ее рассматривала. Соня, услышав рекомендацию, подняла было глаза опять, но
смутилась еще более прежнего.
это у вас сегодня устроилось? Не обеспокоили ли вас?.. например, от
полиции.
беспокоили; только вот жильцы сердятся.
вечерне, на кладбище перенесут, до завтра, в часовню. Катерина Ивановна
сперва не хотела, а теперь и сама видит, что нельзя...
а потом уж к ней прибыть, на поминки.
помогли нам... без вас совсем бы нечем похоронить. - И губы и подбородок ее
вдруг запрыгали, но она скрепилась и удержалась, поскорей опять опустив
глаза в землю.
худенькое, совсем худенькое и бледное личико, довольно неправильное,
какое-то востренькое, с востреньким маленьким носом и подбородком. Ее даже
нельзя было назвать и хорошенькою, но зато голубые глаза ее были такие
ясные, и, когда оживлялись они, выражение лица ее становилось такое доброе
и простодушное, что невольно привлекало к ней. В лице ее, да и во всей ее
фигуре, была сверх того одна особенная характерная черта: несмотря на свои
восемнадцать лет, она казалась почти еще девочкой, гораздо моложе своих
лет, совсем почти ребенком, и это иногда даже смешно проявлялось в
некоторых ее движениях.
средствами, даже еще закуску намерена?.. - спросил Раскольников, настойчиво
продолжая разговор.
мы давеча с Катериной Ивановной все рассчитали, так что и останется, чтобы
помянуть... а Катерине Ивановне очень хочется, чтобы так было. Ведь нельзя
же-с... ей утешение... она такая, ведь вы знаете...
Вот маменька говорит тоже, что на гроб похожа.
каким-то сильным и скорым шепотом, вдруг опять сильно потупившись. Губы и
подбородок ее опять запрыгали. Она давно уже поражена была бедною
обстановкой Раскольникова, и теперь слова эти вдруг вырвались сами собой.
Последовало молчание. Глаза Дунечки как-то прояснели, а Пульхерия
Александровна даже приветливо посмотрела на Соню.
Дунечка, пойдем... А ты бы, Родя, пошел, погулял немного, а потом отдохнул,
полежал, а там и приходи скорее... А то мы тебя утомили, боюсь я...
впрочем, дело...
удивлением смотря на Раскольникова, - что ты это?
вам сейчас не нужен, маменька? Или я, может, отнимаю его?
добры?
странно вдруг законфузились.
Прощай, Настасья... ах, опять "прощай" сказала!..
не удалось, и, заторопившись, вышла из комнаты.
матерью мимо Сони, откланялась ей внимательным, вежливым и полным поклоном.
Сонечка смутилась, поклонилась как-то уторопленно и испуганно, какое-то
даже болезненное ощущение отразилось в лице ее, как будто вежливость и
внимание Авдотьи Романовны были ей тягостны и мучительны.
руку-то!
оборачиваясь к нему.
поскорее вырвала свою руку и ушла за матерью, тоже почему-то вся
счастливая.
посмотрев на нее, - упокой господь мертвых, а живым еще жить! Так ли? Так
ли? Ведь так?
несколько мгновений молча и пристально в нее вглядывался: весь рассказ о
ней покойника отца ее пронесся в эту минуту вдруг в его памяти...
как вышли на улицу, - вот ведь теперь сама точно рада, что мы ушли: легче
как-то. Ну, думала ли я вчера, в вагоне, что даже этому буду радоваться!
видите? Может быть, страдая по нас, и расстроил себя. Надо быть
снисходительным и многое, многое можно простить.
тотчас же Пульхерия Александровна. - Знаешь, Дуня, смотрела я на вас обоих,
совершенный ты его портрет и не столько лицом, сколько душою: оба вы
меланхолики, оба угрюмые и вспыльчивые, оба высокомерные и оба
великодушные... Ведь не может быть, чтоб он эгоист был, Дунечка? а?.. А как
подумаю, что у нас вечером будет сегодня, так все сердце и отнимается!
если Петр Петрович откажется? - неосторожно высказала вдруг бедная
Пульхерия Александровна.
ответила Дунечка.
Пульхерия Александровна, - он куда-то по делу спешил: пусть пройдется,
воздухом хоть подышит... ужас у него душно... а где тут воздухом-то дышать?
Здесь и на улицах, как в комнатах без форточек. Господи, что за город!..
Постой, посторонись, задавят, несут что-то! Ведь это фортепиано пронесли,
право... как толкаются... Этой девицы я тоже очень боюсь...
я в ту же минуту и подумала, что тут-то вот главное-то и сидит...
Самойлова Елена
Панов Вадим
Ильин Андрей
Жюль Верн
Афанасьев Роман
Мурич Виктор