не уничтожать зла, а растить добро? Создавать празднества, которые
облагораживали бы? Одевать получше, чтобы не носили лохмотьев? Сытнее
кормить детей, чтобы они учились молиться, не мучаясь голодными резями в
животе?
чтобы сохранить силовые линии, они одни поддерживают в человеке
человеческое, -- сберечь картину, она одна значима для его души.
рыбачить. Кто способен построить корабль, пусть строит, я отправлю его
завоевывать мир.
ответил я. -- Ты ничего не понял.
CXL
оно желанно, царство не выстроится, потому что жандармы не из тех, кто
воодушевляет людей. Жандармы занять! не людьми, а исполнением твоих
приказов, конкретных приказов: необходимостью платить налоги, не воровать у
ближнего, соблюдать такие вот правила. Душа твоего царства -- его внутренний
уклад, он лепит такого вот человека, а не иного, он напрягает силовые линии,
которые одухотворяют человека. Что смыслят жандармы в одухотворенности?
Жандармы -- стены, жандармы -- опорные столбы. Они безжалостны, но не ставь
им безжалостность в вину, столь же безжалостна ночная тьма, лишившая нас
солнца, необходимость иметь корабль, чтобы переплыть море, выходить через
дверь справа, раз нет двери слева. Так оно есть, и ничего больше.
люди, изничтожая то, что они сочтут по собственному разумению злом, то
получится вот что: поскольку нет в мире ничего одномерного, поскольку мысль
человеческая текуча и не вмещается в слова, поскольку слова противоречат
друг другу, а жизнь не знает противоречий, в твоем царстве останутся на
свободе и будут распоряжаться одни пустозвоны и негодяи -- те, кого не
отвратила от соучастия твоя безобразная пародия на жизнь. В твоем царстве
порядок будет предшествовать усердию дерева, а дерево должно будет вырастать
не из семечка, а из разработок логиков. Упорядоченность -- следствие
жизнедеятельности, а никак не ее причина. Порядок -- свидетельство силы
города, но никак не источник этой силы. Жизнь, страсть и усердие создают
порядок. Но порядок не создает ни жизни, ни усердия, ни страсти.
послушании у пискливой разноголосицы идей, которую жандармы возвели в закон
и объявили руководством для жизни, кто принес в жертву свою душу и сердце
пустому громыханию слов. Как бы ни был высок твой идеал человека, как бы ни
была благородна цель, знай -- все станет низко и тупо в руках жандармов. Не
облагораживание дело жандарма -- запрет, и жандарм запрещает, не ища понять
почему.
принуждений, которые и есть незримые жандармы, -- вот справедливость моего
царства.
Я принимаю вашу несправедливость, хотя она может быть ужасной, в вашей стене
нет ворот, и порой она в помощь грабителям:
стена, и закон есть закон.
понял: если хочешь понять человека, не слушай его. Не в моих силах понять,
где добро, где зло, искореняя зло, я и добро могу бросить в топку А тебе,
откуда видеть тебе, что хорошо и что плохо, если я тебя сделал слепой
стеной?
вспышке огня. Но спасая целое, я жертвую ему частью. Казнью преступника я
подтягиваю рессоры, которые не должны ослабнуть в пути.
CXLI
силой, тебе не дают выпрямиться и расти!
желаниях, тяготишься нерастраченными силами и тебе мешают выпрямиться и
расти.
которым вы станете, став единым целым.
возникает вместе с общим делом, которому служишь и ты.
Теперь ты видишь: я могу сказать тебе все, что угодно, потому что все --
правда. Но если ты спросишь меня, как узнать заранее, какая из правд будет
живительней и плодотворней, я отвечу: та, что может стать ключом свода,
общим для всех языком и разрешением твоих противоречий. Мне неважно, красивы
мои слова или нет. Важно, чтобы они помогли тебе обрести позицию. И если,
приняв мою точку зрения, ты увидишь, что непримиримые для тебя противоречия
исчезли и ты можешь смотреть на вещи по-новому, то что за беда, если здесь я
выразился неуклюже, а там ошибся? Ты прозрел, только этого мне и хотелось, я
принес тебе не цепочку рассуждений -- привел на вершину горы, откуда тебе
открылись новые просторы и ты можешь по-иному рассуждать.
тебя самого. Языки эти враждуют друг с другом, и пусть. Связные языки,
основательные. Равноправные. Ты не осилишь противника доводами, у него
правоты не меньше, чем у тебя. И враждуете вы во имя Господа.
потребляет...
читает по звездам...
суждения -- повод для взаимной ненависти. Светлое поле сознания слишком
узко, и каждый, кто обрел для себя истину, не сомневается, что все остальное
человечество лжет или заблуждается. Но правы и правдивы все.
сущностно, кухня в замке насущна, но существа его она не определяет. Это
соотношение важно для меня. Насущное мне не в помощь для главного. Почему бы
мне не решить: "Главное для человека -- здоровье" -- и на этой основе
построить свое царство, сделав врача судьей поступков и мыслей? Но на
собственном опыте я убедился: здоровье -- средство, оно не цель, и пусть так
оно и будет у меня в царстве. Если ты не поглупел окончательно, ты увидишь и
так: существуют производство и потребление, незачем их возводить в главный
принцип, незачем внедрять особый режим для сохранения всеобщего здоровья.
Семечко было единым, но как преобразилось по мере роста; единой была картина
мира, но как разнообразна выросшая на ее основе культура, и вы будете все
разными в соответствии со своим складом и состоянием, но, чтобы расти, все
вы нуждаетесь в сущностном, внятном для души животворящем семени.
напряжению силового поля, человек понимает других, когда все вы вместе чтите
одно божество, человек радуется, тратя себя на любимое дело,
запасы, вдохновляет его целостная картина мира, человек всегда стремится
узнать и воодушевляется тем, что узнает, человек..."
устремленности. Если во имя порядка я должен жертвовать духом творчества,
мне не нужен такой порядок. Если должен пожертвовать силовым полем в угоду
желудку, не стану потворствовать культу желудка. Но не желаю и порчи
человека среди хаоса в угоду творческому духу, мне не нужно сам ^сжигающее
творчество. Так же, как не нужны жертвы ради силового поля. Если нет
человека, то для чего оно мне, силовое поле?
говорить о человеке, наше странствие будет зависеть от устремленности,
которую я создам.
CXLII
непререкаемой истины, которая убедит всех моих противников, я и не ищу ее--
я творю картину, творю образ человека, преисполненного сил, поощряю все, что
мне кажется благородным, подчиняя благородству все остальное.
не пожертвую ему в угоду пылкостью любви, драгоценностью познаний, сиянием
радостей, хотя постараюсь по мере сил ублажить и желудок, -- я не вижу тут
противоречия или хитрости, ведь и радетели собственного брюха всегда
твердят, что не чужды духовности.
и, набрав в конце концов весу, перетянет колеблющихся на свою сторону. Скажи
мне, разве страсть к морю не преображается в корабль?