сколько ни есть, говорили разом и все же ухитрялись слышать друг друга.
Некоторые зарисовки этой ночи автор настоящих воспоминаний использовал
впоследствии в одном из ранних своих произведений, назвав его "Первый
вылет" (история о том, как два юных птенца впервые вылетают на свет бо-
жий).
он пошел представляться великим светилам, что сияют нам с высоких небес,
иначе говоря, нашим знаменитостям, просветителям, поэтам, из которых ему
известен был в Киеве пока лишь один. Это был популярный поэт, писавший
на древнееврейском языке под псевдонимом Иегалел. К нему-то и хотел доб-
раться герой и добрался. Но не так легко, как это могло показаться с
первого взгляда. После долгих расспросов герой узнал, что в Киеве су-
ществует миллионер Бродский, а у этого Бродского на Подоле мельница. При
мельнице есть контора. В этой конторе служат разного рода люди. Среди
них есть кассир, фамилия которого Левин. Этот-то И. Л. Левин и есть зна-
менитый поэт Иегалел. Вот тут и начинается канитель.
пасть только тот, кто имеет какое-нибудь отношение к зерну, к муке. "Ко-
го вам нужно?"-"Известного поэта Иегалела".-"Здесь нет такого". Какой-то
маклер по пшенице нашел даже повод для плоской остроты. Он спросил юно-
шу: "Разве сегодня начало месяца, что вы читаете молитву "Галел"? *"
носом, морщинистым лицом и с несколькими желтыми пеньками во рту вместо
зубов. В рваном пальто и выцветшей шляпчонке, с огромным дождевым зонти-
ком из серой парусины в руках он походил на всемирно известного Дон-Ки-
хота. Оказалось, что этот Дон-Кихот всего-навсего бухгалтер, но работает
он на мельнице вместе с знаменитым поэтом Иегалелом. Узнав, кого спраши-
вает юноша, долговязый взял его за руку и, не говоря ни слова, повел в
контору. Там он поставил в угол свой большой дождевой зонтик, сбросил с
себя пальто и остался в коротком пиджачке с протертыми локтями; ноги у
него были выгнуты колесом, иначе он был бы еще выше. После нескольких
обычных фраз, которыми люди обмениваются при первом знакомстве, длинный
бухгалтер внезапно вырос в глазах юноши еще на целую голову. Оказалось,
что он был лично знаком с человеком, который в то время казался юноше
чуть ли не посланцем божьим, ни более ни менее как с самим Богровым, ав-
тором книги "Записки еврея". Бухгалтер служил вместе с ним в одном банке
в Симферополе.
росил юноша.
в Симферополе, а вы сомневаетесь...
карты играли, в преферанс. Любит картишки Григорий Исаакович, ох, лю-
бит!.. То есть он не картежник, но любит перекинуться в картишки, в пре-
ферансик сыграть... Почему бы и нет? Ох, этот преферансик!..
без того сморщенное лицо и, описав носом полукруг, обнажил желтые пеньки
своих бывших зубов. Это должно было означать улыбку. Но тут же он снова
стал серьезен и, поглядев куда-то вдаль сквозь очки, почесал у себя за
воротником и заговорил о Богрове с уважением:
акович! Ого, очень большой человек! Много выше вашего знаменитого поэта
Иегалела. Этот мал... этот совсем крошечный!-И он показал рукой, какой
Иегалел крошечный.
человечек с круглым брюшком и косящими глазами. На первый взгляд рядом с
долговязым и худым Дон-Кихотом он выглядел как Санчо Панса, его оружено-
сец. Не поздоровавшись, Санчо Панса пробежал мимо собеседников и скрылся
за решеткой в соседней комнате.
Не такой важный барин...
что бухгалтер с кассиром живут словно кошка с мышью. Но от этого поэт
ничего не потерял в глазах своего пламенного поклонника. В трепете, с
бьющимся сердцем Шолом, глубоко почтительный, переступил порог соседней
комнатки. Известного поэта он застал в поэтической позе со скрещенными
на груди руками - ни дать ни взять Александр Пушкин или по меньшей мере
Миха-Иосиф Лебензон. Он был, видно, в весьма приподнятом поэтическом
настроении, так как расхаживал взад и вперед по комнате со скрещенными
на груди руками, почти не замечая своего юного почитателя и на его при-
ветствие ответил только сердитым взглядом косящих глаз. Пригласить гостя
сесть, расспросить, кто он такой, откуда, зачем пришел, здесь явно не
собирались. Наивный почитатель был уверен, что таковы все поэты, Алек-
сандр Пушкин тоже не отвечал на приветствия. Парню, конечно, не достав-
ляло удовольствия стоять болваном у двери, но ничего не поделаешь. Оби-
деться ему и в голову не приходило - ведь перед ним не простой смертный,
а поэт. Зато несколько лет спустя, когда наивный почитатель сам стал пи-
сателем, и не только писателем, но и редактором ежегодника ("Еврейская
народная библиотека"), и поэт Иегалел принес ему фельетон-его бывший по-
читатель и нынешний редактор Шолом-Алейхем напомнил ему их первую встре-
чу и изобразил вышеописанную сцену. Поэт покатывался со смеху.
какой горечью в сердце ушел он от поэта. Этим злоключением, однако, его
первый вылет не кончился. Настоящие бедствия, которые ему суждено было
претерпеть в его первом большом путешествии, только начинались.
евскому казенному раввину *. - Его направляют к "ученому еврею" при ге-
нерал-губернаторе. - Рассеянное существо. - Протекция к известному адво-
кату Купернику *
так одиноко, как в лесу. Никогда и нигде герой этого жизнеописания не
чувствовал себя так одиноко, как в ту пору в Киеве. Люди в этом большом
городе как бы сговорились не оказывать юному гостю и признаков гостепри-
имства, - ни капли теплоты. Все лица нахмурены. Все двери закрыты. Пусть
бы хоть люди, что мельтешили перед глазами, не были так разодеты
по-барски в дорогие шубы, не носились бы в великолепных санях, запряжен-
ных горячими рысаками! Пусть бы хоть дома не отличались такой роскошью и
великолепием. Пусть бы лакеи и швейцары у дверей не смотрели так нагло и
не хохотали прямо в лицо. Все бы Шолом простил, только бы над ним не
смеялись. А ему как назло казалось, что все смеются над ним, все, даже
хозяин заезжего дома Алтер Каневер, который был в чести у начальства
только благодаря тому, что его постояльцы не имели "правожительства" и
не смели приезжать в святой Киев-град.
нику, а куда-то мимо него, и легкая усмешка играла при этом в его седых
усах. К юному постояльцу он ухитрялся обращаться ни на "ты", ни на "вы";
ловко изворачиваясь, как акробат, он обходился вовсе без этих слов. Пе-
редаю здесь один разговор между старым седовласым хозяином заезжего дома
и его юным постояльцем.
вым сладеньким голоском.
умолкает. Но молодой постоялец сам уже не отстает от него.
ев, то у него, вероятно, письмо к раввину, я хочу сказать, к казенному
раввину, конечно. Через казенного раввина он может получить протекцию...
Так водится в мире. А если я ошибаюсь, то прошу прощенья, значит "я не
танцевал с медведем"*, - сказал он вдруг по-русски.
на русский язык еврейскую поговорку. Однако слова хозяина о протекции
через казенного раввина крепко засели в голове у молодого человека, и он
решил, что это, может быть, не так уж глупо. Добьется ли он протекции,
или не добьется, но нанести визит раввину не мешает. Может быть, из это-
го что-нибудь и выйдет! Как-никак раввин, да еще какой-губернский казен-
ный раввин! Шутка ли? Чем дальше, фантазия все больше разыгрывается, и
надежда получить поддержку киевского казенного раввина все больше
прельщает нашего героя, принимает реальные формы. Очевидно, так суждено,
чтобы из пустой болтовни, из-за того, что какому-то Алтеру Каневеру за-