снег, - сказал Он. - Это единственный выход. Вытащить тебя я не смогу. Наст
проломится, и я присоединюсь к тебе.
- А чем ты собираешься копать? - спросил я. - У нас нет ни лопаты, ни
других инструментов.
- Подожди, - ответил Он.
Наверху завывал ветер. Очередной его порыв швырнул мне в лицо снежную крупу.
Он снял перчатки, утепленную куртку и нижнюю рубашку. Под Его кожей играли
превосходно развитые мускулы. Чтобы заработать их, нормальному человеку
понадобилось бы ежедневно до изнеможения тягать штангу, но они были не
бугристыми и закаменевшими, а подтянутыми и эластичными, чего никогда не
бывает у культуристов. Холод должен был пробрать Его до костей, но, похоже.
Он этого просто не замечал. Он целиком погрузился в себя. Снег кружился,
падал на Его обнаженные плечи и грудь, таял и стекал холодными блестящими
ручейками.
Потом Он вытянул руки перед собой, словно выполняя какое-то спортивное
упражнение, сжал пальцы вместе, закрыл глаза и застыл. Он не шелохнулся
даже тогда, когда в спину ударил новый порыв ветра. Я мало что видел в
темноте, но мог понять, что сейчас Он каким-то образом трансформирует Свои
руки. Когда Он наконец открыл глаза и принялся прокапывать эту самую
наклонную тропинку, я увидел, что трансформация была поразительной. Пальцы
словно сплавились вместе, ладони расширились и удлинились, превратившись в
лопаты. Он развернулся и скрылся из виду - начинать тропинку следовало
немного в стороне. Быстро работая. Он убрал наст в двадцати пяти футах от
меня и начал углубляться, по ходу дела утаптывая снег в ступеньки. Два часа
спустя, после второго небольшого обвала, понадобившегося Ему, чтобы
расчистить тропку, мы выбрались из ямы и двинулись к виднеющимся выше по
склону деревьям.
Когда мы добрались до них, я остановился и посмотрел на Его руки, но не
обнаружил ни малейших следов недавней трансформации. На руках у него снова
было по пять пальцев - кстати сказать, хорошей формы.
- Насколько сильно ты можешь... э-э... изменить свое тело по своему
желанию? - спросил я, вспоминая свои ощущения в снежной ловушке и запоздало
пугаясь того, что Он мог просто оставить меня там. В конце концов, а зачем
я Ему нужен? Похоже, Он уже продвинулся настолько далеко, что Всемирное
Правительство не сможет с Ним справиться, невзирая на все свое
превосходство в военной силе. Хотя Он и утверждал, что я Ему все-таки
нужен, это явно было не так. Просто это было не в Его духе - обречь
человека на верную смерть.
- Я могу изменять большую его часть, - спокойно, как нечто само собой
разумеещееся, сказал Он.
- И лицо?
- Я над этим работаю.
- И как далеко ты продвинулся?
- Мне нужно научиться более искусно трансформировать костную ткань.
Изменять нужно не только лицевые мышцы, но и часть черепа тоже.
- Когда ты научишься их контролировать, нам. не придется больше бегать от
властей, - сказал я. - Ты сможешь изменить лицо и стать неузнаваемым.
И вправду, Он ведь может делать себе новое лицо хоть каждую неделю, если в
том возникнет надобность, на несколько шагов опережать полицию и не
опасаться, что они сумеют Его поймать.
- Раньше или позже, но все равно кто-нибудь меня узнает, Джекоб. Дело ведь
не только в лице. Во мне есть нечто такое, что отличает меня от прочих,
заставляет людей относиться ко мне с подозрением. Я... ну, другой. - Он
улыбнулся своей неотразимой улыбкой и беспомощно развел руками. И все,
чтобы меня успокоить. На самом-то деле он был не более беспомощен, чем
взрослый слон.
Но в Его словах была доля правды. Он обречен всегда оставаться изгоем.
Вокруг Него витала некая неуловимая аура. Она не поддавалась научным
определениям, но совершенно неоспоримо придавала Ему вид чужака. Я знал,
что так оно и есть. Он действительно был чужим - сверхчеловек, сверхгений,
- и с таким же успехом мог сойти за человека, с каким сам человек мог сойти
за обезьяну в каком-нибудь обезьяньем сообществе, в джунглях.
- Но смена лица может дать время, которое тебе нужно, чтобы закончить свое
развитие, - сказал я.
- Отведи меня в хижину, - сказал Он, похлопав меня по плечу своей ручищей,
- и все, что мне понадобится, - это обещанные тобой три дня. А после этого
смена лица станет уже ненужной.
Я снова надел перчатки и маску. Лицо окоченело до такой степени, словно мне
в каждую щеку вкатили по изрядной дозе новокаина. Я снова сверился с
компасом. Мы двигались правильно. Он опять пошел впереди, споро утаптывая
снег и прокладывая тропу. Когда мы двинулись в путь, я заметил в Нем нечто
новое. Его рука, которой Он похлопал меня по плечу, была не просто большой
- огромной. Теперь я увидел, что Он огромен во всех отношениях. Утепленный
костюм, который, по идее, должен был сидеть на Нем свободно, стал таким
тесным, что, казалось, вот-вот лопнет. Его голова тоже подросла, и лоб стал
больше. Его ступни были наполовину больше моих. Он продирался через снег,
словно сказочный великан, сокрушая или отбрасывая в сторону все, что
попадалось Ему на пути. Он двигался молча и как-то таинственно. Я
заподозрил, что в Нем пробудилась еще одна новая, сверхъестественная часть
его личности, которую мне не дано понять.
И я задрожал. Но не от ветра и не от холода.
Через полчаса Он остановился на небольшой поляне, присел, смахнул с лица
снежинки и огляделся по сторонам, словно искал что-то, что потерял здесь в
прошлый раз, хотя никогда прежде в этих местах не бывал. Теперь голова Его
поникла, покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник, завязший в
патоке. Бескровные губы были крепко сжаты.
- Что случилось? - спросил я, подходя к Нему. - Я еще не устал, если тебя
это беспокоит.
- Далеко еще до того домика, Джекоб? - с беспокойством спросил Он. В его
голосе слышалось куда больше эмоций, чем обычно. Я впервые увидел, что Он
тревожится. Обычно он являл собою безукоризненный пример терпеливости,
беспечности и умения ждать.
- Ну... - я вытащил из кармана куртки карту и присмотрелся к ее мерцанию.
Через несколько секунд светящиеся линии стали четкими и ясными. - Мы сейчас
находимся вот здесь, - сказал я, указывая на заштрихованное пятно - лесной
массив. - Еще столько же через лес. Потом небольшая горная гряда - местами
с довольно крутыми склонами. Потом пройти по краю вот этой рощи, и мы на
месте. Это примерно еще часа два с половиной.
- Это слишком долго.
- Но это кратчайший путь. Я несколько раз уточнял маршрут, еще когда мы
обедали в Сан-Франциско - помнишь? И еще раз проверил в кинотеатре, когда
этот чертов фильм стал совсем уже невыносимым. По всем подсчетам
получается, что это самая короткая и самая легкая дорога. Если бы мы взяли
правее и попытались пройти долиной, там было бы больше холмов, а если бы мы
взяли западнее и прошли вдоль скального гребня, пришлось бы дольше идти по
лесу, - и я показал Ему соответствующие участки карты.
Он не ответил.
Я сел рядом с Ним. Снег пошел сильнее. Впрочем, это мог быть
кратковременный заряд. Он молчал, а я не решался Его расспрашивать. Мы
посидели минут пять, потом разгоряченность, вызванная быстрой ходьбой,
ушла, и холод начал пробирать меня до костей. Сейчас проявилась совершенно
неизвестная мне часть Его личности, и я не понимал, с какой стороны к Нему
подойти и как узнать, в чем дело. По прошествии еще пяти минут я решил
пойти напролом.
- Что случилось? - спросил я.
- Джекоб, я вынужден выбирать одно из двух решений, каждое из которых
по-своему неприятно, - его голос снова был прежним: глубоким, ровным,
лишенным эмоций. Именно так должна была бы разговаривать машина, а не
голосом соблазнительницы. - Один из вариантов развития событий приведет к
тому, что ты станешь меньше уверен во мне и начнешь меня побаиваться.