прислушиваясь, как гулким эхом множится стук по лестничным площадкам, как
истерично звенит звонок по ту сторону двери. И терпеливо ждал, хотя ждать
давно не имело смысла.
выплеснуть ее, и некому облегчить непрерывное страдание. Хамзин не
выдержал нарастающего одиночества в доме, населенном опостылевшими
родными, ставшими чужими, и близкими, давно ушедшими на расстояние крика.
работу утром, вот Хамзин и решил, что этим вечером его можно застать дома,
и поэтому не хотел верить в тщету своих надежд.
Дверь распахнулась, и Хамзин поспешно перешагнул порог, словно боясь, что
его не впустят. Поляков не удивился позднему гостю, молча отстранился,
уступая дорогу, и так же молча закрыл дверь.
хотелось плакать, и говорить, и кричать истошно. Он не стал раздеваться, а
прямо в полушубке прошел в комнату и, не глядя, опустился с размаху в
кресло. Старое дерево жалобно скрипнуло под его монументальным телом.
граненое стекло.
Завидую я тебе, Мишка, ни жены, ни тещи, ни детей. Сам себе царь. Налей-ка
еще.
что уже давно было известно. Слова легко и плавно перетекали одно в
другое. Хамзин выпускал их на волю, и от этого становилось прозрачнее и
светлее на душе. Он говорил о своей неудавшейся судьбе, о непоправимости
ошибок, совершенных в юности, о горечи и обреченности надвигающейся
старости. Поляков слушал его, не перебивая, и постепенно в Хамзине крепла
надежда, что он нужен кому-то, что его горечи и печали близки и понятны
другому человеку, а значит, жизнь еще не проиграна и стоит того, чтобы за
нее держаться. Желательно - покрепче.
хитрый ты, Мишка, себе на уме. Девчонку прячешь, ага?
стакашку. Да ладно, не суетись, я сам.
вскинул брови.
через "а" писался. Почему "партвейн"?
кого работаешь, Мишка? - спросил он заговорщическим шепотом. - Возьми в
долю, - и довольно расхохотался.
обогреваю.
пропадаешь? Как ни придешь, а тебя дома нет.
раздражения не выказывал, терпеливо ожидая, когда инженер оставит его в
покое.
работе он не мог позволить себе такой свободы. Дома была жена, пресекающая
любые попытки самоутверждения, и теща, разящая наповал презрительной
репликой. А Поляков, как всегда, не отвечал на грубость грубостью, не
вступал в словесные перепалки и неизменно называл его на "вы", что очень
льстило Хамзину, привыкшему слышать панибратское "Ванька" даже от
подчиненных. Вино ударило в голову, было легко и свободно. Хотелось петь
или хотя бы смеяться. Он удобно развалился в кресле-качалке, покачивался,
болтал ногами, и та самая радость, что сродни детскому крику "ага, вот ты
где!", не покидала его.
уголек покидаешь и свободен. И живешь как король, и никому не
подчиняешься. Сам себе хозяин.
кому? А ну-ка, давай отвечай!
руки, повертел так и этак, похмыкал, понюхал и недоверчиво сделал
маленький глоток.
фокусник! И где ты такие диковины берешь? Ведь черным по белому написано -
вотка. Это на каком языке?
Называется фонетический. Произношение не меняется, а для обучения удобно.
Это экспериментальная орфография.
журналах печатают, а не на водочных этикетках! Дуришь меня как мальчика!
Не позволю!
ли домой?
начальник, а здесь - гость. Не забывайтесь.
не поеду. Буду ночевать у тебя. Стели-ка постель.
его только что, быстро выветрилась, и осталось пьяное раздражение и
сонливость.
всех раздражал, и даже кочегар Поляков повысил голос и распоряжался им,
как хотел.
нравится. Ты меня не уважаешь.
вас? Хочется спать - спите здесь. Я пошел. Спокойной ночи.
горечь, с новой силой разливаясь в теле, подступит к горлу. Чужая квартира
была слишком чужой без хозяина.
Бросаешь на произвол. Как и все.
тяжелую голову в крупные ладони.
в темноте, потом заскрипели пружины, и пришла тишина. Если бы в этой
квартире была топка, то Хамзин непременно бы пошел к ней и попытался
кинуться в ее огнедышащее жерло, чтобы испепелить опостылевшее тело и
превратить в невесомый дым боль одиночества. Но топки не было, а
втискиваться в духовку газовой плиты казалось глупым, поэтому Хамзин встал
и, покачиваясь, пошел к окну. Надо было сделать хоть что-то, разрядиться,
выплеснуться. Окно выходило в черный двор, только узкий квадрат неба
высвечивался редкими звездами, и Хамзин легко представил себе, как он
падает с высоты, медленно переворачиваясь в холодном воздухе, пока
последняя секунда полета не соединит его с землей. Стало противно и жутко.
Тогда он с размаху ударил кулаком о стену, чтобы ощутить физическую боль и
вытравить душевную. Фотография, висевшая рядом, соскочила с гвоздика и
упала на пол. Боль была тупая и слабая. Он снова занес кулак и снова
ударил о дубовый угол буфета. Появилась кровь, немного отрезвившая его.
Лукьяненко Сергей
Андреев Николай
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Березин Федор