Чтение 7–й страницы книги ~Гражданин преисподней~

недолюбливали. Дескать, ночные твари, кровососы, пособники темных сил. А если
разобраться, ерунда все это, предрассудки. Нам летучие мыши никоим образом не
пакостят. Наоборот, помогают. Навоз дают, всякую вредную мошкару уничтожают.
Зверьки безвредные, да еще и смышленые. Ты про собак слышала?

- Рассказывали старухи что-то...

- Раньше собаки были людям самыми верными помощниками. Что в хозяйстве,
что в охоте, что в дальних странствиях... Вот так примерно и нетопыри. Я на них
почти в любом деле могу положиться. Они и дорогу безопасную найдут, и о
появлении химер загодя предупредят. Есть такие, что ради меня жизни не
пожалеют. Между прочим, они на нас очень многим похожи, хоть и крылья имеют. У
самочки две груди вперед торчат. А у самцов здесь, - он сдвинул ладонь Тины
пониже, - все точно такое же, как у мужчин. Только, конечно, размером поменьше.

- А перепихиваются они как? - хохотнула Тина, уже позабывшая свои недавние
капризы. - В полете?

- Нет. Ради такого случая посадку делают. - Кузьма неизвестно почему
смутился.

- Зря! Имей я крылья, так перепихивалась бы только в полете! Как это,
наверное, интересно! - мечтательно произнесла она.

- Интересно, - подтвердил Кузьма, поудобнее пристраиваясь к девице. -
Если, конечно, ветер не особо сильный...

Еще до того как целиком и полностью предаться всесильному бесу похоти,
Кузьма задумал разузнать у Тины о причинах, так сильно изменивших жизнь обители
Света. Однако этим планам сначала помешала усталость, ввергнувшая любовников в
глубокий сон, а когда раздался удар колокола, призывавшего светляков на
утреннюю молитву, выспрашивать что-либо у заспанной девчонки, поспешно
натягивающей на себя многочисленные юбки и кофточки, было уже поздно.

Ладно, еще поговорим, будет время, подумал Кузьма, без всякой страсти
чмокая Тину в губы.

Принадлежность к безбожникам была хороша тем, что спозаранку тебя никто не
трогал. Пока светляки били земные поклоны и хором распевали псалмы, Кузьма
успел все сны досмотреть.

Завтрак, поданный Венедимом, был, прямо скажем, не ахти. Одно из двух -
либо светляки продолжали пост, истово усмиряя свою плоть, либо гость, по их
разумению, не заслуживал более достойного угощения.

- Послушай, Венька, - вкрадчиво сказал Кузьма, наматывая на палец какое-то
малосъедобное волоконце. - У вас же в хозяйстве всякой вкуснятины навалом. Вы и
свиней разводите, и кур, и червей. Куда это все потом деется?

- Хворым да убогим скармливаем. - Венедим потупил взор.

- А если честно?

- Приторговываем...

- Дело нужное. А что взамен берете? Телефоны у связистов? Отбойные молотки
у метростроевцев? Что-то я тут подобного добра не видел. Какой товар у вас в
цене?

- Мне сие неведомо.

- Я к чему этот разговор завел... Угостили бы меня свининкой. А о цене
сговоримся. В долг, конечно. Не обману. Все, что надо, в самое ближайшее время
доставлю.

- Не я это решаю.

- А кто? Эконом?

- Нет, сам игумен, - после некоторой запинки ответил Венедим.

- Трифон Прозорливый? Так мы с ним знакомы. Договоримся.

- Опочил Трифон.

- С чего бы это? - удивился Кузьма. - Крепкий ведь еще был мужик... А кто
вместо него?

- Серапион Столпник. - Венедим старательно отводил взгляд в сторону.

- Вот те раз! - Кузьма решил немного позлить собеседника. - А это что еще
за птица? Кем он раньше работал? Поваром у Трифона?

- Не злословь. - Венедим поморщился. - Грех это... Раньше Серапион простым
схимником был. Со стороны к нам пришел. Босым и голодным. Праведной жизнью
заслужил всеобщее уважение. Известен своим подвижничеством и страстотерпием.

- Как же! Все вы подвижники и страстотерпцы! - скривился Кузьма. -
Особенно когда на бабе лежите или свинину трескаете. Ты сам-то вон какое пузо
нагулял!

- Это не пузо. - Венедим провел рукой от груди к чреву, и под рясой
раздался глухой металлический перезвон. - Это вериги.

- Надо же... - Кузьма немного смутился и для верности пощупал железные
цепи, скрытые одеждой. - И сколько тут весу?

- Маловато. Даже пуда не будет. Трудно у нас в последнее время с этим
делом.

- Я тебе в следующий раз чугунную сковородку подарю, - пообещал Кузьма. -
Мне она без надобности, только зря валяется. На четверть пуда точно потянет.
Хочешь - на пузе таскай, хочешь - блины пеки.

- Ты бы еще присоветовал мне ночной горшок рядом со святыми ладанками
носить, - обиделся Венедим. - Вещи ведь, подобно людям, тоже погаными бывают.

- Ладно, не обижайся. Я ведь от чистого сердца услужить хотел. Нравы ваши
мне малоизвестны... Но ты мое предложение игумену все-таки передай.

- Сам передашь, - буркнул Венедим. - Он как раз побеседовать с тобой
собирается.

- Когда? - сразу оживился Кузьма.

- Вот поешь, и пойдем.

- Не-е-е, это ты сам ешь. - Кузьма решительно отодвинул миску. - А я у
игумена что-нибудь по-вкуснее выпрошу! Пошли к нему.

- Только я хочу предупредить тебя... - Венедим упорно смотрел мимо Кузьмы.
- Со мной тебе вольно ерничать да богохульствовать. А вот с игуменом постарайся
вести себя пристойно. Он человек строгий. Прояви смирение. От этого тебя не
убудет, а вот гордыня может боком вылезти.

- Если ваш Серапион действительно Божий человек, то он должен к заблудшим
душам снисхождение иметь. Ведь когда ребенок при крещении на священника писает,
он это не по злому умыслу делает, а от первородного невежества. Вот так и я. Ну
не сошла на меня благодать - кто тут виноват?

- В нашей общине принято людей в зрелом возрасте крестить. - Венедим
встал, лязгнув всеми своими побрякушками. - Благодать же нисходит только на
творения Божьи, но отнюдь не на исчадия адовы.

- Это надо еще доказать, что я исчадье адово, - нахмурился Кузьма. -
Мелешь языком что ни попадя... За такие слова и по роже схлопотать недолго...

СЕРАПИОН СТОЛПНИК

То, что в обители Света ему позволялось передвигаться только с мешком на
голове, очень уязвило Кузьму. В прежние времена таких издевательств над дорогим
гостем тут никто бы не допустил. Да уж ладно, придется потерпеть. Сначала надо
хорошенечко отоспаться, отожраться и... это самое... потешить блуд, как изящно
выразилась постельная сваха Феодосья.

В давно обжитых катакомбах обители Света пахло совсем не так, как в глухих
и необитаемых подземельях, где Кузьма провел большую часть своей жизни. Теплой
берлогой пахло, домашней кислятиной, навозом, кухонным чадом, детскими
пеленками, мужским потом, женской плотью. Если бы химеры обладали нюхом (не дай
бог, конечно), они давно сбежались бы сюда со всего Шеола, дабы поживиться
свеженькой человечинкой.

Запутанный путь, проводником в котором Кузьме служил Венедим, к счастью,
оказался недолгим.

Еще до того, как ему было позволено избавиться от мешка, Кузьма догадался,
что они находятся сейчас в почти пустом и очень просторном помещении.

Так оно и оказалось. Стены и потолок огромного зала терялись во мраке,
который не могли рассеять ни синеватое сияние гнилушек, ни тусклое пламя
лампад, чадивших перед черными досками древних икон.

- Мне покинуть вас, отец игумен? - глядя в пол, осведомился Венедим.

- Нет, останься. - Голос, бестелесный и как бы даже потусторонний, исходил
откуда-то сверху. - Лучше будет, если ты станешь свидетелем нашей беседы.

Вполне вероятно, что легендарный подвижник и страстотерпец Серапион
действительно предпочитал проводить время на верхушке столпа, а не в трапезной
или в опочивальне, что нередко ставилось в упрек его предшественнику, Трифону
Прозорливому (по слухам, покойный игумен был хоть и косноязычен, зато громко
чавкал, расправляясь со жратвой, и еще громче сопел, навалившись на бабу). Как
бы то ни было, а какая-то вертикальная конструкция в центре зала угадывалась.

- Мое почтение, отец игумен. - Кузьма отвесил вежливый полупоклон. - Можно
тебя так называть?

- Годами я тебе скорее брат, а отцом меня величают только члены общины, -
прозвучало из мрака. - Тебе вовсе не обязательно следовать их примеру.

- Тогда пусть будет брат, - кивнул Кузьма. - Меня это вполне устраивает.

- А ведь я тебя примерно так и представлял, Кузьма Индикоплав. - Ровный
голос игумена не позволял понять, что это: комплимент или осуждение.

- Какой уж есть, - развел руками Кузьма. - Сам знаю, что на Иосифа
Прекрасного не похож.

- Я говорю не о телесном облике, а о нраве.

- И каким же тебе, брат игумен, показался мой нрав?

- Дерзким, скрытным, независимым. Ты, как говорится, себе на уме.

- И это все тебе сверху видно? - Кузьма изобразил восторг, смешанный с
недоверием. - Надо же!

- Не только это, но и многое другое. Недаром же я поставлен пастырем над
общиной святокатакомбной церкви... Еще я вижу, что с тобой надо держать ухо
востро. Особенно в важных делах.

- Я важных дел отродясь ни с кем не заводил. Так, по мелочам... Добыть
что-нибудь, весточку передать по назначению, гонцов до нужного места проводить.

- Не скромничай, брат. Числятся за тобой подвиги и посерьезней. Нанимали
тебя для тайных дел, и не однажды.

- Пустыми слухами питаешься. - Разговор заходил в область, которой Кузьма
очень не хотел касаться. - Я ничем дурным не занимаюсь. Мог бы побожиться, да
ты все равно не поверишь. Да и ради чего рисковать? Мне ведь других богатств,
кроме сухой лепешки и кружки водяры, не надо.

- Но ведь посылали тебя за Грань. - Голос игумена был по-прежнему