- Совершенно не представляю, зачем вам нужно все это осматривать, - поджав
губы, бросила Татьяна Ивановна, возясь с ключами. - Вы в этом не
разбираетесь, да и мало кто может разобраться...
- Мне такая позиция нравится, - весело сказал Мокин. - Люблю, когда человек
трезво оценивает свои силы - не прибедняется, если уж он что-то гениальное
выдумал...
- Имею основания, простите, - сухо ответила она. - Как-никак моего труда
здесь - девяносто девять процентов...
Справилась с замком и первой прошла в обширный зал, с видом чуточку
презрительного равнодушия сделала широкий жест:
- Прошу. Инспектируйте.
Засунув руки в карманы, Мокин прошелся вдоль стены, почти целиком занятой
загадочными для гуманитария Кузьминкина агрегатами - там было превеликое
множество рубильников, окошечек с тонюсенькими стрелками, лампочек, кнопок,
переключателей и тому подобных игрушек. Похлопал по белой панели:
- У меня такое впечатление, что большую часть всей этой научной премудрости
не вы сами придумали, а? Очень уж тут все... основательно.
- Вы совершенно правы, - не скрывая иронии, кивнула Татьяна Ивановна. -
Процентов восемьдесят составляет обычнейшая аппаратура. Мой вклад скорее
интеллектуального характера, если вам понятно это слово. Проще говоря, в
любом магазине можно купить мешок радиодеталей - но далеко не всякий
способен собрать из них приемник, который будет ловить Мадрид или
Рио-де-Жанейро...
- Да что вы, прекрасно суть улавливаю, - безмятежно отозвался Мокин.
И прошелся вдоль агрегатов, бесцеремонно трогая пальцем окошечки приборов,
похлопывая по гладким панелям. Следовавший за ним Кузьминкин по мере сил
старался копировать эту барственную непринужденность - и, что характерно,
получалось неплохо. К хорошему привыкают быстро, за последние шестнадцать
дней он со многим успел свыкнуться: с костюмом, купленным за поражающую его
воображение сумму, к часам за пятьсот долларов, с прозрачным циферблатом,
за которым, открытые для обозрения, пульсировали крохотные колесики и
пружинки. И, что важнее, к неожиданно свалившейся на него роли хваткого
добытчика, справного мужика, первобытного охотника, завалившего пещеру
мамонтятиной. Домашний авторитет мгновенно взлетел с нулевой отметки
куда-то в заоблачные выси: Оля без особых раздумий скушала ошеломительное
известие о том, что супруга, наконец-то, признали не просто за границей - в
благополучных, зажиточных заграницах, где хотят издавать его труды и даже
платят огромные авансы. Дети давно уже избавились от поноса, настигшего в
первые пару дней из-за неумеренного потребления почти забытых вкусностей.
Ночью в постели Оля вела себя, словно в беззаботные доперестроечные времена
(что ему не помешало однажды из неудержимого любопытства поддаться на
уговоры Мокина и навестить сауну с девочками). Одним словом, дома
воцарились достаток и почтительное уважение к главе семейства, которого
вкусно кормили, со всем прилежанием ублажали в постели и становились тише
воды, ниже травы, едва батяня-добытчик садился работать. Это была сказка! И
Кузьминкин порой замирал от ужаса, вспоминая, что все это может однажды
кончиться. Сейчас он уже не в пример серьезнее относился к идее Мокина
переселиться в старую Россию...
- Вы удовлетворены? - осведомилась Татьяна Ивановна.
Она и не пыталась скрывать явную неприязнь - словно былая
курсистка-бестужевка, случайно оказавшаяся в компании бравых жандармских
офицеров или Валерия Новодворская, преследуемая по пятам фотографами
"Плейбоя". В откровенно замотанной тяжелой жизнью профессорше Кузьминкин в
два счета угадал родственную душу, доведенную реформами последнего
десятилетия до тихого остервенения. Его сослуживицы по музею походили на
Татьяну Ивановну, как горошины из одного стручка: те же истерические
складочки в углах рта; старомодная одежда, невероятными усилиями
поддерживаемая в парадно-выходном состоянии, тоскливая тихая ненависть к
новоявленным хозяевам жизни... Он ей даже сочувствовал - но про себя,
конечно. Никак нельзя было выходить из образа туповатого нувориша,
навязанного Мокиным...
- А что, удовлетворен, - кивнул Мокин. - Эк вы тут понастроили... Прямо
Менделеевы...
- Менделеев был химиком, - сухо проинформировала профессорша.
- Ну? - изумился Мокин. - А я думал, он электричество придумал, кто-то мне
говорил... Ну, не само электричество, а лампочки...
- Вы, вероятно, имеете в виду Лодыгина? - поджала губы Татьяна Ивановна.
- Да черт их всех упомнит... Я, пардон, институтов не кончал.
- Это видно, - отрезала физичка. - Быть может, вы все остальное обговорите
с Виктором Викторовичем? Не вижу, чем еще могу быть вам полезна...
- Да с удовольствием, - кивнул Мокин.
- В таком случае, я вас оставляю... - Она облегченно вздохнула и широким
мужским шагом направилась к выходу.
Когда за ней захлопнулась дверь, Мокин покрутил головой:
- Сурьезная дамочка...
- Вы на нее не сердитесь, - развел руками означенный Виктор Викторович
Багловский. - Старая школа. Ей все это представлялось совершенно иначе:
научные конгрессы, аплодисменты светил, изучение прошлого солидными
дипломированными учеными...
- Как вы ее только уговорили? - фыркнул Мокин.
- Суровая реальность, господа. Как только стала понимать, что не получит
финансирования даже под машину времени, в реальности которой нужно еще
убедить ученый мир...
Вот Багловский, ровесник Кузьминкина, был человеком совершенно иного полета
- общительный, любивший частенько вворачивать "господа", всеми силами
пытавшийся доказать, что он ровня, равноправный партнер... К нему
удивительно подходило забытое словечко "разбитной", пожалуй, именно так и
выглядели толковые приказчики серьезных купцов, к пожилым годам сами
выходившие в первую гильдию...
- Много электричества жрет? - поинтересовалась Юля.
- Не то слово, сударыня, - с легоньким поклоном отозвался Багловский,
невысокий, пухлощекий, с роскошными усами и бакенбардами в классическом
стиле Александра II. - Сущая прорва, я бы сказал, Данаидова бочка. Честное
слово, мы потому и ломим такие цены, что три четверти денег уходит на
оплату электричества. Еще и поэтому первую ознакомительную поездку мы вам
намерены устроить, я бы сказал, в облегченном варианте - с помощью второго,
вспомогательного генератора. Пробьем коридор только на сутки, построим,
фигурально выражаясь, не солидный бетонный мостище, а временные деревянные
сходни. Мы четверо при полном отсутствии багажа.
- Ас деловой точки зрения?
- Как нельзя лучше, - торопливо заверил Багловский. - Мне думается, вам не
столь уж и необходимо гулять по нашему городку, каким он был сто двадцать
лет назад? Конечно, впечатления будут незабываемые, однако вас ведь не это
интересует?
- Да уж, - сказал Мокин. - Вы мне лучше вместо завлекательных экскурсий
дайте делового человечка...
- К нему в именьице и поедем. Я вам здесь собрал нечто вроде досье на него,
потом внимательно изучите. Статский советник в отставке, служил по
министерству финансов, попал под кампанию борьбы с мздоимством - тогда тоже
случались такие кампании, и на нынешние они походили, как две капли воды.
Пришлось из Питера перебраться в именьице, на лоно природы. Но предаваться
целиком пасторальным утехам не собирается, сейчас... то есть в восемьсот
семьдесят восьмом... занимается железнодорожными концессиями. Связи
богатейшие - в департаменте экономики, даже в Государственном совете, а вот
капиталы для таких дел маловаты. По-моему, вам такой человек и нужен? Вот
видите. А обнаружил я его самым что ни на есть примитивным образом:
закопался в архивы под видом, что собираюсь писать книгу о тогдашних
предпринимателях. В папке у меня кое-какие результаты обобщены... В той
Максимов Альберт
Суворов Виктор
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Белов Вольф
Сертаков Виталий