себя ночной чепец и черепаховые шпильки и тоже принялась их топтать. По-
том, содрогаясь от рыданий и бормоча что-то невнятное, королева броси-
лась на кровать, ее трясло как в лихорадке; но когда Френсис, направля-
ясь к себе в комнату перед сном, заглянул к ней в спальню, она нашла в
себе силы притвориться спящей и ничем не выдать своего горя.
Лишь после этого встала, взяла острый, украшенный драгоценными камнями
кинжал, который она привезла с собой из Долины Затерянных Душ, и осто-
рожно, на цыпочках, прокралась в его комнату. Там, на туалетном столике,
лежал этот кусок картона - большая фотография Леонсии. Королева в нере-
шительности остановилась, сжимая кинжал так, что драгоценные камни на
рукоятке впились ей в пальцы и в ладонь. Кого же ударить: мужа или Леон-
сию? Она шагнула к его постели и уже занесла руку для удара, но тут до-
толе сухие глаза ее увлажнились, и слезы, точно завеса из тумана, скрыли
от нее мужа. Она всхлипнула и опустила руку, сжимавшую кинжал.
столику. Внимание ее привлекли лежавшие там карандаш и блокнот. Она на-
царапала два слова, вырвала из блокнота листок, положила фотографию Ле-
онсии на блестящую, полированную поверхность стола, накрыла ее этим
листком и нанесла удар, - он пришелся точно между глаз соперницы; острие
кинжала вонзилось в дерево, рукоятка качнулась и застыла.
свое гигантское наступление на все акции Френсиса, а Френсис и Бэском
тщетно пытались выяснить, кто этим занимается, в Панаме тоже происходили
не менее важные события, которые столкнули Леонсию и семейство Солано с
Торресом и начальником полиции и в которых отнюдь не последнюю роль иг-
рал некто И Пын - толстый китаец с лунообразной физиономией.
вал на заседании суда в Сан-Антонио. Он безмятежно проспал таким образом
уже около двух часов, время от времени вскидывая голову и что-то глубо-
комысленно бормоча во сне, хотя дело, которое разбиралось, и было весьма
серьезным: обвиняемому грозила ссылка на двадцать лет в Сан-Хуан, где
даже самые крепкие люди выдерживали не более десяти. Но судье не было
нужды вслушиваться в показания свидетелей или в прения сторон: прежде,
чем начался разбор дела, в мозгу его уже сложилось решение, и он заранее
вынес приговор в соответствии с пожеланиями шефа. Наконец, защитник
окончил свою весьма пространную речь, секретарь суда чихнул, и судья
проснулся. Он проворно огляделся вокруг и изрек:
ющее дело!
сон, как вдруг увидел Торреса и начальника полиции, входивших в зал. По
тому, как блестели глаза шефа, судья сразу понял, что надо делать, и бы-
стро закрыл судебное присутствие.
и что хотя от него немало отойдет при шлифовке, тем не менее он готов
дать за него пятьсот долларов золотом. Покажите камешек судье, сеньор
Торрес, а заодно и остальные - из тех, что побольше.
наться в том, что Солано и Морганы с позором отобрали у него камни и са-
мого его вышвырнули из асьенды! И так искусно он лгал, что убедил даже
начальника полиции, а судья - тот принимал на веру решительно все, что
требовал шеф, сохраняя независимое суждение только по части спиртных на-
питков. Вкратце рассказ Торреса, если освободить его от множества цвети-
стых подробностей, которыми тот его уснастил, сводился к следующему: он,
Торрес, был уверен, что ювелир занизил оценку камней, и потому отправил
их своему агенту в Колон с приказанием переслать дальше - в Нью-Йорк,
фирме "Тиффани" - для оценки, а возможно, и для продажи.
глинобитными колоннами, хранившими следы пуль всех революций, какие бы-
ли, начальник полиции сказал:
за этими драгоценностями, а главное - поскольку мы оба любим нашего доб-
рого друга - судью, мы выделим ему скромную долю из того, что найдем. Он
будет замещать нас на время нашего отсутствия из Сан-Антонио и, если
потребуется, окажет нам поддержку законом.
пу, сидел И Пын. Был он тут не случайно. Давно уже он понял, что ценные
секреты, порождающие тревоги и волнения в сердцах людей, как правило,
витают вокруг судебных помещений, где эти волнения, достигнув наивысшего
накала, выставляются напоказ. Никто не знает, в какую минуту можно натк-
нуться на тайну или услышать секрет. И вот И Пын, подобно рыболову, заб-
росившему в море сеть, наблюдал за истцами и ответчиками, за свидетелями
той и другой стороны и даже приглядывался к завсегдатаям судебных засе-
даний и случайной публике.
был оборванный старик пеон, который выглядел так, точно он всю жизнь че-
ресчур много пил и теперь немедленно погибнет, если ему не поднесут ста-
канчик. Глаза у него были мутные, с красными веками, но на изможденном
лице читалась отчаянная решимость. Когда зал суда опустел, он вышел и
занял позицию на ступеньках у колонны.
талось лишь трое заправил Сан-Антонио - шеф, Торрес и судья!" Какая
связь могла существовать между ними, или кем-нибудь из них, и этим жал-
ким пьянчужкой, который под палящими лучами полуденного солнца трясется
точно на морозе? Хотя И Пын и не знал ничего, но подсознательно чувство-
вал, что подождать стоит: а вдруг, как это ни маловероятно, что-нибудь
да клюнет! И так, растянувшись на камне за колонной, где ни один атом
тени не защищал его от испепеляющего и столь ненавистного ему солнца, И
Пын принял вид человека, любящего погреться на солнышке. Старый пеон
сделал шаг, покачнулся, чуть было не упав при этом, но все-таки ухитрил-
ся привлечь внимание Торреса и побудить его отстать от своих спутников.
А те прошли немного и остановились, поджидая его. Они переминались с но-
ги на ногу и всячески выражали сильнейшее нетерпение, точно стояли на
раскаленной жаровне, хотя вели в это время между собою оживленный разго-
вор.
венным Торресом и жалким пеоном, не упуская ни единого слова или жеста.
старик.
дал тебе вдвое больше того, что тебе нужно, чтобы прожить не две недели,
как обычно, а целый месяц. Так что теперь ты у меня еще две недели не
получишь ни одного сентаво.
алкоголя, хотя он совсем недавно предавался возлияниям.
зошибочно угадал Торрес.
И доска, на которой он записывает мои долги, уже вся заполнена. Мне те-
перь ни капли в долг не дадут. Я бедный, несчастный человек: тысяча чер-
тей грызет меня, когда я не выпью пульки.
тельным достоинством, словно осененный величайшей мудростью, и даже пе-
рестал дрожать.
моем сердце остывает кровь. Желания молодости исчезли. Мое разбитое тело
не дает мне возможности работать, хоть я и хорошо знаю, что труд дает
облегчение и забвение. А я не могу ни работать, ни забыться. Пища вызы-
вает у меня отвращение и боль в желудке. Женщины для меня - все равно
что чума; мне противно подумать, что я когда-то желал их. Дети? Послед-
него из своих детей я похоронил двенадцать лет назад. Религия пугает ме-
ня. Смерть? Я даже во сне с ужасом думаю о ней. Пулька - о боги! - это
единственная моя отрада, только она и осталась у меня в жизни!
но многое забыть и у меня осталось слишком мало времени, чтобы погреться
в лучах солнца, прежде чем тьма навеки скроет его от моих старческих
глаз.
гольствования старика явно раздражали его.
навострил уши: по какой это причине Торрес выплачивает старику что-то
вроде пенсии или пособия?
зал Торрес.
дели, как ты всадил нож в спину сеньора Альфаро Солано, - ответил ста-
рик.