два четырехрожковых невысоких подсвечника-шандала из потемневшего серебра,
стоявших справа от каждого из них рядом с невероятным количеством столовых
приборов, -- все было антикварным. Хотя Тоглару, неплохо знавшему
антиквариат, тут же пришло на ум высказывание консервативных англичан,
которое гласило, что все, произведенное после 1830 года, не может считаться
истинным антиквариатом. Но вслух это снобистское утверждение Тоглар
произносить не стал.
изысканное шампанское, запивали нежнейшую дичь, выдержанную в гранатовом
соке, тем же белым вином из Прованса, и на столе золотой горкой высились
такие же ананасы из Марокко и Алжира, а тюльпаны рядом с ними были
доставлены из соседней Голландии, но главное, для них звучала почти та же
музыка. Расчетливо выстроенная психологически -- по восходящей от минорных
мелодий до зажигающих рок-н-роллов, -- она пьянила сильнее вина. Трудно
сказать почему, но может, оттого, что и другие гости "Леди Астор", как и
Тоглар с Натальей, были сегодня в этом ресторане впервые, а может, даже
впервые в Париже, и тоже хотели, чтобы этот вечер остался в памяти навсегда,
вскоре как по мановению волшебной палочки пропала к полуночи чопорность:
кутили, как и фицджеральдовские герои, без оглядки, азартно, неистово.
Тоглар, бывалый гуляка, знал этот ресторанный психоз и наслаждался тем, как
праздник пьянил счастливую Наталью.
ходили от стола к столу, угощали друг друга, посылали оркестрантам дорогие
вина и коньяки, щедро одаривали их чаевыми, вновь и вновь заказывали
полюбившиеся мелодии, обменивались визитками, наверное, кто-то даже
признавался друг другу в вечной любви и верности -- в общем, гуляли лихо,
совсем по-русски, хотя и в Париже, во французском ресторане с английским
названием. Еще до начала шумного загула Тоглар вдруг предложил:
Наталья и вся вспыхнула от радости.
Нового года оставалось чуть больше недели, -- отправился на поиски главного
администратора "Леди Астор". Но столы на новогодний бал, оказывается, были
зарезервированы задолго до Рождества. Католический Париж встречает праздник
чуть раньше православной Москвы. Выручил Тоглара опыт бывалого завсегдатая
злачных мест: как и в белокаменной, он достал внушительную пачку долларов и
сказал, что готов заплатить за стол двойную цену. Администратор сразу
потеплел взглядом и спросил на ломаном русском:
поинтересовался, уточняя: -- На сколько человек хотите заказать стол?
администратор, встав, уже дружески протянул Тоглару руку.
пришлось ежедневно проводить по три-четыре часа на примерках в салоне мэтра,
а производственные цеха находились в разных кварталах Парижа, иногда и в
разных концах столицы. Тоглар еще раз убедился, что мода требует жертв, и
прежде всего от самой модницы. Чтобы не ломать друг другу день, Константин
Николаевич утром, после завтрака в номере, завозил ее на такси по нужному
адресу и оказывался свободным до обеда, или, как говорила Наталья на
английский манер: до ленча. Обедать договаривались в каком-нибудь известном
ресторане, опять же прибегая к услугам мсье Жака, и Тоглар приезжал туда
пораньше, делал заказ на свой вкус и ожидал освободившуюся Наталью уже в
зале.
как-то не пришлось, да и она не расспрашивала, принимая все как есть.
Конечно, ему больше всего хотелось поведать ей про своего знаменитого деда
Николая Ивановича Фешина, повезти ее в Казань, показать ей зал в музее с
автопортретом на входе, глянув на который в их родстве можно было не
сомневаться, но все казалось, не подошло время, не настал еще момент. Когда
он оставался каждый день с утра на несколько часов один в Париже,
отправлялся в музей или известную галерею, надеясь случайно наткнуться на
работы Николая Ивановича. Отыщи он работы Фешина в галереях, появился бы и
резон объясниться с Натальей, рассказать о своих корнях. Конечно, когда он
приведет Наталью на Кутузовский проспект в новую квартиру, покажет ей
студию-мастерскую, обязательно расскажет ей про своего знаменитого деда,
покажет единственную картину, оставшуюся от мастера и случайно попавшую к
нему. Тогда, может быть, Наталья лучше поймет его страстное желание
рисовать, попытать свой шанс в творчестве. Тоглар помнил ее счастливые глаза
в Ростове, когда молниеносно сделал углем ее портрет и портрет утонченного
хозяина салона "Раздан".
Монмартра, но однажды его вновь потянуло туда -- спокойно посмотреть еще раз
зал близких его душе импрессионистов. Но на этот раз ему неожиданно выпала
удача. В зале современных художников он увидел изумительный парадный портрет
Рудольфа Нуриева, под чьим патронажем проходил фестиваль. Но главным
оказалось то, что картина была кисти российского художника Эдуарда Шагеева,
того самого, чью огромную картину "Сон эстета" он купил для интерьера в свою
мастерскую-студию как раз накануне отлета в Париж.
с его легкой руки он вызвал Наталью в Москву и уговорил отметить Новый год в
европейской столице.
подарок ему, Аргентинцу и Дантесу, заядлым картежникам, по большому набору
французских карт высочайшей полиграфии -- смесь шелка, льна, хлопка,
качественных сортов бумаги, а о красках, рисунках, сделанных известными
художниками Европы, и говорить не приходится -- так и просятся в руки. Зная
страсть Эйнштейна к аксессуарам, Тоглар приобрел ему по дюжине шейных
платков от Эрмеса и галстуков от Кардена. Наткнувшись на ювелирный магазин
"Картье", вспомнил о визитных карточках, так поразивших его воображение в
"Пекине", и тут же заказал себе сотню из сусального золота, правда, больше
часа бился с тамошним художником, пока не придумали сложную монограмму из
его инициалов: К.Н.Ф., обозначил же он себя на визитке кратко и скромно --
художник.
по телефону каждые три дня. Дела на Кутузовском проспекте продвигались
успешно, хотя до завершения было еще не близко. Но в Париже Константин
Николаевич несколько успокоился: Наталья была рядом, а жить в "Метрополе"
совсем не плохо, на худой конец, можно было еще куда-нибудь слетать
отдохнуть, например на острова в теплом Индийском океане, -- наверное,
приятно среди зимы вернуться в Москву загорелым. Не прав был поэт, когда с
грустью написал:
оформлению интерьеров в жилых зданиях, офисах, банках, ресторанах, барах.
Константин Николаевич бегло перелистал их у себя в номере и с удовольствием
отметил, что московский дизайнер нисколько не уступает прославленным
коллегам из Парижа, особенно если судить по салону "Ягуар-стиль" в гостинице
"Софитель-Ирис". Тоглар лишний раз убедился в верности своей теории -- если
человеку дан талант, он проявится где угодно, при любых условиях, пример
тому и Джон Кранко, и Рудольф Нуриев, да и его дед -- художник Фешин.
возлюбленной подходило к концу, все чаще Наталья возвращалась с примерок с
готовым заказом, сияющая от счастья, и эти минуты доставляли Константину
Николаевичу большую радость. Она часто звонила в Ростов, домой, подружкам, и
все торопили ее вернуться. Она и сама стала собираться домой, узнав, что ее
мать попала в больницу, пришлось запастись здесь нужными для нее
лекарствами. Выходило, что в Москве Наталья не остановится, прямо из
Шереметьево-2 поедет в аэропорт Домодедово и улетит в Ростов.
закрытия фестиваля, Тоглар с Натальей вернулись в гостиницу с прогулки по
городу пораньше. Вечернее платье для бала лежало в номере уже два дня, да и
другие заказы были упакованы к отъезду. Наталья, не раз примерявшая платье
для вечера и демонстрировавшая его Константину Николаевичу, неожиданно
решила сходить в парикмахерскую, сделать новую прическу, подходящую для
выхода в высший свет. Ее примеру решил последовать и Тоглар, в Париже они
были уже около двух недель и подстричься не мешало, да и любопытство брало,
как работают французские цирюльники.
женский салоны. Наталье повезло больше, для нее в дамском зале оказалось
свободное кресло, а в мужском салоне Константину Николаевичу пришлось
немного подождать, оба мастера, судя по всему итальянцы, потомки вездесущего
Фигаро, были заняты. В небольшом уютном холле на мраморном столике лежали
газеты, журналы, рекламные проспекты. Русских газет пока французские отели
не держат, и, чтобы скоротать время, Тоглар взял богато иллюстрированный
еженедельник -- даже не владеющему языком иные фотографии говорят о многом.
Но листать журнал долго не пришлось, снимок на второй или третьей странице
задержал его внимание надолго. На добротной мелованной бумаге был заснят
роскошный номер люкс в дорогом лондонском отеле "Лейнсборо". Роскошь
интерьера, цветовое и пространственное решение и привлекло вначале его
внимание, все убранство комнаты, живые цветы, шторы, жалюзи идеально
уложились в цветной снимок, да и ракурс был сделан удачно, -- как говорится,
все попало в кадр, всему нашлось место. Наверное, увлекшись цветовой гаммой,
он вначале не заметил главного в кадре: на вишнево-красном персидском ковре,
устилавшем пол комнаты, лежали вразброс, как в балетной сцене, два молодых
Корнев Павел
Маккарти Кормак
Корнев Павел
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Лукин Евгений