тащиться, как баба. Это европейский каламбур, ха! ха! А вы
пойдете сзади. Времени у нас пропасть. Они, конечно, будут
делать схемки, рисовать планы и карты. Я выйду завтра, а вы
послезавтра, если пожелаете. А? Обдумайте это до утра. Клянусь
Юпитером, утро уже наступает.-- Он громко зевнул и, не добавив
ни слова, хотя бы из вежливости, скрылся в свою спальню. Но Ким
спал мало, и мысли его были на хиндустани:
прослужил поваренком у жены того человека, чью книжку украл. И
это было частью Большой Игры! С Юга -- бог знает, из какого
далека--пришел махрат, игравший в Большую Игру с опасностью для
жизни. Теперь я пойду далеко-далеко на Север играть в Большую
Игру. Поистине, она, как челнок, бегает по всему Хин-ду. И моим
участием в ней и моей радостью,-- он улыбался во тьме,-- я
обязан ламе. А также Махбубу Али, а также Крейтону-сахибу, но
главным образом святому человеку. Он прав -- это великий и
чудесный мир, а я -- Ким... Ким... Ким... один... один
человек... во всем этом. Но я хочу посмотреть на этих
иностранцев с их анероидами и цепями..."
совершив молитву.
прихлебатель сахибы. Я сразил его доводами и молитвами,
доказав, что наши талисманы действенней, чем его подкрашенная
вода.
женщина все еще хочет получить новый талисман?
своей трескотней,-- он стал рыться в пенале.
людей. В Горах, насколько я знаю, их меньше.
бумажный квадратик, годный для амулета.-- Но что ты знаешь о
Горах?
на длинную, дышащую покоем цепь Гималаев, розовую в золотом
блеске утра.-- Я никогда не ходил по ним иначе, как в платье
сахиба.
обратился к восходящему солнцу,-- не удастся ли нам избежать
полуденной жары, бродя хотя бы по горным отрогам?.. Талисман
готов, святой человек?
которых не стоит и пылинки в глазу. Так неразумные женщины
совращают нас с Пути!
подчеркнуто соблюдая ритуал. Упитанный, широкий в бедрах, с
бычьей шеей и густым голосом, он не был похож на "пугливого
человека". Ким почти незаметно сделал ему знак, что дело пошло
на лад, и когда утренний туалет его был завершен, Хари-бабу
явился приветствовать ламу цветистой речью. Разумеется, ели они
каждый в отдельности, но после еды старуха, более или менее
скрытая за окошком, вернулась к больному для нее вопросу о
коликах у младенцев, причиненных незрелыми плодами манго. Лама,
конечно, знал только симпатические средства. Он верил, что
навоз вороной лошади, смешанный с серой и вложенный в змеиную
кожу,-- прекрасное лекарство от холеры, но символика
интересовала его гораздо больше, чем наука. Хари-бабу с
чарующей вежливостью присоединился к этим взглядам, так что
лама назвал его учтивым врачом. Хари-бабу ответил, что он не
более чем неопытный любитель, исследующий тайны, но, по крайней
мере,-- и за это он благодарит богов -- способен понять, что
сидит в присутствии знатока. Сам он учился у сахибов, не
считающихся с расходами, в величественных залах Калькутты. Но,
как он сам первый всегда признавал, бывает мудрость,
превышающая земную мудрость, а именно высокое, доступное лишь
немногим учение о созерцании. Ким смотрел на него с завистью.
Знакомый ему Хари-бабу -- вкрадчивый, экспансивный и нервный --
исчез; исчез и вчерашний дерзкий знахарь. Остался утонченный,
вежливый, внимательный, скромный ученый, познавший и опыт, и
превратности судьбы, а теперь постигающий мудрость, исходящую
из уст ламы. Старуха призналась Киму, что такие высоты выше ее
понимания. Она любила талисманы, обильно исписанные чернилами,
которые можно смыть водой, выпить эту воду, и дело с концом.
Иначе какая польза от богов? Она любила мужчин и женщин и
рассказывала о них: о князьках, которых знала в прошлом, о
своей молодости и красоте, о нападениях леопардов и о причудах
азиатской любви, о налогообложении, о непомерной арендной
плате, о похоронных обрядах, о своем зяте (прибегая к
прозрачным намекам), об уходе за детьми и о том, что в нынешний
век люди лишились скромности. А Ким, интересующийся жизнью
этого мира так же, как и она, та, которой скоро предстояло
покинуть его, сидел на корточках, спрятав ноги под подол
халата, и внимал ее словам, в то время как лама разрушал одну
за другой все теории исцеления тела, выдвигаемые Хари-бабу.
лекарствами, взял в одну руку лакированные ботинки,
надевавшиеся в торжественных случаях, в другую -- пестрый
зонтик в белую и синюю полоску и ушел в северном направлении к
Дуну, где, как он говорил, его ожидали мелкие князья этих
областей.
лама.-- Этот врач, овладевший искусством врачевания и учтивого.
обращения, утверждает, что там, на горных отрогах, люди
благочестивы, щедры и очень нуждаются в учителе. Спустя
короткое; время,-- так говорит хаким,-- мы доберемся до
прохладного воздуха и запаха сосен.
счастливые!-- завизжала старуха. Не будь я занята домашними
делами. я взяла бы паланкин... Но так поступать бессовестно, и
репутации моей конец. Хо! Хо! Я знаю дорогу, каждый переход на
этой дороге я знаю. Вы повсюду встретите милосердие: красивым в
нем не отказывают. Я прикажу дать вам пищи в дорогу. Не послать
ли слугу проводить вас? Нет... Так, по крайней мере, я
приготовлю вам вкусной пищи.
когда на кухне поднялся шум.-- Ни разу она не забыла о друге,
ни разу не забыла о недруге за все годы своей жизни. А стряпня
ее -- ва!-- он потер свой тощий живот.
птицы, сваренной с рисом и сливами, и столько всего, что Киму
предстояло нести груз мула.
не любит меня... и никто не уважает, но мало кто может
сравниться со мной, когда я призову богов, сяду на корточки и
примусь за свои кухонные горшки. Приходите опять, о
доброжелательные люди, святой человек и ученик, приходите
опять! Комната для вас всегда готова; всегда вас ожидает
любезный прием... Смотри, женщины слишком открыто гоняются за
твоим челой! Я знаю женщин из Кулу... Берегись, чела, как бы он
от тебя не убежал, когда опять увидит свои Горы... Хай! Не
опрокидывай мешок с рисом... Благослови домочадцев, святой
человек, и прости служанке твоей ее неразумие.
гортанно закудахтала.
что делать, это женский недуг. Я дал ей талисман. Она стоит на
Колесе и всецело предана зрелищам этой жизни, но тем не менее,
чела, она добра, радушна, отзывчива. Кто скажет, что она не
приобретет заслуги?
щедрый запас провизии на своих плечах.-- В уме моем, позади
моих глаз, я старался вообразить себе такую женщину совершенно
освобожденной от Колеса -- ничего не желающей, ничего не
порождающей, так сказать, монахиню. -- Ну и что же, о
чертенок?-- лама чуть не рассмеялся. -- Я не могу этого
вообразить.
впереди. Быть может, она в каждой из них будет достигать
мудрости понемногу.
кашу с шафраном?
чувствую себя совершенно отдохнувшим. Когда мы дойдем до горных
отрогов, я стану еще крепче. Хаким верно сказал мне сегодня
утром, что дыханье снегов сдувает двадцать лет с жизни
человека. Мы поднимемся на Горы, на высокие горы, к шуму
снеговой воды и к шуму деревьев... ненадолго. Хаким сказал, что
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Свержин Владимир
Шилова Юлия