рые жили бы здесь на других условиях. Однако мне часто приходилось ви-
деть, как узники, верные своему слову, плакали и терзались, словно сожа-
лея о том, что дали его. А ведь бог свидетель, им было здесь хорошо! Но
в таких случаях им всегда возвращали слово по первому требованию - здесь
никого не держат насильно. Сударыня, ужин подан.
действенным образом вернула аппетит его новой госпоже, и ужин показался
ей таким вкусным, что она расхвалила повара. Последний был весьма
польщен тем, что его оценили по заслугам, и Консуэло заметила, что заво-
евала его уважение, хотя это не сделало его ни более откровенным, ни ме-
нее подозрительным. Это был прекрасный человек, наивный и в то же время
с хитрецой. Консуэло быстро разгадала его характер, видя, как добродушно
и ловко он предупреждает ее вопросы, чтобы не попасть впросак и успеть
обдумать свои ответы. Таким образом она узнала от него все, о чем спра-
шивала, и все-таки ничего не узнала. "Его господа - люди богатые, могу-
щественные, щедрые, но весьма строгие, особенно, когда речь идет о соб-
людении тайны. Этот домик составляет часть прекрасного имения, где живут
то сами хозяева, то охраняющие его верные слуги, которые получают
большие деньги и умеют держать язык за зубами. Местность здесь прекрас-
ная, земля плодородная, хозяева распоряжаются отлично, и обитатели не
имеют обыкновения жаловаться на своих господ, что, впрочем, было бы бес-
полезно, ибо дядюшка Маттеус чтит законы, чтит лиц, облеченных властью,
и терпеть не может нескромных болтунов". Консуэло так надоели его тонкие
намеки и услужливые предостережения, что после ужина она сказала ему с
улыбкой:
ли буду злоупотреблять вашей приятной беседой. Сегодня мне ничего больше
не нужно, и я желаю вам доброй ночи.
бится, - продолжал он. - Я живу за домом, под скалой, в маленьком флиге-
ле с садом, где выращиваю превосходные дыни. Я охотно показал бы их вам,
сударыня, чтобы услышать вашу похвалу, но мне особенно строго запретили
открывать эту калитку.
ни при чем - такова воля хозяев дома. Хорошо, я подчиняюсь.
дверь. Она такая тяжелая... А главное, там замок с секретом, и, не зная
его, вы могли бы повредить себе руки.
спокойно. Я тоже собираюсь лечь.
признаков жизни, и она не видела ни одного человеческого лица, если не
считать черной маски Маттеуса, которая, быть может, была приятнее его
настоящей физиономии. Этот достойный лакей прислуживал ей с усердием и
пунктуальностью, не знающими себе равных, но страшно надоел своей бол-
товней, которую она вынуждена была терпеть, ибо он стоически отказывался
от всех ее подарков и у нее не оставалось иного способа выразить ему
свою благодарность. Разговаривать - было его страстью, и тем более уди-
вительной казалась необычайная, никогда не изменявшая ему скрытность,
ибо он ухитрялся, затрагивая множество тем, ни разу не коснуться запре-
щенных. Консуэло узнала от него, какое количество моркови и спаржи дает
ежегодно огород замка, сколько оленей рождается в парке, он рассказал ей
историю каждого лебедя в пруду, каждого птенца на фазаньем дворе, каждо-
го ананаса в теплице. Но она так и не могла понять, где она находится,
живут ли хозяева или хозяин в своем замке, предстоит ли ей когда-нибудь
встретиться с ними, или она должна навсегда остаться в одиночестве в
этом домике.
не сорвалась с языка словоохотливого, но весьма осторожного Маттеуса. Из
деликатности она не подходила к садовнику и служанке даже на такое расс-
тояние, откуда могла бы услышать их голоса, а впрочем, они приходили
ранним утром и исчезали, как только она вставала с постели. И она огра-
ничивалась тем, что изредка поглядывала в сторону парка, никого там не
видя да и не в состоянии будучи увидеть на таком расстоянии, и созерцая
конек крыши замка, освещавшийся по вечерам редкими огнями, которые всег-
да гасли очень рано.
мужественно побороть в Шпандау, накинулась на нее и одолела в этом рос-
кошном жилище, полном всевозможных удобств. Существуют ли на земле такие
блага, которыми можно наслаждаться в одиночестве? Длительное уединение
портит и омрачает все самое лучшее; оно вселяет страх в самую сильную
душу. Вскоре гостеприимство Невидимых показалось Консуэло не только
странным, но даже жестоким, и какое-то смертельное отвращение ко всему
словно парализовало все ее чувства и желания. Звук ее превосходного кла-
весина казался чересчур громким в этих пустых, гулких комнатах, даже
собственный голос пугал ее. Когда она отваживалась запеть, ей начинало
казаться - если она пела до самых сумерек, - что какие-то отголоски сер-
дито вторят ей и что по обтянутым шелком стенам, по бесшумным коврам ме-
чутся беспокойные, крадущиеся тени, которые убегают от ее взгляда и пря-
чутся за шкафами и стульями, перешептываясь, высмеивая и передразнивая
ее. Разумеется, то были лишь шалости вечернего ветерка, пробегавшего по
листьям у окна, или же отзвуки ее собственного пения. Однако, устав воп-
рошать этих безмолвных свидетелей ее скуки - статуи, картины, японские
кувшины, полные цветов, огромные прозрачные зеркала, - она начала подда-
ваться смутному страху, какой нередко порождает в нас ожидание неизвест-
ного. Ей припомнилось странное могущество, какое приписывал Невидимым
простой народ, припомнились чудеса, окружавшие ее в кабинете Калиостро,
появление белой женщины в берлинском дворце, фантастические обещания
графа де Сен-Жермена по поводу воскрешения графа Альберта. Она говорила
себе, что причиной всех этих непонятных явлений была, должно быть, тай-
ная деятельность Невидимых в свете и их вмешательство в ее собственную
судьбу. Она не верила в их сверхъестественное могущество, но видела, что
они пытаются покорять людей всеми возможными средствами, обращаясь то к
сердцу, то к воображению, действуя угрозами или обещаниями, запугиванием
или обольщением. Судя по всему, над ней нависла опасность какогото ужас-
ного открытия или жестокой мистификации, и, подобно трусливому ребенку,
она могла сказать, что испытывает страх перед чувством страха.
тельно существовавшими мучениями; она мужественно поборола все. К тому
же покорность судьбе казалась ей естественной там, в Шпандау. Вполне по-
нятно, что зловещий вид крепости наводит одинокого человека на грустные
размышления, но ведь в ее новой тюрьме все располагало к поэтическим из-
лияниям или к мирной откровенной беседе, и это вечное молчание, это пол-
ное отсутствие дружеского общения нарушало гармонию и представлялось чу-
довищной нелепостью. Можно было подумать, что этот очаровательный приют
счастливых любовников или дружной семьи, что этот веселый очаг внезапно
брошен, покинут вследствие тягостного разрыва или неожиданной катастро-
фы. Многочисленные надписи, которые его украшали и скрывались во всех
деталях отделки, уже не смешили ее и не напоминали напыщенную ребяческую
болтовню. Нет, это были поощрения, смешанные с угрозами, двусмысленные
похвалы, отравленные унизительными обвинениями. Куда бы она ни взгляну-
ла, ей попадалось новое изречение, не замеченное раньше, изречение, ко-
торое словно запрещало ей свободно дышать в этом храме неусыпного и по-
дозрительного правосудия. Душа ее сжалась, сделалась какой-то вялой пос-
ле потрясения, вызванного побегом, а потом внезапной любовью к незнаком-
цу. Пережитое ею состояние летаргии, которое, конечно, не было случайным
- кому-то понадобилось скрыть от нее местонахождение ее убежища, - оста-
вило в ней тайное изнеможение и нервозность. И вскоре она почувствовала
себя и беспокойной и безучастной, то боящейся всего, то равнодушной ко
всему.
оркестра. Поднявшись на террасу, она увидела сквозь листву, что замок
сверкает огнями. Симфоническая музыка, громкая и звучная, теперь
явственно достигала ее слуха. Этот контраст между празднеством и ее уе-
динением потряс ее сильнее, чем она хотела бы себе в том признаться. Уже
так давно не разговаривала она ни с одним умным или просто разумным че-
ловеком! Впервые в жизни она с восторгом представила себе вечерний кон-
церт или бал и, словно Золушка, пожелала, чтобы какая-нибудь добрая фея
подняла ее на своих крыльях и внесла через окно в этот заколдованный за-
мок - хотя бы затем, чтобы она, Консуэло, могла постоять там невидимкой
и насладиться зрелищем множества человеческих существ, предающихся ве-
селью.
темно, что Консуэло вполне могла бы пробраться сквозь них и остаться не-
замеченной, даже если бы ее окружали невидимые стражи. Сильное искушение
овладело ею, и мночисленные, как будто весьма убедительные доводы, какие
подсказывает нам любопытство, осаждая нашу совесть, представились ее
уму. Оказали ли ей доверие, когда привезли уснувшей, полумертвой в эту
позолоченную, но беспощадную тюрьму? Имели ли право требовать от нее
слепого повиновения, даже не удостоив попросить об этом? А быть может,
сейчас ее просто хотят испытать, искушая подобием празднества? Почем
знать? Все было так странно в поведении Невидимых. Что, если, сделав по-
пытку выйти за ограду, она найдет дверь открытой, а на ручье, протекав-
шем из парка в сад через отверстие в стене, ее ждет гондола? Это послед-
нее предположение, самое безосновательное из всех, показалось ей самым
верным, и, решившись попытать счастья, она спустилась в сад. Но не успе-
ла она сделать и пятидесяти шагов, как все вокруг зашумело, словно воз-
дух прорезали крылья гигантской птицы, с фантастической быстротой взмыв-