только он спустился под угор и, широко ставя посох, легким шагом в легких
своих липовых дорожных лаптях устремил стопы по направленью к Москве,
достичь которой намерил не позже завтрашнего полудня. Продирался он одному
ему знакомыми тропами, спугнув раза два лосей, а единожды кабана, с
тяжелым хрюканьем убежавшего, ломая кусты, с дороги преподобного.
споро, безотчетно наслаждаясь лесной тишиною в колдовском очаровании
восходящей над вершинами елей огромной желтой луны. Ухала выпь, в низинах
восставали призрачные руки туманов, и даже жаль стало, когда пришлось
наконец, вынырнув из-под полога лесов, ступить на увлажненную ночною росой
дорогу, текущую извилистою молчаливой рекой мимо сонных, немых в этот час
деревень, где едва взлаивал хрипко спросонь какой-нибудь пес, почуявши
легконогого ночного путника.
потом побледнело небо, пока не прокинулись туманы и светлое сияние зари не
перетекло на высокие, бледные, отступившие от росной влажной земли небеса.
Уже когда золотое светило пробрызнуло сквозь игольчатую бахрому окоема,
разбросав пятна и платки света по сиреневой охолодалой дороге, от которой
тотчас начал восходить к небесам пар, Сергий присел на пригорок, выбрав
место посуше, и пожевал прихваченного с собою хлеба, следя молодыми
глазами разгорающуюся зарю. Потом, разбросав крошки от своей трапезы
налетевшим неведомо отколь воробьям, подтянул потуже пояс и пошел дальше,
без мысли, просто так, подобно распевшимся птахам, напевая про себя псалмы
Давидовы, коими и он по-своему славил Господа и красоту созданного им
мира.
земледельцы. Бабы выгоняли скотину и, остановясь, сложив руку лодочкой,
провожали взглядом монаха-путника, а то и кланялись ему на подходе, в
ответ на что Сергий, подымая руку, благословлял их, не замедляя шагов. Его
еще не узнавали, как это началось впоследствии, и потому поклоны
крестьянок были от чистого сердца, относясь не именно к нему, Сергию, а
просто к прохожему старцу, печальнику и молитвеннику, и потому радовали
его. Так он шел, и подымалось солнце, зажигая рыжую осеннюю, все еще
густую листву, и лес, пахнущий сыростью и грибами, отступал и отступил
наконец, освободив место простору убранных полей, и чаще и чаще пошли
избы, терема и сады, и близилась, и подходила Москва, в которую когда-то
явился он впервые молодым парнем, наряженным на городовое дело, и видел
впервые князя Семена в белотравчатом шелковом сарафане, а потом приходил
опять и опять в горестях его и беседовал с самим Алексием, тогдашним
наместником митрополита, а ныне - много ли лет прошло с тех пор? -
приходит, неся с собою послание самого патриарха константинопольского! И
было бы все это так же, ежели бы он желал того, сам стремил, стойно
Стефану, к почестям и славе? Господи! Истинно даешь ты по разумению
своему, и не просить, не желать несбыточного, но достойно нести крест свой
- высокая обязанность смертного!
созидания. Сергий не видал Кремника после летнего пожара и потому слегка
задержал стопы, обозревая картину, радостную только тем, что люди,
сошедшие сюда, явно намеривали воссоздать наново сгоревший город. Ему
объяснили, что митрополит остановился не здесь, а у Богоявления. Сергий
скоро достиг обители, в воротах которой троицкого игумена едва не
задержали, а узнавши, тотчас кинулись повестить Алексию его жданный
приход.
поглядел, просквозив взглядом, и, уверясь в чем-то, очень надобном ему,
троекратно облобызал Сергия, тотчас отослав его в церковь и к трапезе.
(Самому Алексию предстояло тем часом отпустить двух бояринов, с коими шла
нужная молвь о городовом деле.)
митрополит, и прежний светлоокий юноша, ставший смысленым мужем и
настоятелем монастыря. Сидят, и Алексий как-то вдруг не знает не ведает, о
чем ему говорить. Он прочел вслух и перевел Сергию краткое патриаршее
послание, где после цветистого обращения и похвал следовал, со ссылкою на
пророка Давида, призыв устроить общее житие: <Что может быть добро и
красно более, нежели жити братии всем вкупе? Потому же и аз совет благ даю
вам, яко да составите общее житие! И милость Божия, и наше благословение
да будет с вами>. И они опять смотрят друг на друга, и Сергий молчит, чуть
улыбаясь, его вопрошание ясно без слов: вот я здесь, и что повелеваешь ты
мне теперь, Алексие?
житие, сбивается и спрашивает совсем не о том и не так, как пишется в
Житиях:
совсем не о том, спрашивает, гневая на себя, грубо и прямо:
помедлив: - Тогда - возмогу.
скорейшего там, где неможно ни то, ни другое. И новопоставленный игумен,
ныне сидящий пред ним, по-прежнему крепок и тверд, и не стоило Алексию
сомневаться в нем даже и мысленно. Но неужели изменить души немногих
иноков, по воле своей сошедших вместе, труднее, чем изменить судьбу
государств и участь престолов? <Да, - отвечает ему молча взгляд Сергия, -
да, отче, труднее! И не спеши, дай мне самому нести сей крест и вершить
должное по разумению моему!>
медленно произносит Алексий, глядя в лесные, светлые и глубокие,
бездонные, как моховые озера, глаза старца. - Но я пошлю с тобою
рукописание свое и от себя бояр и клир церковный, вкупе с епископом
Афанасием! Довольно сего?
подлокотники кресла и наклоняясь вперед, - что минут которы на Москве и
снизойдет мир в сердца злобствующие?
Иное, хотя и скорбное, должно дойти до предела своего и разрешить себя,
яко нарыв, который не прежде изгоняется телом, чем созреет и вберет в себя
всю скверну и гной!
отмечает про себя Алексий, начиная догадывать, что изменилось в Сергии и
почему тот якобы нарочито не спешит на пути своем, не спешит, но и не
отступает вспять. Да, ежели возможен новый Феодосий на Москве, то это -
только он и никто другой!
давнем воспоминании: когда-то так же прошал он Сергия и о том же самом, и
преподобный отвергся в ту пору всякой помочи. И, почти не удивляясь,
слышит знакомые слова:
опасно для мнихов! Быть может, - прибавляет он едва ли не в утешение
митрополиту, - егда создадим общее житие, возможет явиться нужда в
чем-либо, но тогда посланные тобою уведают о том в свой час!
а может, попросту жаль отпускать от себя этого монаха, в коем Алексий
начал было сомневаться в пути, а теперь не может отпустить от себя, чуя
незримое истечение светоносной силы, которой так не хватает порою ему,
Алексию, взвалившему на себя двойное бремя мирской и духовной власти?!
время для собирания сил. Возможно, слабый князь и благо для нынешней поры?
- раздумчиво говорит Сергий. - Тому, кто препоясан к деянию, ждать или
медлить бывает вовсе невмочь!
юношеского смущения проступает на его ланитах. Он сбивчиво говорит о море,
о буре, едва не погубившей корабль, о своем обещании создать монастырь, и
Сергий опять наклоняет голову, понявши еще не высказанную просьбу:
чрез некое время!
устав и на нем испытать каждого из своей братии. Сергий и тут не
торопится, и опять он прав.
заботы посторонь ради этой единой беседы, все не может расстаться с
игуменом Сергием, без молчаливой лесной работы которого он не мог бы,
пожалуй, вершить и свои высокие подвиги.
потный лоб.
землей и засыплем! - Отцова наука не даром прошла бывшему вельяминовскому,
а теперь хвостовскому старшому.
обрыва, как раскидали стену, далеко стало видать. Холодный осенний ветер
овеивал разгоряченное лицо.
скользкий какой-то, словно налим! Будто и свой, вельяминовский, и в дело
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Суворов Виктор
Елманов Валерий
Пехов Алексей