерцал экран телевизора. И снова закурлыкал
интерком - вежливый, но настойчивый и неотступный, как сам Кронид.
сразу же, даже на пушистом ковре, озябли босые ноги.
генерал Малныч. Срочно. Настаивает.
ЧТО может быть с Виконтом. Не приглашение же на день рождения. Три
тридцать на часах.
азиатчинкой, глаза. Почему-то он был в форме, даже и при фуражке. Для
важности, что ли? Он был осел.
Нам никак не удается стабилизировать мерцания...
тридцать, тридцать пять минут...
одеваться. Раздражение одолевало его все круче и наконец одолело.
стОите с вашими капельницами! Без знахарства - ни на шаг!.. Нашли,
понимаешь, исцелителя себе! Парацельсия!.. Тошнит меня от вашей медицины,
блевать хочется. Дармоеды, черт вас всех подери!..
обычно идет, если приступ случается в неудобное время. А он всегда
случается в неудобное время. На то он и приступ.
драным этого идиота в медицинских погонах и гаркнул Крониду:
странное выражение на лице Кронида и спросил: - В чем дело? Что там еще?
существенного.
- поймали кого-нибудь на взятке (в Липецком отделении), или пасквиль
очередной вышел, или предал кто-нибудь, паскудник проворовавшийся... к
черту, к черту, к свиньям собачьим... или - опять какую-нибудь мерзость
запустили про Динару... Не желаю сейчас этим заниматься, завтра, завтра,
послезавтра.
Динара торопливо застегивала ему запонки на манжетах, сердце бухало так,
что в виски отдавало, и голова была мутная, дурная, и как всегда в такие
нехорошие минуты он вдруг обнаружил, что хуже видит.
давил в себе поганые видения, но ему было ПО-НАСТОЯЩЕМУ страшно, как не
бывало, может быть, с того, самого первого, Виконтова приступа
(случившегося еще до новой эры)... Какие там еще мерцания? Что за мерцания
такие? Почему? Не было раньше никаких мерцаний... Он, натужно кряхтя,
зашнуровал туфли, распрямился, прикрывая веки, чтобы избавиться от
проклятых звездочек и блесток перед глазами, и протянул назад руки, в
рукава куртки, которую держала наготове Динара.
норовящий у него сорваться то ли на команду, то ли на истерику. - Не
обращай внимания. Это я... того-этого... волнуюсь маленько, если
по-честному...
- Все обойдется очень хорошо, вот увидишь.
спокойной властной женщине? Не похоже ведь. Совсем не похоже... Он тут же
снова отогнал от себя эту кривую мыслишку, но он знал, что теперь уже
никогда не сможет отставить ее навсегда.
может быть, и успею, но лучше уж не жди. Неизвестно, как там все
развернется... Впрочем, я тебе позвоню, как только освобожусь.
он, неожиданно успокаиваясь. Чего это я? Конечно же, все обойдется. Всегда
обходилось, и сегодня обойдется. Профессионал же! Единственный в мире.
бровь.
Сидевшие - тут же повскакали и встали руки по швам. Стоявшие спиною -
развернулись с поспешностью и приняли почтительный вид. У всех моментально
сделался почтительный вид, даже у нахального Артема, который, будучи
командиром внешней охраны, единственный здесь позволял себе курить,
стряхивая пепел в ладошку.
сразу прошел к своему креслу под торшером.
прошу остаться, остальные - пожалуйте по местам... Что тут у нас
происходит? - спросил он у Кронида. - Переворот? Бунт? Землетрясение? Ночь
на дворе... Почему сборище?
не требовали для себя повода ни в виде бунтов, ни, тем более,
землетрясений. Ночная смена очень даже частенько собиралась здесь, пока
его не было на посту, - потрепаться, попить кофейку, ОБМЕНЯТЬСЯ. Но
сегодня ощущалось что-то необычное в атмосфере, смутная аура некоего
события, быстро угасающее эхо каких-то нервных обсуждений... И непонятно
было, почему Кузьма Иваныч все еще (или опять-снова) здесь, и Эдик,
оказывается, не спит еще (либо - почему-то разбужен и встал), да и Крониду
нечего здесь, в штабе, делать в четыре утра. При прочих равных.
помещение, взгляды ловил, обращенные к нему, быстрые и раздражающе
неопределенные, и замечал уклончивость Кронида, который ни на какие
вопросы Хозяина отвечать не стал, а принялся с чрезмерной деловитостью
наливать ему горячий кофе в персональную чашечку, и странное, неуместное,
пожалуй, удовлетворение на бледном лице Эдика с застывшей полуулыбкой, и
сосредоточенное сопение Кузьмы Иваныча, вдруг принявшегося изучать пачку
каких-то "корочек", которые он извлек из кармана пиджака и разложил на
скатерти...
присутствия начальства свою вонючую сигаретку) да здоровенный бык Шалима,
начальник транспорта вообще и вертодрома в частности (плечищи, шея, мерно
жующая челюсть и сонные глаза со светлыми ресницами).