Так грубо пойманный Лембке был сильно пикирован.
- Это не то, не то, - увлекался он, вс¬ более и более раздражаясь в своем
самолюбии; - вы, как молодой человек,. и главное, незнакомый с нашими
целями, заблуждаетесь. Видите, милейший Петр Степанович, вы называете нас
чиновниками от правительства? Так. Самостоятельными чиновниками? Так. Но
позвольте, как мы действуем? На нас ответственность, а в результате мы так
же служим общему делу как и вы. Мы только сдерживаем то, что вы
расшатываете, и то, что без нас расползлось бы в разные стороны. Мы вам не
враги, отнюдь нет, мы вам говорим: идите вперед, прогрессируйте, даже
расшатывайте, то-есть вс¬ старое, подлежащее переделке; но мы вас когда
надо и сдержим в необходимых пределах и тем вас же спасем от самих себя,
потому что без нас вы бы только расколыхали Россию, лишив ее приличного
вида, а наша задача в том и состоит, чтобы заботиться о приличном виде.
Проникнитесь, что мы и вы взаимно друг другу необходимы. В Англии виги и
тории тоже взаимно друг другу необходимы. Что же: мы тории, а вы виги, я
именно так понимаю.
Андрей Антонович вошел даже в пафос. Он любил поговорить умно и либерально
еще с самого Петербурга, а тут, главное, никто не подслушивал. Петр
Степанович молчал и держал себя как-то не по-обычному серьезно. Это еще
более подзадорило оратора.
- Знаете ли, что я, "хозяин губернии", - продолжал он, расхаживая по
кабинету, - знаете ли, что я по множеству обязанностей не могу исполнить ни
одной, а с другой стороны могу так же верно сказать, что мне здесь нечего
делать. Вся тайна в том, что тут вс¬ зависит от взглядов правительства.
Пусть правительство основывает там хоть республику, ну там из политики или
для усмирения страстей, а с другой стороны, параллельно, пусть усилит
губернаторскую власть, и мы, губернаторы, поглотим республику; да что
республику: вс¬, что хотите, поглотим; я по крайней мере чувствую, что
готов... Одним словом, пусть правительство провозгласит мне по телеграфу
activit[EACUTE] d[EACUTE]vorante и я даю activit[EACUTE] d[EACUTE]vorante.
Я здесь прямо в глаза сказал: "Милостивые государи, для уравновешения и
процветания всех губернских учреждений необходимо одно: усиление
губернаторской власти". Видите, надо, чтобы все эти учреждения - земские
ли, судебные ли - жили так сказать двойственною жизнью, то-есть надобно,
чтоб они были (я согласен, что это необходимо), ну, а с другой стороны,
надо, чтоб их и не было. Вс¬ судя по взгляду правительства. Выйдет такой
стих, что вдруг учреждения окажутся необходимыми, и они тотчас же у меня
явятся налицо. Пройдет необходимость, и их никто у меня не отыщет. Вот как
я понимаю activit[EACUTE] d[EACUTE]vorante, а ее не будет без усиления
губернаторской власти. Мы с вами глаз на глаз говорим. Я, знаете, уже
заявил в Петербурге о необходимости особого часового у дверей
губернаторского дома. Жду ответа.
- Вам надо двух, - проговорил Петр Степанович.
- Для чего двух? - остановился пред ним фон-Лембке.
- Пожалуй одного-то мало, чтобы вас уважали. Вам надо непременно двух.
Андрей Антонович скривил лицо.
- Вы... вы бог знает что позволяете себе, Петр Степанович. Пользуясь моей
добротой, вы говорите колкости и разыгрываете какого-то bourru
bienfaisant...
- Ну это как хотите, - пробормотал Петр Степанович, - а вс¬-таки вы нам
прокладываете дорогу и приготовляете наш успех.
- То-есть кому же нам и какой успех? - в удивлении уставился на него
фон-Лембке, но ответа не получил.
Юлия Михайловна, выслушав отчет о разговоре, была очень недовольна.
- Но не могу же я, - защищался фон-Лембке, - третировать начальнически
твоего фаворита, да еще когда глаз на глаз... Я мог проговориться... от
доброго сердца.
- От слишком уж доброго. Я не знала, что у тебя коллекция прокламаций,
сделай одолжение, покажи.
- Но... но он их выпросил к себе на один день.
- И вы опять дали! - рассердилась Юлия Михайловна; - что за бестактность!
- Я сейчас пошлю к нему взять.
- Он не отдаст.
- Я потребую! - вскипел фон-Лембке и вскочил даже с места. - Кто он, чтобы
так его опасаться, и кто я, чтобы не сметь ничего сделать?
- Садитесь и успокойтесь, - остановила Юлия Михайловна, - я отвечу на ваш
первый вопрос: он отлично мне зарекомендован, он со способностями и говорит
иногда чрезвычайно умные вещи. Кармазинов уверял меня, что он имеет связи
почти везде и чрезвычайное влияние на столичную молодежь. А если я через
него привлеку их всех и сгруппирую около себя, то я отвлеку их от погибели,
указав новую дорогу их честолюбию. Он предан мне всем сердцем и во всем
меня слушается.
- Но ведь пока их ласкать, они могут... чорт знает что сделать. Конечно,
это идея... - смутно защищался фон-Лембке, - но... но вот я слышу в -ском
уезде появились какие-то прокламации.
- Но ведь этот слух был еще летом, - прокламации, фальшивые ассигнации,
мало ли что, однако до сих пор не доставили ни одной. Кто вам сказал?
- Я от фон-Блюмера слышал.
- Ах, избавьте меня от вашего Блюмера и никогда не смейте о нем упоминать!
Юлия Михайловна вскипела и даже с минуту не могла говорить. Фон-Блюмер был
чиновником при губернаторской канцелярии, которого она особенно ненавидела.
Об этом ниже.
- Пожалуста не беспокойся о Верховенском, - заключила она разговор, - если
б он участвовал в каких-нибудь шалостях, то не стал бы так говорить, как он
с тобою и со всеми здесь говорит. Фразеры неопасны и даже я так скажу,
случись что-нибудь, я же первая чрез него и узнаю. Он фанатически,
фанатически предан мне.
Замечу, предупреждая события, что если бы не самомнение и честолюбие Юлии
Михайловны, то пожалуй и не было бы всего того, что успели натворить у нас
эти дурные людишки. Тут она во многом ответственна!
ГЛАВА ПЯТАЯ.
Пред праздником.
I.
День праздника, задуманного Юлией Михайловной по подписке в пользу
гувернанток нашей губернии, уже несколько раз назначали вперед и
откладывали. Около нее вертелись бессменно Петр Степанович, состоявший на
побегушках маленький чиновник Лямшин, в оно время посещавший Степана
Трофимовича и вдруг попавший в милость в губернаторском доме за игру на
фортепиано; отчасти Липутин, которого Юлия Михайловна прочила в редакторы
будущей независимой губернской газеты; несколько дам и девиц и наконец даже
Кармазинов, который хоть и не вертелся, но вслух и с довольным видом
объявил, что приятно изумит всех, когда начнется кадриль литературы.
Подписчиков и жертвователей объявилось чрезвычайное множество, вс¬
избранное городское общество; но допускались и самые неизбранные, если
только являлись с деньгами. Юлия Михайловна заметила, что иногда даже
должно допустить смешение сословий, "иначе кто ж их просветит?" Образовался
негласный домашний комитет, на котором порешено было, что праздник будет
демократический. Чрезмерная подписка манила на расходы; хотели сделать
что-то чудесное - вот почему и откладывалось. Вс¬ еще не решались, где
устроить вечерний бал: в огромном ли доме предводительши, который та
уступала для этого дня, или у Варвары Петровны в Скворешниках? В
Скворешники было бы далеконько, но многие из комитета настаивали, что там
будет "вольнее". Самой Варваре Петровне слишком хотелось бы, чтобы
назначили у нее. Трудно решить, почему эта гордая женщина почти заискивала
у Юлии Михайловны. Ей вероятно нравилось, что та в свою очередь почти
принижается пред Николаем Всеволодовичем и любезничает с ним как ни с кем.
Повторю еще раз: Петр Степанович вс¬ время и постоянно, шепотом, продолжал
укоренять в губернаторском доме одну пущенную еще прежде идею, что Николай
Шилова Юлия
Василенко Иван
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Ильин Андрей
Корнев Павел