Чтение 7–й страницы книги ~Глеги~

погибнем, а мне ни вас, ни себя не жалко. И жену не жалко и детей, а я
ведь так их любил, - он говорил тихо, ровно, без выражения. - Я
нарочно думал о том, что с нами случится, представлял себе все
подробности - и ничего не испытывал. Пропали все чувства. И вообще мне
ничего не хочется; ни есть, ни пить, ни спать.

- Ну, это даже и удобно, - попробовал пошутить Виктор.

Юнг ничего не ответил.

- Давай я тебя обследую, - вздохнув, сказал Виктор.

Герберт был как будто здоров, только тонус организма несколько
снизился: сердце работало вяловато, кровяное давление было несколько
ниже нормы, сухожильные рефлексы ослабели. "Острый период, очевидно,
уже миновал, - думал Виктор, глядя на Юнга. - Как стремительно
развивается эта болезнь! Инкубация, очевидно, не более двух суток,
острый период - тоже. Вирусы уже добрались до мозга и прочно
устроились в облюбованных местах. Что дальше? Смерть? Сумасшествие?
Частичная неполноценность? Чего нам ждать от этой милой, мирной
планеты с ее подземными жителями и загадочными врагами?" Он вдруг
вспомнил, как совсем недавно, глядя из верхнего люка ракеты на мирную
красно-розовую долину, мечтал о романтике, о необычайных событиях, о
встречах с разумными существами иных миров... "Я стал совсем другим, -
повторил он про себя слова Юнга. - Кто знает, что дальше будет, а
пока... пока я стал взрослым. Да, пожалуй, так это можно назвать..."
За последние два-три дня он пережил больше горя, ужаса и усталости,
чем за все двадцать шесть лет своей жизни. Сейчас он был уже не
великовозрастным мальчишкой, мечтающим о подвигах, а мужчиной,
вступившим в тяжелый бой. Он был болен, смертельно устал, но знал, что
будет держаться до последнего вздоха, потому что отвечает за
товарищей. Он подумал еще, что если б Юнг был врачом, его, может быть,
тоже подхлестывала бы ответственность и он если не чувством, то
разумом понимал бы, что надо действовать. И ему тогда было бы легче...
"Фантазия! - оборвал он себя. - Все зависит от характера разрушений в
мозгу. Кто знает, что будет еще с тобой самим. Несомненно, это более
легкая форма. И вдобавок энергии на тебя лучше действует, чем на
других... Карел, Карел... что же с ним случилось? Посттравматический
абсцесс... а может, все-таки не посттравматический? Да нет, не могут
же эти вирусы..."

- Герберт, постарайся вспомнить, - мягко, но настойчиво сказал
он. - Ты ведь с Карелом не в первой экспедиции вместе. Так вот, ты
ничего не слыхал о том, что у него была травма черепа?

Юнг поднял глаза.

- Была, - ответил он без всякого выражения. - Была травма. Карел
сказал мне.

- Когда? Когда сказал?

- Незадолго до смерти, - так же равнодушно проговорил Юнг. - Он
сказал, что два года назад, в последнем рейсе, они столкнулись с
метеоритным роем. Их сильно тряхнуло, он ударялся головой о пульт
управления, потерял сознание.

- Почему он это сказал? Почему раньше молчал?!

Юнг продолжал, монотонно и спокойно:

- Он сказал, что у него начинаются очень сильные головные боли. И
что его предупредили врачи: если такие боли начнутся, надо немедленно
лечь в клинику на операцию. Иначе-сумасшествие и смерть.

- И поэтому он решил не дожидаться! Но почему же ты нам сразу не
сказал?

- Я только теперь понимаю, что он в самом деле это говорил. А
раньше думал, что мне это показалось.

- Но как же его пустили в полет, если он болен? Как ему удалось
скрыть это от сотрудников Лунной станции? - говорил Виктор, обращаясь
скорее к самому себе, чем к Юнгу, - Ведь у него в карточке нет
никакого упоминания о травме.

- Наверное, он хотел летать, - сказал Юнг.

- Да, конечно... Во всяком случае, самоубийство Карела не вызвано
вирусным заболеванием. А мы боялись...

- Эта болезнь, по-видимому, не может вызвать попыток
самоубийства, - спокойно сказал Юнг. - Сначала она ошеломляет, пугает,
но зато и лишает власти над своим телом, над своими движениями. Карел
смог покончить самоубийством только потому, что ты незадолго до этого
дал ему таблетку энергина. А потом... потом становится все равно...

Он сказал это без горечи, но Виктору стало так страшно, что
захотелось кричать.

Он услышал глухой стук и не сразу догадался, что стучат в дверь
медицинского отсека.

- Впусти меня! - крикнул Казимир за дверью. - Я подготовился!

Виктор открыл дверь. Казимир был в маске и в легком комбинезоне.

- Вот! Отсюда - в душевую, как ты требуешь. Там продезинфицирую и
себя и комбинезон. Владиславу я уже сказал, чтоб он к душевой и близко
не подходил. Пускай моется в шлюзовой кабине. Все!

- Почему не спишь? - спросил Виктор, тяжело опускаясь на сиденье.

- Я не устал. Вымылся, напился, наелся - и все в порядке. Хотим с
Владиславом ехать в город, разговаривать с этими подземными жителями.
Я уже подготовил словарик и грамматику.

- Так быстро? - удивился Виктор.

- А "Линг" на что? Он знаешь какой! Ну, словом, Владислав послал
меня спросить благословения у Таланова. Хотя он, конечно, не будет
возражать.

- Он спит, - сказал Виктор. - И вообще он болен. Поезжайте,
конечно. И постарайся у них обязательно узнать, что это за болезнь,
какой у нее исход, как передается инфекция. Может, у них есть
лекарства против нее.

- Обязательно узнаю. Хотя не представляю себе, как это мы будем
переписываться через стену.

- А почему они все-таки не выходят?

- Да вот боятся глегов. А мы даже не знаем, кто такие эти глеги и
как они выглядят. Может, и нам их надо бояться. А ты что будешь
делать?

- Я буду спать, - сказал Виктор. - Приедешь разбудишь. Очень хочу
спать.

- Конечно, спи, - поспешно проговорил Казимир. - Ты устал как
черт.

Виктор видел, что Казимир поглядывает на него с опаской, но ему
было уже все равно. Он знал, что если хоть немного не отоспится, то не
вытянет.

- Иди. Все в порядке, не бойся, - сказал он.

Он вернулся в изолятор, еле передвигая ноги. Юнг по-прежнему
сидел не шевелясь и глядел в пол.

- Герберт, - тихо сказал Виктор. - Если я лягу спать, ты меня
разбудишь через три часа?

- Конечно, - Юнг посмотрел на часы. - Через три часа - значит, в
десять часов двенадцать минут я тебя разбужу. Можешь спать.

- А ты так и будешь сидеть? - спросил Виктор, ложась. - Если
хорошо себя чувствуешь, попробуй заняться своими записями. Ты ведь
хотел привести их в порядок.

Он еще успел увидеть, как Юнг молча поднялся и пошел к столу.
Потом сразу заснул.

x x x

На этот раз беседовать было легче. Там, за стеной, уже
подготовились к их приходу: расчистили большое окно, и за ним стояло
четверо. Когда глаза немного привыкли к беловатой мерцающей полумгле,
Казимир сказал:

- Нет, они, конечно, разные. Нам они кажутся похожими только
потому, что сильно отличаются от нас. Как европейцу кажутся вначале
похожими все японцы или китайцы. Посмотри. Вот этот, высокий, -
старик. А тот, позади, наверное, очень молод... или нет, это
женщина... да, определенно женщина!

- Ну, что ты! - усомнился Владислав.

- Посмотрим, - Казимир продолжал вглядываться в странные птичьи
лица тех, кто читал их письмо, прижатое к перегородке.

Окончив читать, они начали оживленно переговариваться. Их жесты и
мимика были настолько своеобразны, что нельзя было понять, радуются
они или огорчаются. Казимиру показалось, что они чем-то рассержены;
потом он решил, что за стеной идет ожесточенный спор. Один из спорящих
повернулся к астронавтам и начал что-то горячо говорить, потом вдруг
умолк, открыв рот.

- Вспомнил, что мы просили писать, - догадался Казимир.

- Уж очень ты проницательный, - сказал Владислав. - Прямо
ясновидец.

- Прочел бы ты столько их книг, сколько я за эти дни, тоже стал
бы проницательным... Вот начали писать... Ну, конечно, это женщина!
Чего смеешься? Женщины здесь носят высокие головные уборы, и одежда у
них более яркая, чем у мужчин.

- Однако вид у этой дамы... - заметил Владислав.

- А ты представь себе, какими уродами кажемся ей мы, - усмехнулся
Казимир. - С нашими толстыми носами и губами, с маленькими глазами,
большие, неуклюжие... Ну, вот и письмо готово.

К перегородке приложили письмо. Казимир напряженно читал его,
поглядывая в словарь, а Владислав смотрел на тех, кто стоял за
перегородкой. Сейчас и он видел, что они разные. Даже глаза
неодинаковые: у старика и у женщины большие, чуть посветлее, не то