не подобрал, и перекинулся дальше: - Ну, думаю, Курдюк номер два, теперь,
конечно, в очередь на гильотину должен попроситься. И точно, запишите
меня, пожалуйста, говорит. Но, господин Петрович, какой же вы Курдюк? Ведь
Курдюк - человек из реестра, из истории, из прошлого, пусть даже и
темного, но из реального, из существовавшего в реальном объеме
пространства. На него поповская запись имеется: "Родился червь земной в
одна тысяча восемьсот шестьдесят первом году, от смычки города и деревни в
лице душителя декабризма графа Тютькина и освобожденной крестьянки Марьи
Пьяновой, назван в честь дня рождения Курдюком, без имени-отчества..." А у
вас что? Родильный дом Северной Заставы, дорогой мой, где? На какой
планете? Вот и выходит, внепланетный вы гражданин, космополитический, без
корней и почвы.
что главврач и так догадывается о его происхождении, но почему-то не идет
напрямую, а юлит.
землянина к месту оживления. - На вид деятельный, инициативный, а ведете
себя как марионетка. Ну, а если бы я не предложил вам посмотреть приемник,
как бы вы тогда выкручивались?
выглянул Феофан и с вытянувшимся от удивления лицом наблюдал, как они
свободно зашли в дверь подъехавшего лифта. Дверь тихо сомкнулась, и
Синекура повторил вопрос.
здоровенного детину с бдительными стеклянными глазами. - Извините.
параллелепипед, за ними еще тянулся промозглый запах горячего пара,
окисленного железа и еще какого-то неизвестного вещества, обычно
присутствующего в бойлерных, котельных и прочих подсобных помещениях. Они
могли пойти прямо, но там, как объяснил хозяин, охрана, а нам - он так и
сказал, "нам" - отчаянным ребятам ни к чему лишние свидетели. Пришлось
пробираться через технический этаж. Синекура шел прямо, спокойно, как на
прогулке, землянин же, наоборот, постоянно спотыкался в полутьме, кланялся
под то и дело возникающими над головой трубами, кабелями, крючьями. Но
напрасно, ведь Синекура-то был повыше его, а не кланялся. Варфоломеев
ничего не мог поделать с этим древним инстинктом, о котором он прекрасно
знал и даже в свое время придумал ему название - "наполеоновский синдром",
болезнь завышения собственного роста. Синекура, оглядываясь то и дело на
землянина, ухмылялся - мол, ничего, ничего, это с непривычки - и еще
прямее выправлял походку. Они шли вдоль теплой асбестовой трубы, и она
наконец вывела их к запломбированной чугунной двери.
животворный погреб, зал привидений, чудо научной мысли, но к сожалению уже
не работает. Бывало, придешь сюда в новолуние, прислонишь ушко к холодному
металлу, а там, - Синекура мечтательно покачал головой, - уже гудит,
топчется, толкается новая оживленная партия. Переругиваются, смех один,
еще толком-то ничего не понимают, не соображают, куда попали, во что
превратились, ведь для них только-только смерть кончилась, стрессовое
состояние, не осознают еще своего счастья, как им повезло по сравнению с
остальным человечеством. Дверь откроешь, смотрят на тебя невинными
глазками, мол, снюсь я им или так просто, привидение. А я смотрю на них и
завидую, вот выйдут сейчас, оклемаются, и вдруг дойдет до них, что не
просто их оживили, а оживили навсегда! Это ж такое счастье, что не каждый
даже достоин, а им - пожалуйста, на блюдечке. - Синекура еще плотнее
прижал ухо к чугунной двери. - Кажется, что-то там шарудит. Послушайте,
господин Петрович.
обиделся. - Да кто же там может быть, если машину отключили. Неужто не
слыхали? Сам приват-министр объявил: эксгумация прекращена. А вы не
верите, нехорошо, не по-центрайски это, нет. - Синекура сбил сургучную
пломбу и открыл вход в пустой параллелепипед. - Вот она, утроба наша,
пустая как пустыня, светлая как свет.
видно, считал шаги. Перед глазами плыла матовая ровная поверхность, то
здесь то там изъеденная надписями. У полутораметрового изображения
древнего мастодонта, выполненного в наскальной манере, он вспомнил
доисторического человека с грифом на плече из праздничного шествия к
подножию гильотины. Жаль, Илья Ильич так и не понял, что его заветная
мечта об оживлении здесь уже воплотилась, и что люди, которых он бросился
спасать, и есть те самые оживленные техническим прогрессом идеальные
существа.
из космоса.
это происходит?
чуда?
Синекура устало махнул рукой. - Разве в этом дело? Вас же интересует, как
ее обратно включить, чтобы побыстрее товарища вашего разлюбезного оживить.
Но положим, оживите вы его, а будет ли ему от этого лучше? Да, да, не
улыбайтесь, ведь это вокруг - только приемник, а дальше, извиняюсь,
чистилище, реабилитационная комиссия, детектор лжи...
Как же - грешники в одну сторону, праведники в другую. Это ж просто как
ясный день, мы же в конце концов государство, хоть и демократическое. -
Казалось, у Синекуры из жидких волосенок полезли костяные рожки. - Мы же
справедливость уважаем, но, конечно, какой-то суд должен быть, иначе что
же получится - всепрощенчество к извергам прошлой жизни? Появится здесь,
положим, какой-нибудь душитель всего светлого и передового, тупая
диктаторская рожа, руки по локти в крови, - вы что думаете, сразу его в
демократическое общество, живи вечно, мол, как все? А наказание, а?
Справедливое, ведь при жизни он, собака, жил припеваючи, а что его потом
прокляли, так ему, извиняюсь, там в почве было глубоко наплевать на
презрение потомков. Или вы мечтаете, будто его муки совести терзать будут?
Так сказать, кровавые мальчики мучить будут его? Черта с два! Кровавые
мальчики - это для слюнтяев, интеллигентиков сопливых... - Синекура со
значением ухмыльнулся. - Нет! Суд справедливый, суровый, пусть сначала
перед народом ответит за свои маленькие слабости.
корень вещей заглянуть, подковырнуть желаете нашу демократию. Что же,
правильно, только дальше, дальше идите, дальше думайте: каково будет
вашему другу-земляку Пригожину ответ держать перед народными
представителями?
Я уж здесь лет двадцать сижу, а чистеньких что-то и не встречал, дорогой
мой товарищ. Наверняка какая-нибудь дрянь за ним числится, ну пусть не в
мировом масштабе, а так, местная, локальная дрянь наверняка существует,
иначе чего бы вы в космос полезли? Видно, что-то там на вашей земле не
устраивало. А! - главврач еще сильнее разгорячился. - Может быть, вы там
уже и в государственном масштабе нагадили? А? Нагадили, и бежать в
пустующие пространства.
горячим дыханием к центру приемника. Там, в центре сталкивались отраженные
от плоских стен дребезжащие слова главного врача. Казалось теперь, со всех
сторон к нему подступают многочисленные Синекуры, брызжут слюной, пыхтят
угарным газом, прут, давят железным логическим потоком.
эксгуматора не пропущены судом в Центрай? Что же они преступили?
хотя бы, он же с виду добряк-философ, эпикуреец души и тела, а знаете ли,
на руку не чист. В той прежней жизни до смешного жаден был, у мамаши
родной золотые застежки с нижнего белья сдергивал, да-да, не улыбайтесь.
Кстати, вы посмотрите, когда вернетесь, не пропало ли чего из вещей, он и
сейчас промышляет. А Мирбах-то, электротехник наш доморощенный, душа у
него не поет. Где уж душа будет петь, тоже мне, изобретатель
беспроволочной гильотины. Вы спросите у него, что он сделал с Эльвирой
Гребс, натурщицей, матерью его детей. Я уж не говорю о его
преосвященствах...
Синекура захихикал и добавил: - В розовом круге любви и смерти. Так что вы
хорошенько подумайте, стоит ли оживлять старика Пригожина.
Каменистый Артем
Скальци Джон
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Майер Стефани
Перумов Ник