Чтение 60–й страницы книги ~Зима тревоги нашей~

обслуживать весь наш округ. Тейлоровский луг совершенно ровный. Если мы не
получим его, придется срывать холмы, а эта работа станет в миллионы
долларов. Теперь даже если не объявятся наследники, надо будет действовать
через суд. На это уйдут месяцы.

- Понятно.

Его прорвало.

- Ничего вам не понятно. Из-за ваших благодеяний этот участок подскочит
в цене, к нему и не подступишься. Мне иной раз кажется, что благодетели
самые опасные люди на свете.

- Вы, вероятно, правы. Мне пора в лавку.

- Лавка теперь ваша.

- Да, в самом деле! Никак к этому не привыкну. Все забываю.

- Вы не только это забываете. Деньги, которые он от вас получил,
принадлежали Мэри. Теперь ей надо проститься с ними. Вы их просто выбросили
вон.

- Дэнни любил мою Мэри. Он знал, что деньги ее.

- Слабое утешение.

- Я думаю, что он решил подшутить надо мной. Он дал мне вот это. - Я
вынул два листка линованной бумаги из внутреннего кармана пиджака, куда
положил их несколько недель назад, зная, что именно при таких
обстоятельствах они и будут предъявлены.

Мистер Бейкер расправил листки на стекле, покрывавшем его стол. Он стал
читать их, и мускул под правым ухом так у него задрожал, что ухо
задергалось. Потом он снова пробежал эти листки, ища, к чему бы придраться.
Когда он, сукин сын, поднял на меня глаза, в них был страх. Перед ним сидел
человек, о существовании которого он и не подозревал. Ему понадобилась
минута, чтобы приспособиться к этому незнакомцу, но он оказался на высоте. И
приспособился.

- Сколько вы хотите?

- Пятьдесят один процент.

- Чего?

- Паев в корпорации, или в компании, или что там у вас будет?

- Это смехотворно.

- Вам нужен аэропорт. Единственная подходящая площадка принадлежит мне.

Он тщательно протер очки бумажным носовым платком и снова надел их, но
на меня не взглянул. Его глаза ходили по кругу, в котором мне места не было.
Наконец он спросил:

- Вы знали, что делали, Итен?

- Да.

- Ну и как вы себя теперь чувствуете?

- Да, вероятно, так же, как чувствовал себя тот, кто явился к нему с
бутылкой виски и заставлял его подписать одну бумагу.

- Это он вам сказал?

- Да.

- Он лжец.

- Он и сам этого не отрицал. Он предупреждал меня, чтобы я ему не
верил. Может, эти бумаги с каким-нибудь подвохом? - Я легким движением взял
со стола две исписанные карандашом помятые страницы и сложил их вдвое.

- Насчет подвоха вы правы, Итен. Эти документы в полном порядке,
датированы, засвидетельствованы. Может, он вас ненавидел? Может, подвох в
том и состоит, чтобы растлить вас морально?

- Мистер Бейкер, никто из моих родных не поджигал корабля.

- Мы с вами еще поговорим, Итен, мы с вами будем делать дела, делать
деньги. На холмах вокруг луга скоро вырастет небольшой городок. Теперь вам
непременно придется стать мэром.

- Нет, сэр, не смогу. Столкновение интересов-. вещь предосудительная.
Несколько человек на своем печальном опыте убеждаются сейчас в этом.

Он вздохнул - вздохнул осторожно, точно боясь потревожить что-то в
горле.

Я встал и положил руку на изогнутую кожаную спинку мягкого
просительского кресла.

- Вам полегчает, сэр, когда вы притерпитесь к факту, что я не тот
симпатичный болван, за которого меня принимают.

- Почему вы не посвятили меня в свои дела?

- Сообщники опасны.

- Значит, вы сознаете, что совершили преступление? -

- Нет. Преступление - это то, что совершает кто-то другой. Мне пора
открывать лавку, хоть я и хозяин в ней.

Когда мои пальцы коснулись дверной ручки, он негромко сказал: . - Кто
донес на Марулло?

- Полагаю, что вы, сэр. - Он взвился с места, но я затворил за собой
дверь и вернулся в свою лавку.

ГЛАВА XXI

Никто в мире не способен так блеснуть, как моя Мэри, когда надо принять
гостей или отпраздновать какое-нибудь торжество. Она переливается всеми
огнями, точно бриллиантами и не столько дает что-то празднику от себя,
сколько сама от него получает. Глаза у нее искрятся, а улыбающийся рот,
готовность рассмеяться подчеркивают, подкрепляют любую, самую убогую шутку,
Когда на пороге вечеринки стоит Мэри, все ее участники чувствуют себя и
милее и умнее, да так оно и есть на самом деле. И это все, что Мэри дает, а
большего от нее и не требуется.

Когда я вернулся на лавки, весь дом Хоули празднично сиял. Гирлянды
разноцветных пластмассовых флажков тянулись от люстры к лепному карнизу,
опоясывающему стены; маленькие яркие стяги свисали с лестничных перил.

- Ты не поверишь! - крикнула Мэри. - Эллен достала флажки на
заправочной станции Стандард-ойл. Джордж Сэндоу одолжил их нам,

- В честь чего это?

- В честь всего. Все чудно.

Не знаю, слышала она про Дэнни Тейлора или нет. Может быть, слышала и
велела ему уйти. Я-то уж, конечно, не приглашал его на наше торжество, но он
ходил взад и вперед около дома. Я знал, что позднее мне придется выйти к
нему, но в дом его не позвал.

- Можно подумать, что это Эллен получила награду за сочинение, -
сказала Мэри. - Вряд ли она так гордилась бы, если бы сама стала
знаменитостью. Полюбуйся, какой она торт испекла. - Торт был высокий, белый,
и на нем разноцветными буквами - красная, зеленая, желтая, голубая и розовая
- было написано "Герой". - К обеду будет жареная курица с подливкой, соус из
потрохов и картофельное пюре.

- Прекрасно, дорогая, прекрасно. А где наша юная знаменитость?

- Знаешь, его тоже будто подменили. Он принимает ванну и к обеду
переоденется.

- Какой знаменательный день, сивилла! Того и жди, что мул ожеребится
или в небе сверкнет новая комета. Ванна перед обедом. Подумать только.

- А ты не переоденешься? У меня есть бутылка вина, и я думала, может,
мы разопьем ее как-то поторжественнее, со спичем, с тостом, хотя мы
всего-навсего своей семьей. - Она весь дом взбаламутила своим праздничным
настроением. Не успел я оглянуться, как уже сам бежал наверх принять ванну и
включиться в общее торжество.

Проходя мимо комнаты Аллена, я постучал в дверь, услышал в ответ
мычание и вошел.

Аллен стоял перед зеркалом, ловя там свой профиль с помощью ручного
зеркальца. Чем-то черным, может быть, тушью для ресниц, взятой у Мэри, он
навел себе ч·рненькие усики, подмазал брови, удлинив их к вискам эдаким
сатанинским изломом. Когда я вошел, он улыбался в зеркало
цинично-многоопытной, обольстительной улыбкой. И на нем был мой синий
галстук-бабочка в горошек. Он ни капельки не смутился, что его застали за
таким занятием.

- Репетирую, - сказал он, положив зеркало на стол.

- Сынок, в этой суматохе я, кажется, не успел сказать, что горжусь
тобой.

- Н-ну... это только начало.

- Откровенно говоря, я думал, что как писатель ты даже слабее
президента. Я и удивлен и рад. Когда ты собираешься прочесть миру свой труд?

- В воскресенье, в четыре тридцать, будут передавать по всем станциям.
Придется вылететь в Нью-Йорк. Специальным самолетом.

- А ты хорошо подготовился?

- А-а, справлюсь! Это только начало.

- Всего пятеро на всю страну - и ты один из них!

- Будут работать все станции, - сказал он и кусочком ваты стал удалять
усы, причем я с удивлением убедился, что у него полный набор косметики -
тушь для ресниц, и кольдкрем, и губная помада.

- У нас в семье столько неожиданного, и все сразу. Ты слышал, что я
купил лавку?

- Да. Слышал.

- Когда флаги и знамена уберут, мне понадобится твоя помощь.

- То есть как?

- Я тебе уже говорил - будешь помогать в лавке.

- Нет, не смогу, - сказал он и стал разглядывать свои зубы в ручное
зеркальце.

- Не сможешь?

- Я буду участвовать в передачах "У нас в студии", "Моя специальность"
и "Таинственный гость". Потом скоро начнут викторину "Пошевели мозгами".
Может, даже пустят эту передачу на заграницу. Так что, сам видишь, времени у
меня не остается. - Он смазал волосы какой-то клейкой жидкостью из
пластмассового флакона.

- Значит, твоя карьера обеспечена?

- Да вроде так. Это только начало.