же для общего веселья...
женщиной, очень ярко одетой и все время вертевшей по сторонам головой.
Копырин важно сказал ей:
Егорыч Жеглов, выдающийся человек...
всеми поручкалась, всовывая нам в руку свою узкую, как совок, прохладную
ладошку.
пялилась она главным образом на мои ордена, видимо полагая, что Копырин
по своей обычной безалаберности все перепутал и толком не знает, кто у
него начальник, и уж конечно им не мог быть Жеглов в его защитной
штопаной гимнастерке - рядом со мной, в парадном мундире, при всех-то
регалиях! И все мы, в том числе и Варя, оказывали ей всяческие знаки
внимания и уважения, для того чтобы сделать приятное Копырину, который
млел от безусловного успеха своей супружницы в глазах товарищей.
сухой колбасой - и по три соевые конфеты "Кавказ". Но многие притащили
из дома свои харчи, вино и устраивались компаниями у столиков.
Пасюком пока займут стол, а мы сходим потанцуем...
поскольку и до войны не бог весть какой танцор был. Но Варя потащила
меня за собой, и я сам не понимал, то ли в ногах тоже какая-то память
живет, то ли Варя меня так уверенно вела, а может быть, летел я на
крыльях радости, но танцевал я легко и, оттого что в руках моих была
Варя и глаза ее светили перед моим лицом, совсем исчез в водопаде
обрушившегося на меня счастья.
пневматикой, старался не отставать от моды и играл "последний крик" -
блюзы и свинги,- но мне это было все равно: кроме выученных еще в
техникуме танго и фокстрота, я не умел танцевать ничего. А Тараскин
объяснял, что он еще умеет танцевать "линду", но она считается чуть ли
не неприличным танцем, и он на всякий случай воздержится.
лейтенант из комендантского взвода. Он очень здорово играл на аккордеоне
"хоннер", и, когда он разогнал на басах "русскую", в круг ступил Жеглов.
Ах как он прекрасно плясал! Мускулистый, весь натянутый как струна, шел
Жеглов неспешно по кругу, и, когда он, постепенно убыстряя шаг,
раскидывал в стороны руки - широко, легко и радостно,- все девушки
одновременно тихо вздыхали: они знали, что он их всех может обнять
крепко и ласково. А он, подчиняясь ритму пляски, все быстрее и быстрее
перебирал своими блестящими сапожками, и дробь они стучали, как
армейский барабанщик "Зарю". И ударил вприсядку, и, опускаясь почти до
самого пола, он одновременно хлопал по паркету ладонями и взмывал в
прыжке вверх, словно доски подкидывали его цирковой сеткой-трамплином.
проносясь по кругу, и все разом хлопали в такт, любуясь его ловкостью и
стройностью.
прикрытыми цветными косынками, наступали на него разом, а только Жеглов
бросался к ним, отмеряя каждый шаг четким приступом, как они в
притворном испуге подавались назад, и видно было, что они его не боятся,
а заманивают. А он не заманивался, он гордо подзывал их к себе, и они
плавными утицами бесшумно плыли за ним следом, и все повторялось снова,
пока он одновременно обеих не подхватил под руки, и они закружились все
вместе под пронзительные крики, посвист и хлопанье зрителей...
в глазах:
расставил на них наши припасы, две бутылки водки, казенные бутерброды и
чай. С одной стороны рядом с ним сели Тараскин и Гриша Шесть-на-девять,
а напротив - Копырин с женой, Варя, я, и только Жеглов стоял еще во
главе стола, оглядывая каждого из нас, как он обычно делал, стоя на
подножке "фердинанда", готового уже тронуться в путь.
бутылку шампанского. Шампанского! Я его давненько не видел. Толстая
зеленая бутылка с серебряным горлом и закрученной проволокой пробкой
перелетела через стол и плотно легла к Жеглову в ладонь. Мгновение он
мудрил с пробкой, и она вылетела с негромким пистолетным хлопком,
золотистое вино рванулось, бурля, по граненым стаканам, в каждом стакане
бушевала буря пузырьков - во мне вот так же бушевали сейчас пузырьки
радости. - За праздник! За нас! За тех, кого нет с нами!- поднял стакан
Жеглов...
всего-то ничего было налито, и мне хотелось, чтобы ей досталось чуть
больше, я ведь мог и водки хлопнуть. И еще меня томила мысль, что, может
быть, правда есть в поверье: если пить из одного стакана, то можно
узнать тайные мысли; и мне мечталось, чтобы Варя узнала из моего стакана
все мои мысли о ней и ничего бы мне не надо было говорить ей о
счастливом найденыше и наших пяти сыновьях.
желтую, насквозь просвеченную солнцем пшенку - горячий кукурузный
початок, заботливо присыпанный крупной серой солью.- Ешь, Варюха, на
здоровье...
флейте играла,потом передала ее мне, а я и попробовать не успел: Жеглов
выхватил и так грызанул початок своими ослепительными резцами, что там
после одного его укуса зерен осталось не больше половины.
строго сказав:
от ревности, а от того, что Варя сейчас весело хохочет в объятиях
Жеглова и он чего-то ей на ухо говорит и говорит... А как он умеет
говорить, я знаю, и лучше было бы, чтобы Варя сейчас была со мной,
потому что я-то еще ничего не успел ей сказать обо всех планах, которые
одолевали меня сегодня вечером...
погасли огни, разошелся народ, и уже в раздевалке Жеглов сунул мне в
руки пакет:
куда-то умчался, не попрощавшись с Варей. Я разодрал угол пакета и
увидел, что в нем бутылка шампанского.
горьковатый запах мокрых деревьев. Желтые лампочки иллюминации
засвечивали серый рваный подзор низких облаков, и от этого колеблющегося
света лицо Вари было бледно и прозрачно. С шипением вспарывали лужи
редкие автомобили, и этот трескучий шорох еще сильнее подчеркивал
тишину, непроницаемо-ватную, как замершая у моих губ клубочками пара
немота. И воздух затвердел, как желто-серый натек на сосне.
что-то сказать, что-то сделать, потому что, если Варя перейдет на другую
сторону дороги, это путь к ее дому, а если мы останемся здесь, то это
маршрут ко мне. Но я будто окаменел, я не мог рта раскрыть, во мне все
тряслось от напряжения, от ужасного волнения - я так хотел сказать Варе,
что не могу больше жить без нее! И не мог произнести ни слова...
вагон. Я взял Варю за руку, я весь подался к ней, но она, не глядя на
меня, сказала негромко:
на всех перекрестках и поворотах нас нещадно мотало из стороны в
сторону, я держался одной рукой за поручень, а другой крепко прижимал к
себе Варю. Полыхала неживым пронзительным светом над головой синяя
длинная лампа, а Варя чуть слышно шептала мне:
спать, чтобы проснуться - и праздник уже наступил. Володя, милый, я все
время сейчас как перед праздником, как перед полетом, как перед удачей.
Володя, любимый, я хочу закрыть глаза и проснуться счастливой. Господи,
какая радость - жить накануне счастья...
мерцающий полумрак ее морозных серых глаз, которые казались сейчас
сине-зелеными, оттого, что я слышал бой ее сердца под своей рукой,
казалась мне трясущаяся и прыгающая трамвайная площадка огромными
качелями, замахнувшими меня так нестерпимо высоко, пугающе и сладко, что
я закрывал глаза и тихо постанывал, и счастье было острым, как боль.
холостяцкую убогость нашего жилья. И мне помогали машины на улице - они
настырно вламывали в комнату молочно-белые дымные сполохи своих фар, и
по комнате носились - со стены на потолок и в угол - голубоватые
размытые пятна, рвавшие тьму в клочья.