стакан грога и трубка, отдых, чай, коротенькая прогулка, снова "Голова Сэра
Имярек" - отличное заведение, чудесные вечера. Там постоянно бывали мистер
Гаррис, торговец канцелярскими товарами, мистер Джениннгс, судейский портной
(молодцы хоть куда, не хуже самого Даунса) и Джонс, писец у адвоката, -
большой оригинал этот Джонс, душа общества, так и сыплет шутками! Все они
сидели там каждый вечер ровно до без десяти минут двенадцать, попивая грог,
покуривая трубку, рассказывая анекдоты и веселясь тем солидным весельем,
которое может послужить только в назидание.
Друри-Лейн, посмотреть два действия пятиактной пьесы, а может, и новый фарс
или балет, и в таких случаях все четверо отправлялись вместе, не торопясь,
без этой вашей глупой суматохи, выпив сначала грогу с полным комфортом и
заказав к своему возвращению бифштекс и устрицы на ужин; они спокойно
входили в партер, после того как давка уже кончилась, как делают все
разумные люди и делали еще в ту пору, когда мистер Даунс был молод; вот
разве только в то время, когда знаменитый Бетти был в зените своей славы,
вот тогда, сэр, тогда... Мистер Даунс и посейчас отлично помнит, как
отпросился на весь день с работы и, подойдя к дверям партера в одиннадцать
часов утра, ждал до шести вечера, запасшись бутербродами в носовом платке и
вином в бутылочке; но в конце концов перед самым началом спектакля он
все-таки упал в обморок от жары и усталости, и из этого плачевного положения
его выручили пять дам, первых красавиц того времени, да, сэр; взяли его из
партера к себе в ложу бенуара, дали ему понюхать чего-то, а на другое утро
прислали черного слугу шести футов ростом, в голубой с серебром ливрее,
передать поклон и справиться о здоровье, да, сэр, ей-богу! В антрактах
мистер Даунс, мистер Гаррис и мистер Дженнингс обыкновенно стояли, оглядывая
залу, а Джонс - и ловкач этот Джонс, всех знал - указывал на блиставшую
тогда в свете леди Имярек, и при упоминании о ней мистер Даунс, пригладив
волосы и поправив платок на шее, внимательно рассматривал ее в огромный
лорнет и замечал, что "видная женщина, очень видная, право", или же, что "не
мешало бы ей быть потолще, а, Джонс?" - как случится. Когда начинался балет,
все они особенно боялись упустить что-нибудь из происходившего на сцепе, и
Джонс - ну, и пройдоха этот Джонс - отпускал критические замечания на ухо
Джону Даунсу, а тот передавал их Гаррису, а Гаррис - Дженнингсу, и все
четверо смеялись так, что из глаз у них катились слезы.
устрицам, шествуя попарно, и, когда дело доходило до второго стакана грога,
Джонс - шутник этот Джонс - принимался рассказывать, будто бы он заметил,
как дама с белым страусовым пером, в ложе партера, весь вечер глаз не
сводила с Джона Даунса, а тот будто бы тоже, улучив минуту, когда на него
никто не смотрит, бросал на нее пламенные взгляды, полные чувства, чему
Гаррис и Дженнингс очень весело смеялись, а сам Джон Даунс смеялся веселей
всех, признаваясь, однако, что было время, когда он проделывал такие штуки;
в ответ мистер Джонс тыкал его пальцем под ребро, говоря, что в свое время
он был, верно, не промах, в чем Джон Даунс и сознавался, посмеиваясь. Мистер
Гаррис и мистер Дженнингс в свою очередь хвастались, что и они тоже в свое
время были не промах, после чего друзья расставались в полном согласии и
мирно семенили домой.
непостижимы. Джон Даунс вел такого рода жизнь свыше двадцати лет, не желая
никаких перемен и не стремясь к разнообразию, когда весь его жизненный строй
оказался вдруг опрокинут, совершенно перевернулся кверху дном - но виной
тому было не землетрясение и не какое-нибудь другое грозное явление природы,
как, может быть, склонен предположить читатель, а просто-напросто устрица;
случилось же вот что.
домой на Кэрситор-стрит - не то чтобы пьяный, по отчасти навеселе, потому
что они праздновали день рождения Дженнингса; за ужином съели пару
куропаток, а после того пропустили пару лишних стаканчиков, Джонс был в
ударе и смешил всех более обычного, - как вдруг взгляд его остановился на
только что открытой устричной лавке, великолепной лавке, где устрицы были
уложены на витрине в один слой в круглых мраморных чашах на фоне круглых
устричных бочонков, адресованных лордам и баронетам, полковникам и капитанам
во нее обитаемые части земного шара.
особа лет двадцати пяти, вся в голубом и совершенно одна - обворожительное
создание с хорошеньким личиком и прелестной фигуркой! Трудно сказать,
рассмешила ли эту особу красная физиономия Джона Даунса за стеклом,
освещенная трепетным пламенем газа, или, быть может, естественный прилив
здорового веселья не позволил ей держаться с той солидностью, которая так
строго предписывается кодексом приличий. Верно только то, что молодая особа
улыбнулась, потом приложила палец к губам, вдруг вспомнив, как ей следует
себя вести, и, наконец, застенчиво удалилась за прилавок, замкнувшись,
подобно устрице. Джон Даунс почувствовал вдруг, что он еще и теперь не
промах; он постоял немножко - девица в голубом не подавала признаков жизни.
Он кашлянул - она все не шла. Тогда он сам вошел в лавку.
И мистер Джон Даунс съел устрицу, потом взглянул на девицу в голубом, съел
вторую, пожал ручку молодой особы, пока она открывала третью, и так далее,
так что в мгновенье ока проглотил не менее дюжины устриц по восемь пенсов за
дюжину.
мистер Джон Даунс.
голубом игривее прежнего; и Джон Даунс проглотил еще полдюжины тех, что по
восемь пенсов.
спросил мистер Джон Даунс таким тоном, который явно предполагал, что она это
может.
помчалась по улице, так что ее каштановые кудряшки развевались по ветру
самым очаровательным образом, и скоро прибежала обратно, подскакивая, словно
волчок, на люках угольных подвалов, со стаканом грога в руках, причем мистер
Джон Даунс настоял, чтобы и она отведала грога, говоря, что это настоящий
дамский напиток - горячий, крепкий, сладкий, и стакана хватит на двоих.
кабинку за зеленой занавеской, чуть-чуть отхлебнула из стакана, едва
взглянула на Джона Даунса, потом отвернулась в сторону и проделала еще
несколько самых кокетливых пантомимических движений, что очень напомнило
Джону Даунсу первое время ухаживания за первой женой и настроило его еще
более чувствительно; поддавшись настроению и движимый чувством, мистер Джон
Даунс принялся выведывать у молодой особы, не собирается ли она замуж, на
что молодая особа отвечала, что ни за кого выходить не собирается - она
терпеть не может мужчин, все они такие обманщики; после чего Джон Даунс
осведомился, относится ли это огульное обвинение ко всем мужчинам или же
только к очень молодым людям; и тут молодая особа сильно покраснела, то есть
по крайней мере она отвернулась и сказала, что мистер Джон Даунс заставляет
ее краснеть, значит и в самом деле покраснела, - а мистер Джон Даунс что-то
уж очень долго пил свой грог; но в конце концов он все-таки отправился домой
спать, н снились ему первая жена, и вторая жена, и молодая особа, и
куропатки, и устрицы, и грог, и бескорыстная любовь.
грога; и отчасти в надежде охладить свой жар устрицами, отчасти же с целью
проверить, не остался ли он должен молодой особе, он отправился в устричную
лавку. Если вечером молодая особа показалась ему красавицей, то днем она
была совершенно неотразима; и начиная с этого времени Джон Даунс словно
переродился. Оп начал покупать булавки для галстука; носить перстень на
среднем пальце; читать стихи; заказал дешевому живописцу миниатюру,
отдаленно походившую на чье-то моложавое лицо, с драпировкой над головой,
шестью фолиантами на заднем плане и открытым полем вдали (все это он называл
своим портретом); и, наконец, до такой степени разошелся и так буйствовал,
что все три мисс Даунс не смогли ужиться с ним с квартире на Кэрситор-стрит
и предпочли уйти от него и существовать на маленькую пенсию; короче, вел
себя во всех отношениях недостойно, словно самый настоящий турок, каким он,
конечно, и был.
Имярек", то мало-помалу он их совсем забросил из-за того, что, каждый раз
как он туда заходил, Джонс - просто невежа этот Джонс - непременно спрашивал
его, "когда же это будет?" и "пора ли покупать белые перчатки?" - задавал и
другие вопросы не менее обидного характера, чему смеялся не один Гаррис, но
и Дженнингс тоже, так что Джон Даунс раззнакомился с ними обоими и всей
душой прилепился к голубой девице из новой устричной лавки.
дошло до дела, вышеупомянутая девица, извлекши значительную прибыль и доход
из привязанности Джона Даунса, не только отказалась стать его подругой в
радости и в горе, но еще и заявила, говоря ее собственными словами, что "не
пошла бы за него ни за какие деньги"; и Джон Даунс, растеряв старых друзей,
разогнав родню и сделавшись общим посмешищем, предлагал руку сначала
учительнице, потом квартирной хозяйке, потом владелице табачной лавочки,
потом экономке и, будучи отвергнут всеми поочередно, женился в конце концов
на своей кухарке, с которой живет и посейчас - муж у жены под башмаком,
живое воплощение невеселой старости и наглядный урок всем сластолюбивым
старичкам.
Белов Вольф
Шилова Юлия
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Соломатина Татьяна
Орлов Алекс