перед проходом. Пустыня дохнула на горы горячим ветром, заполнила воздух
пылью. Было трудно дышать. Куяк из толстой, просмоленной кожи туго
стягивал грудь Судуя, спина под ним взмокла от липкого пота. Джучи стоял
рядом. К нему подъезжали нойоны, спрашивали, не пора ли начинать.
Спрашивали из почтительности, каждому было известно и время начала битвы,
и место в строю. Джучи снял с головы шлем, выстукивал на нем ногтями
барабанную дробь.
прикоснулись к высоким скалам, но внизу еще держался душный, горячий
сумрак.
Показались стены заставы Имынь, нависающие над проходом. Поравнялись с
ними. Со стен полетели камни, бревна, мешки с песком. Шарахнулись кони,
закрутились, сшибая друг друга. Падали пораженные всадники. С другого
склона, из-за земляных укреплений, полетели, затмевая солнце, тучи стрел.
Судуй не думал ни о чем, старался лишь не отбиться от Джучи. Обоих крутило
и метало из стороны в сторону в месиве коней и людей.
оттеснили с одной стороны лучников, раскидали землю и внутрь прохода
ворвались конные, порубили, вышибли тангутов. Но из-за крепостных стен,
из-за перевала на конях и верблюдах мчались все. новые и новые воины.
слыша своего крика, Судуй размахивал мечом, нападая и отбиваясь. Иногда
отставал от Джучи, поворачивал голову, ловил взглядом золотую иглу его
шлема, расталкивал своих, пробивался между чужих и вставал с ним рядом.
Джучи был бледен, по лицу струился пот.
быстрее, все громче становились победные крики тангутов. Скатились в
предгорья, стали видны обозные телеги, и здесь началось бегство. Джучи
пытался остановить воинов. Но где там!
его толкали налетающие всадники, увлекали за собой. Кое-как выбрался из
потока в сторону, поскакал назад. Джучи бежал пешком, сильно припадая на
ногу. Шлем он потерял, п обезумевшие от страха воины его не узнавали,
мчались мимо. Судуй спрыгнул с коня.
норовя опустить меч на обнаженную голову. Судуй снизу ткнул копьем в кадык
воина, и он опрокинулся навзничь, свалился, застряв одной ногой в
стремени. Судуй успел поймать рукой второе стремя. Лошадь понеслась, храпя
и лягаясь. Судуй бежал рядом, не отпуская стремени, стараясь подхватить
поводья. Вдруг лошадь вздыбилась, рухнула на землю, придавив Судую ногу.
Из ее пробитого стрелой горла тугой струей ударила кровь, заливая лицо и
голову Судуя. Отплевываясь, протирая кулаком глаза, он попробовал
высвободить ногу. Не удалось. А мимо катилось тангутское войско.
Промчались конники. За ними - воины на верблюдах, наконец пешие. <Пропал
я! Э-эх, пропал!> Судуй притих. Залитый лошадиной кровью, он был для
тангутов мертвым.
от зноя и страха во рту все пересохло, язык стал шершавым, как у вола...
<Что скажет мать, когда придет встречать воинов, а меня с ними не
будет?>.... Но что это? Тангуты как будто повернули назад. Бегут! Бегут
назад! <Духи-хранители, спасите меня ради моей матери!> Послышались
громкие, все нарастающие крики: <Хур-ра!> И всадники на низких степных
лошадках бурным потоком хлынули к проходу...
тангутов в Чжунсин ушло едва ли больше десяти - пятнадцати. Остальные были
убиты в сражении, взяты в плен и безжалостно изрублены на перевале,
поехал разыскивать Джучи. Сын хана крепко стукнул его кулаком по плечу.
Да еще пешком. Лег и полеживал.
Смеркалось, шел мелкий дождь. С верховьев Хуанхэ дул холодный ветер,
хлопал полами плаща, трепал огни, поднятые над его головой
телохранителями; неровный, прыгающий свет вырывал из серого мрака зубцы
стены, кучи мокрых камней, воинов, зябко жмущихся к зубцам. Император
шагал, расплескивая лужицы черной воды, смотрел вниз, где в мутной
дождевой мороси и сумраке вечера расплывались, сливались в сплошную дугу
огни вражеского стана. Огни горели и в стороне Бован-мяо. Там, в храме
предков тангутских императоров, расположился предводитель кочевников,
грязный осквернитель святынь...
думал, что осада окажется такой затяжной. Всем было известно, что
кочевники подобны разбойникам, налетают, хватают, что сумеют схватить, и
бегут в свои степи. Так было с незапамятных времен. А тут... Монгольский
хан разорил Валохай, ему досталась богатая добыча у заставы Имынь, он
дочиста ограбил столичную округу. И не уходит. Как одержимый, беснуется
под стенами города, пытаясь овладеть твердыней. Поначалу кидал людей на
стены. По лестницам, сделанным из плодовых деревьев, его воины лезли то в
одном, то в другом месте, то среди дня, то глухой ночью. На них обрушивали
град камней, засыпали глаза песком, лили кипяток... Высокое умение брать
крепости было неведомо дикарю, и защитники легко выходили победителями. Но
у хана варваров было упорство, а оно и камень разрушает.
двенадцать округов страны, требовал напасть на хана с тыла, отправил
посольство к Цзиньскому императору с просьбой оказать скорую помощь.
Однако разрозненные войска из округов монголы перехватывали по дороге и
разбивали. А князь Юнь-цзы, только что занявший императорский трон в
Чжунду, прислал надменный ответ: он считает унизительным соединять силы
двух великих государств для борьбы со степным грабителем.
лицо. Пригибая голову, Ань-цюань вглядывался в тьму. Далеко на притоке
Хуанхэ светлячками мельтешили огни. Там, как доносили лазутчики, жители
столичной округи, согнанные ханом, носили камни, мешки и плетеные коробы с
землей, кидали в реку. Хан хочет возвести плотину - для чего?
отправился во дворец. В малых императорских покоях ярко горели восковые
свечи, пылали угли в железных жаровнях с румяными боками. Было тепло и
сухо. Лысый сановник, главноуправляющий делами государя, снял с него
мокрый плащ, с поклоном спросил:
простер над углями ладони, зябко повел плечами. Ему не хотелось
встречаться с высокими сановниками. Что могут сказать утешительного они?
Что может сказать он? Остается одна надежда: терпение хана иссякнет, и он
уберется в свои степи.
вдоль стены. Тихо шелестели бумаги, шуршала одежда. Кивком головы он
разрешил говорить. По установленному порядку они рассказывали о делах,
которыми ведали. Иссякают запасы пищи... Много больных... Ничего нового.
Он разыскал взглядом князя Цзунь-сяна.
возводимая врагами.
подслеповато жмурясь, вгляделся в него.
бумагу,- хлынут в город. Посмотри на этот чертеж, и тебе станет понятно.
не стал. Сказал с удивлением:
владетелям.
же, что у заставы Имынь! Эх вы, познавшие истину! Чтобы придумать такое,
не надо сидеть десятилетиями над книгами.
назидательностью сказал Цзунь-сян.- Не надо было подпускать врагов к
сердцу страны. Мы повторяем ошибки покойного Чунь-ю.
же высок, как и род самого императора, но это не дает ему права вести
такие подстрекательские речи. Ань-цюань навалился на спинку кресла,
утвердил локти на мягких подлокотниках.
другую - сановники стыдливо прятали глаза. Бледное лицо князя порозовело.
Он поднялся и удалился, гордо подняв голову. Император выпятил нижнюю