Чтение 7–й страницы книги ~Дороги вглубь~

- Так почему же вы так холодно относитесь к ним, называете их
"фантазиями"?!

- Прежде всего, я не отношусь "холодно", - отвечал Трубнин. - Вам это
кажется... Я просто не уверен, что ваш проект завоюет право на жизнь. Я не
могу интересоваться всем сразу. Хорошо работает лишь тот, кто не
разбрасывается, кто целиком и до конца отдает свои силы одному делу. Вы
же, насколько мне известно, не поставили целью заниматься только
проектом...

- Я вас не понимаю... Откуда вам это известно?

- Натуры, подобные вашей, склонные к поэтическим взлетам, легко
загораются различными идеями и - вы меня простите - не всегда доводят их
до конца...

Хотя Трубнин, видимо, понявший, что обижает молодого инженера, смягчил
затем тон, Крымов ушел немного расстроенный.

Он был настолько поглощен своими мыслями, что не обратил внимания на
небольшую группу людей, собравшихся, несмотря на дождь, возле афиши,
приклеенной к стене. Между тем стоящие у афиши, среди которых был и
механик Горшков, провожали его взглядами, полными любопытства.

- Он самый, - заявил Горшков. - Я с ним знаком.

- Гордый он, что ли? Почему отвернулся, проходя мимо нас?.. - спросил у
механика высокий человек, стоявший рядом.

- Странно вы рассуждаете... - ворчливо ответил Горшков. - Может быть,
он занят важными мыслями, ему не до нас...

На свежего человека брюзжание Горшкова нередко производило неприятное
впечатление. Однако сотрудники, знающие Пантелеймона Евсеевича в течение
многих лет, понимали, что он человек мягкий и отзывчивый. Поворчать же
любил "для порядка", чтобы его не считали тряпкой.

- Хорошо бы вечер занимательной астрономии устроить, - продолжал между
тем Горшков. - Почему в этом году ни разу не было вечера занимательной
астрономии? Это не дело...

Однако предложение механика не вызвало воодушевления у его
собеседников, и он, еще более насупившись, углубился в созерцание афиши.

Вот что на ней значилось:

"Сегодня в клубе Института геолого-разведывательной техники состоится
литературный вечер.

Свои стихи прочтет поэт Олег Крымов.

С новыми стихами выступят также местные поэты: А.Галуновский,
В.Катушкин, Г.Петряк и К.Томилин.

После выступлений будет обширное обсуждение с участием Олега Крымова.

Начало в 19 час. 30 мин."

Между тем, поднявшись по лестнице и пройдя длинный коридор, Олег
Николаевич очутился перед дверью с надписью:

Конструкторское бюро "Электроразведка"

Здесь ему предстояло встретиться с инженером Цесарским, которому
директор, так же как и Трубнину, поручил ознакомиться с проектом молодого
изобретателя. Крымов открывает дверь.

- Изумительно! - слышится в зале звонкий тенорок. - Удивительно хорошо!
Это рычаг! Да что тут говорить, вы рассчитали его чудесно. Еще бы чуточку
закруглить... самую малость, вот в этом месте. Павел Павлович, а Павел
Павлович! Ну подойдите же, дорогой, сюда. Вы только взгляните!

Павел Павлович Чибисов, седой долговязый конструктор, поднимается со
своего места и неторопливо приближается к коротенькому подвижному человеку
с розовым, почти круглым лицом. Это начальник конструкторского бюро Модест
Никандрович Цесарский.

- Вот здесь также допуска укажите, - говорит Цесарский, делая пометки
на чертеже.

Оставив конструкторов договариваться насчет допусков, Модест
Никандрович мчится в противоположный конец зала.

- Как у вас дела, дорогой? Разрешите-ка взглянуть... Ничего себе гроза!
А дождь! Право, чудесный дождь!

Новый собеседник Цесарского поворачивает голову к широкому окну и
мельком смотрит на потоки, омывающие мутные стекла.

- Вот такая же примерно погода была, когда мы испытывали в присутствии
министра аппарат "ЦС-37", - говорит начальник конструкторского бюро,
немного понизив голос.

Этот аппарат, предназначенный для обнаружения в железнодорожных рельсах
скрытых трещин и раковин, был разработан инженером Цесарским и получил в
свое время очень высокую оценку.

- Должен вам сказать, - продолжает Модест Никандрович, - подземный
радиолокатор будет оценен не менее тепло, чем прибор "ЦС-37". Вы только
подумайте...

Цесарский пододвигает к себе несколько больших рулонов чертежной бумаги
и принимается осторожно разворачивать их.

Гроза усиливается. В просторном помещении конструкторского бюро быстро
темнеет. Поминутно слышатся раскаты грома, от которых дребезжат оконные
стекла.

- Ну-с.. - начинает Цесарский, внимательно рассматривая чертежи. -
Возьмем хотя бы этот узел. Какие могут быть сомнения? Уверяю вас, никаких!
Система передатчиков проверена. Эта часть - тоже... О-о! Да у вас уже
готовы детали для остова?! Только, позвольте... позвольте... Не слишком ли
узкой вы сделали эту раму?

На лице Модеста Никандровича появляется несколько мелких морщин. Он
озабоченно смотрит на чертеж, беззвучно шевеля губами. Но это продолжается
всего лишь несколько секунд. Его лицо снова принимает веселое выражение.

- Ах, простите! - восклицает он. - Я не обратил внимания на сноску. Ну
да!

Конечно, все правильно! Еще раз прошу простить меня...

К разговаривающим приближается механик Уточкин.

- Костя, как хорошо, что вы пришли! А я как раз хотел посылать за вами.

Видно по всему, что деталь, которую я поручил вам собрать, уже готова.
Не правда ли?

- Еще не готова, Модест Никандрович. Постараюсь выполнить ваше
распоряжение через два часа. Тут вас ожидает инженер Крымов. Я пришел
сообщить вам...

- Крымов?

- Ну да! Новый инженер.

- Это насчет необыкновенного проекта... Совершенно верно!

Цесарский извиняется перед конструктором, с которым только что
разговаривал, и направляется к выходу.

- Очень рад с вами познакомиться! Проходите, пожалуйста... проходите, -
говорит он Крымову, приглашая его в свой кабинет. - Располагайтесь, как
дома. А я ведь давно вас жду! Садитесь, прошу вас...

Цесарский суетится, роется в папках с бумагами.

- Вот ваш проект...

- Модест Никандрович! Разрешите мне самому объяснить вам... - начинает
Крымов, пододвигая свое кресло ближе к письменному столу.

- Конечно! Конечно, Олег Николаевич! Весь превращаюсь в слух! Ведь это
так интересно! Вот только я приготовлю лист чистой бумаги.

Цесарский вынимает из кармана пиджака самопишущую ручку и слегка
морщится.

- Несчастье у меня с ручками. Просто несчастье! Недавно мне подарили
замечательную самопишущую ручку отечественного производства. И,
представьте себе, - потерял! А ведь чудесная была ручка! Удивительная!
Теперь вот приходится писать старой... Итак, я слушаю вас...

После разговора с Трубниным Крымову приятно было беседовать с Цесарским.

Этот человек был так обаятелен, что на душе сразу стало легко. Олегу
Николаевичу казалось даже, что, если Цесарский и признает проект негодным,
он все равно уйдет отсюда не слишком обиженным.

Но Цесарский не признал проект негодным. Он восторгался им, удивляясь
его необычайности. Модеста Никандровича смущало только одно.

- Удивительно! - говорил он. - Удивительно, что машин, подобных вашей,
не строят за границей. Видите ли... попытки, конечно, были, но, насколько
мне известно, закончились неудачей. В конце концов это неважно. Моя помощь
будет заключаться в том, чтобы снабдить вашу будущую машину подземным
звуколокатором. Так я вас понимаю?

Модест Никандрович то начинал говорить о совершенно посторонних вещах,
то снова возвращался к проекту.

Время текло незаметно. Раскаты грома доносились теперь издалека.

- Дождь льет, как из ведра... - рассказывал Цесарский, играя
автоматической ручкой. - Как бы вы не простудились, говорю я министру. А
он, представьте себе, совершенно не обращает на это внимания! Выходит из
машины и - прямо к месту испытания моего прибора, к железнодорожному
полотну.

Крымов выслушал повествование инженера о случае, доставившем ему
большую славу, с явным интересом.

- Рад всегда вас видеть! Заходите, пожалуйста... Буду помогать, чем
могу...

- говорил Цесарский на прощание, провожая Крымова до дверей.

Глава седьмая

Покинув конструкторское бюро инженера Цесарского, Крымов направился к
директору. Свидание с ним было назначено еще с утра.

В приемной к Крымову подошел молодой человек с вьющимися черными
волосами.

- Разрешите познакомиться... - сказал он, весело улыбаясь. - Моя
фамилия Петряк, счетовод производственного отдела.