не понимаю, почему мы все живы.
общего с телепатией...
границ своих возможностей. Ты же не захотел заниматься теорией и знаешь
лишь то, что дал тебе личный опыт. А личный опыт всегда ограничен, даже у
тебя.
таких необычных условиях? Кто мог бы заранее предсказать, как очень
прочная и глубокая телепатическая связь, возникшая в нормальных условиях,
будет проявляться в условиях совершенно исключительных, небывалых, в
абсолютно изменившейся среде, свойства которой, в свою очередь, не изучены
(да и будут ли когда-либо изучены)? Да, необычные, чудовищные,
невообразимые условия! Дело даже не в том, как влияет на нас радиация
(хотя она не может не влиять, я в этом убежден), а прежде всего в нашем
безграничном, безнадежном одиночестве, в том, что мы - крохотный островок
жизни, чудом уцелевший среди океана тьмы и смерти... Надолго ли, кто
знает?"
Почему бы не быть другим "островкам"? Хотя бы и на телепатической основе?
Разве мало на свете людей, которые занимались телепатическими опытами и в
то же время были глубоко связаны любовью или дружбой с другими? Наконец, в
Индии - там ведь йоги проделывали поразительные опыты: обходились подолгу
не только без пищи и воды, но и без кислорода. Почему бы им не научиться
противостоять радиации?
того же, что и ты?
вижу перед собой смуглое, резко очерченное лицо Робера, его блестящие
карие глаза. Но мне трудно шевельнуться, я лежу в кресле, словно скованный
невидимыми цепями. Я пытаюсь встать и не могу. Что со мной?
с тобой читали об этом загадочном острове Ниуэ, где люди издавна, а может,
извечно живут и благоденствуют при убийственно высокой степени
радиоактивности. Они высокие, сильные, красивые, у них рождаются здоровые,
полноценные дети. Кто знает, может быть, есть люди, от природы способные
переносить радиацию. Наверное, их немного, - но, может быть, больше, чем
можно предположить a priori? Достаточно для того, чтобы не дать
человечеству исчезнуть с лица земли?
материально весомым этот неподвижный пристальный взгляд, - твоя задача
состоит именно в том, что ты раньше наметил для себя: отвечать за свой
участок. Если ты сможешь уберечь всех нас, отстоять этот опорный пункт,
бой будет выигран.
есть другие, есть надежда для человечества?
Разве ты сам в это не веришь?
крайне важное, скрытое от меня. Я вздрагиваю, пораженный этим ясным,
безошибочным ощущением, мне хочется спросить: "Что же это?" Но Робер вдруг
ласково улыбается, проводит рукой по моему лбу, говорит:
вдруг эта занавеска там, в доме на холме..." Но потом все мысли смывает
сладкая, блаженная усталость. Я засыпаю мгновенно. Я слишком устал.
недолго - солнце стоит так же высоко, и тот же мутный желтоватый свет
заполняет комнату, - но чувствую я себя отдохнувшим и свежим. Я легко
встаю с кресла.
что так долго тебя не вижу.
бледна.
что-то застряло, - Клод, я поняла, что сделала ошибку. Я не должна была...
телепатической связи у нас не было, но мы знали друг о друге все, как
знают очень любящие, очень близкие люди. Мы наперебой высказывали одну и
ту же мысль одинаковыми словами, и это нас всегда смешило и трогало. Мы
безошибочно угадывали все оттенки настроения друг у друга. Ни со мной, ни
с Валери не случалось несчастий за те четыре года, что мы прожили вместе,
но думаю, что, если б с одним из нас случилось что-либо плохое, другой
немедленно почувствовал бы это.
в армии, были хоть письма... письма моей Валери, такие отчаянные и нежные,
что я потихоньку плакал по ночам - от любви, от тоски, от мучительной
тревоги за нее, такую одинокую, такую беззащитную и хрупкую... Я думаю,
что способности к телепатии пробудились у меня прежде всего под
воздействием этой непрестанной тревоги, тоски, страха за Валери. Когда я
попал в плен, наша переписка оборвалась... Я тогда не понимал почему -
ведь других разыскивали через Красный Крест, слали письма, посылки. Потом,
после войны, я узнал: Валери была убеждена, что я погиб, ведь ей это
рассказывал Анри Дювернуа, который видел своими глазами, как снаряд
разорвался на том месте, где я стоял. Это было почти правдой - только я за
секунду до разрыва успел нырнуть в индивидуальный окопчик, очень аккуратно
отрытый; меня, правда, оглушило и присыпало немного землей, но я даже не
терял сознания, хоть долго не мог выбраться из окопчика - так меня трясло.
Ну, а потом сразу немцы зашли с тыла, мы начали поспешно отступать на
север; еще полторы недели боев - и 23 мая я уже оказался в плену.
я начал _видеть_. Помню, что меня это даже не особенно поразило - должен
же я был каким-то образом знать, что с Валери, не мог же совсем оборваться
контакт с ней, которая была частью меня самого! Значит, любым путем...
Меня огорчало лишь одно - что я вижу Валери редко, мало, не успеваю узнать
о ней ничего, не могу спросить ее ни о чем.
мелкий серый дождик, быстро смеркалось. Я неподвижно глядел на маленькую
продолговатую лужицу под окном - она слегка рябила от дождя, в ней
отражался неяркий свет фонарей над воротами лагеря, - и вдруг все
отодвинулось, я увидел Париж и Валери.
либо лечь и скрестить руки на груди, плотно переплетя пальцы. Потом я
научился сосредоточиваться почти мгновенно, одним усилием воли, не
прибегая ни к каким дополнительным средствам.
шла по набережной Анатоля Франса. Мы с ней часто там ходили - дом наш был
неподалеку, на улице Сольферино. Я хорошо видел ее лицо, она шла прямо на
меня. Валери похудела, побледнела, в глазах у нее было незнакомое мне
отрешенное выражение, будто она стояла на краю пропасти и уже решилась
прыгнуть вниз. У меня сердце сжалось, я крикнул: "Валери! Валери!" Видение
сейчас же исчезло. И вдобавок мне влетело от часового-немца за то, что я
ору как сумасшедший.
тогда, вероятно, уже была замужем, но я этого не понял из минутного
видения. Валери сидела в нашей комнате и тревожно глядела в окно. Меня
удивило, что она хорошо причесана, что на ней красивый синий свитер,
незнакомый мне. Удивило и огорчило, хотя я тут же обругал себя за эгоизм.
порвалась. Да иначе Валери и не оказалась бы здесь, в Светлом Круге... Я
вдруг вспоминаю, как мы - все четверо - увидели Валери. Удивительный это
был случай.
путешествие по югу Франции. Однажды мы заночевали у небольшой рощицы на
берегу реки. У нас были надувные матрацы и подушки, так что устроились мы
превосходно, и ночь была тихая, такая ясная. Полная луна стояла почти в
зените, когда я открыл глаза и в призрачном белом сиянии увидел перед
собой Валери. Вид ее поразил меня. Она была в пестром халатике, надетом
поверх ночной рубашки, и в домашних туфлях на босу ногу. Лицо ее
осунулось, глаза опухли от слез.
так одинока! Клод, милый Клод... Шарль умер, только что. Мне позвонили,
сказали. Он умер на операционном столе. Клод, я просто не могу одна.
конвульсивно сжимались и разжимались. Это продолжалось минуту-две, потом
Валери исчезла.
насколько они могли разглядеть издалека. Мы с Констанс молча
переглядывались, не зная, что сказать. В конце концов Констанс своим
обычным спокойным голосом заявила, что мы выясним все утром.
приехать ли мне. Валери помолчала, потом сказала, что не надо.