Чтение 7–й страницы книги ~Имперские ведьмы~

- Надеюсь, лейтенант, вы попали в цель, достойную выстрела.

- Я тоже на это надеюсь, хотя я больше не лейтенант, - повторил Влад.

- Не возражайте! Вы навсегда останетесь лейтенантом, единственным лейтенантом вашей маленькой армии, ведущей безнадежную и, главное, совершенно бессмысленную войну.

Влад хотел сказать, что как раз войны-то он и не ведет, а всего лишь пытается прорваться к высшим сановникам империи и прокричать правду, которая может изменить мир. Но вместо этого спросил:

- Почему - бессмысленную?

- Потому что империи в войнах только укрепляются. Я родом с Верануса, мы совсем молодая колония, нашу собственную историю можно уместить на почтовой марке. Может быть, поэтому в юные годы я увлекался древней историей, историей Земли. За десять тысяч лет она перенесла много скоротечных империй, и, поверьте, ни одна империя не рухнула просто под натиском врагов, каждая сначала прогнила изнутри. А нашей империи, в которой мы имеем неудовольствие жить, еще очень далеко до дряхлости. Значит, и драться с ней бесполезно.

- С чего вы взяли, будто у нашей империи здоровое нутро? - спросил Влад, припомнив беседу с Мирзой-беком. - Бесчеловечный строй не может быть прочным.

- Может, еще как. И люди с радостью станут отдавать жизни за молоха, который их пожирает. Мы с вами, лейтенант, тому живые примеры. Просто обстоятельства сложились так, что у нас было время подумать о жизни. У меня - побольше, у вас - поменьше, разница невелика. Главное - мы поняли, что происходит. А другим этого времени вовсе не выпало, и они, не задумываясь, пойдут на смерть, защищая размалеванного идола. Вот когда империя действительно сгниет, то не поможет даже самоотверженность фанатиков. И знаете, как можно определить, что час настал? Я много думал над этим и нашел простой и верный способ. В стабильном государстве делают прочные вещи. Они могут быть громоздки и неудобны - новогодние игрушки, под тяжестью которых ломаются елки, бронированные ночные горшки, которые ребенку не под силу вытащить из-под кровати, книги, страницы которых в одиночку не перевернешь, - но все это сделано прочно, на века. На елочную игрушку можно наехать танком, горшок выдержит ядерный взрыв. Заметьте, ни один памятник архитектуры, построенный в эпоху загнивания империй, не сохранился. Их даже не надо было разрушать, они рассыпались сами. Государство, которое собирается существовать вечно, любую мелочь делает со старомодной основательностью. А как только промышленность начинает штамповать вещи-однодневки, дни этой страны сочтены. У нее может быть могучая армия, наводящая ужас на соседей, но пройдет совсем немного времени, и она рухнет от случайного толчка. Ее убьют не враги, а книги в клееных переплетах и одноразовые зажигалки.

Якобсон говорил быстро и горячо, ни разу не произнеся своего любимого "представляете". Так говорят только о том, что действительно наболело и тысячу раз продумано.

- А теперь взгляните сюда: мой истребитель лежит на земле уже шестьдесят три года, но вы думаете, в нем что-нибудь испортилось? Все в порядке, все исправно, ничто не проржавело и не разрядилось. Поднять его - и можно лететь, было бы куда. Кстати, лейтенант, все съемное и взаимозаменяемое оборудование наличествует в комплекте и вполне работоспособно, так что в случае нужды можете воспользоваться. И как, по-вашему, собирается ли погибать государство, которое делает такие вещи? Впрочем, оружие - последнее, что подвержено гнили. Но вот перед вами игрушка, пустячок! - старик коснулся пальцем клипсы. - Обороноспособность страны не зависит от качества этой вещицы, а между тем она работает без перерыва уже шестьдесят три года! И будет работать, пока я жив, и она может подзаряжаться от моего тепла. А если окажется, что та клипса, что вы привезли, сломается через неделю, то я соглашусь, что ваша борьба не безнадежна.

Чайка на бреющем вынеслась из-за кромки леса, лихо тормознула и соскочила возле самых дверей хижины.

Якобсон восхищенно прицокнул языком и показал Владу большой палец:

- Так летать - нужен прирожденный талант. Чудо, а не женщина! Кстати, лейтенант, вы не представили мне свою подругу, и я до сих пор не знаю, как ее зовут.

- Чайка, - сказал Влад.

- Чайка... - нараспев протянул старик. - Конечно, я должен был догадаться, такая девушка не может носить другого имени.

Он уселся на землю и обхватил руками корзинку на голове:

- Все, я погиб. Я влюблен по гроб жизни. Не ревнуйте, лейтенант, мой гроб уже очень близок.

- Обождите, Якобсон, умереть вы всегда успеете, но сначала попробуем, что Чайка наколдовала с рыбой.

А Чайка и впрямь колдовала. Мгновенно рассортировала охапку привезенной травы, вывалила рыбу на огромный зеленый лист, перед которым стушевался бы любой лопух, посолила, если, конечно, серый порошок, лежащий на одном из листов, был солью. Сухой и с виду прочный корень покорно рассыпался белой пудрой, в которой рыбешка была немедленно обваляна. Между ладонями кухарки полыхнуло белое пламя, затем Чайка неуловимым движением перевернула всю рыбу разом - и вновь последовала вспышка огня. Пахло озоном и жареной рыбой. Чайка присыпала свою стряпню мелкой травкой, вылила сверху штук пять яиц. Яйца были большие, с толстой крапчатой скорлупой, - явно от какой-то дикой птицы.

"Как она все это приволокла, без кошелки, в одних руках?" - запоздало подумал Влад.

Еще несколько пассов, уже без видимого огня, но пар, дразнящий обоняние, подсказывал, что вкусное чародейство продолжает твориться.

- Готово, - сказала Чайка. - Можно есть. Якобсон втянул ноздрями горячий пар и произнес, наставительно подняв корявый палец:

- Вот истинное волшебство. У меня никогда так не получалось.

Обед прошел в торжественном молчании, а когда от запеченной в омлете рыбы осталась лишь кучка голов и тоненьких хребтинок, а у едоков, наконец, нашлись силы и время хвалить и благодарить, Чайка рассмеялась и сказала:

- Оказывается, готовить для других куда вкуснее, чем для себя одной. А, кроме того, я придумала, какую диверсию мы устроим сегодня ночью против одного из ведьминских поселков. - И, перехватив встревоженный взгляд Влада, пояснила: - Мы не станем стрелять, мы будем дарить подарки.

ГЛАВА 12

Поселок или, скорей, небольшой городок расположился на полосе берега между морем и невысокими увалистыми горами. Деревенские домики, в которых Влад при всем старании не мог заметить ничего живого, стояли далеко друг от друга, и тропинок между ними не было; у ведьм не принято ходить в гости. Тропинки сходились на центральной площади, где и решались все дела, мирные и немирные.

Морщинистые беззубые старухи дремали на завалинках возле своих домов или толклись на площади, что-то крикливо обсуждая. Дебелые матроны неторопливо шествовали по уличкам, а выйдя за город, мгновенно взлетали и уносились по делам. Летать по городу среди бела дня считалось неприличным. Причудливые одевки облекали дамские фигуры; не может женский ум смириться с единообразием в одежде, и селекция, веско подтвержденная колдовством, доказывала, что портновской фантазии пределов нет. Совсем юные ведьмушки, еще не подманившие своей первой одевки, носились по берегу, мелькая загорелыми попками.

Мирная, идиллическая картина, и на нее, словно прозрачный трафарет, наложен совсем иной пейзаж - военно-индустриальный. То здесь, то там над домами вздымались восьмидесятиметровые минареты космических катеров, межзвездных истребителей, почтовых и исследовательских кораблей. Краса и гордость галактической империи, ее сила и мощь, взятая в плен отчаянными наездницами. Те ступы, что стоят вертикально, - живые, но тут же рядом, в куда большем количестве валяются остовы погибших кораблей. Словно валы, они отделяли один домик от другого, создавая неправдоподобную ячеистую структуру. Лишние звездолеты хозяйки оттаскивали на городскую свалку - в ближайшее ущелье, где они лежали во много слоев, - сотни, тысячи космических кораблей, и в каждом в наглухо заблокированной рубке перед ослепшими экранами и мертвой приборной доской - мумия замученного пилота.

- Как же вы должны нас ненавидеть! - прошептала Чайка, впервые взглянувшая новыми глазами на знакомую с детства картину.

- Сейчас нужно думать не о прошлом, а как прекратить этот кошмар, - сказал Влад.

- Я понимаю, - жалобно произнесла Чайка, - но что я могу сделать прямо сейчас? Сунусь туда - только голову потеряю. Ведь я даже не знаю, какое решение принял совет, кроме, разумеется, приговора мне.

- С чего ты так уверена, что совет вынесет тебе смертный приговор? Сама же говорила: посмеются старухи над Вайшей и из совета попрут.

- Конечно, посмеются и попрут, но меня все равно приговорят, чтобы другим неповадно было на старших руку поднимать. И не к смерти приговорят, у нас такого нет, а к развоплощению. Это хуже. Ты знаешь, когда они придут меня развоплощать, ты меня убей, чтобы им ничего не досталось.

- Когда они придут тебя развоплощать, - пообещал Влад, - я убью их и буду убивать до тех пор, пока охотники развоплощений не переведутся на той и на этой Земле.

- Ничего ты им не сделаешь, - безнадежно произнесла Чайка. - Что ты можешь сделать? Манипулятором махать? Так они близко и не подойдут. Они даже на выстрел подходить не станут - незачем. Просто соберутся шестеро старших ведьм, составят гексаграмму, так, чтобы они по углам, а я - в центре. И все, одна шкурка от меня останется. Ни сил, ни души, ни памяти. Только дышать смогу и глазами лупать. Таких, развоплощенок, свозят в этот город. Видишь, на окраине дом большой... больше всех остальных... видишь?.. Вот там они и лежат, развоплощенки. Кашу им в глотку вливают, а все остальное, что нужно, одевка делает. Чистит, обихаживает, пролежни лечит.

- Зачем же их там держат? - не выдержал Влад. - Оно и впрямь, лучше бы убили.

- Их используют как маток. Они детей рожают, каждые десять месяцев. Одну девочку родит, и ее тут же снова беременной делают. Сами-то ведьмы мало рожают. Я говорила, у некоторых по тринадцать дочерей, но такие семьи - редкость. Все больше по одной дочке. А эти - как заведенные, все время или беременные, или только что родившие. А ты думал, почему в этом городе столько детей? В других городах меньше. Я ведь и сама из этих... из развоплощенских. Домашние нас щенками дразнили. А ты ей ничего и сделать не моги, у нее мать, она за свою дочулю тебе башку свернет. Я в приюте жила, а Каина, она меня старше, всю жизнь меня тюкала. Наверное, за то, что нас одна матка родила, а мы такие непохожие. Я даже специально ходила смотреть свою родительницу, чтобы узнать, кто из нас настоящая дочь, а кто наколдованная.

- И как?

- Не поняла. Лежит такая квашня, лицо опухшее, в глазах ни мыслиночки, брюхо горой. И воняет. Одевка вовсю старается, а от нее все равно вонью несет. Знаешь, как страшно? Потому и говорю: ты меня лучше убей, а им не отдавай.

- За что твою мать развоплотили? - спросил Влад, сам удивившись, как легко соскользнуло с языка прежде неизвестное жутковатое слово.

- Ни за что. По злому навету.

- Это как? - Вот уж во что Влад не мог поверить, что у ведьм, способных читать чужие мысли и проницать взором неведомое, могут быть судебные ошибки.

- Кто-то жупельницу в один из домов подпустил, - начала рассказывать Чайка. - Есть такая пакость в океане, на одном из островов. И эта жупельница, прежде чем ее убили, две семьи выела. Ясное дело, за такое полагается развоплощение. А как узнать, кто это сделал? Тут без сестры-дознавательницы не обойтись. Сестра-дознавательница - это обычная ведьма, но у нее есть хитрая особенность: она всегда все про своих соседок знает. Вроде и в трубу не подглядывала, а спроси, что соседка на обед варила - мигом скажет. В той деревне одна такая была, к ней и пошли. А она сразу на мою мать показала - она, мол, больше некому. Стали проверять: и впрямь летала она на тот остров, метла-то дорогу помнит. Та в слезы: мол, на горячие источники летала, угри выводить, а жупельницу не привозила. Да кто ж поверит? Приговорили... Привезли ее сюда, а она возьми да и потребуй у матерей эликсир правды.

Чайка вздохнула и потерла пальцем нос, словно проверяя, не объявились ли там угри. Влад слушал рассказ, как страшную сказку, каких в жизни не бывает. Корабль висел высоко над городом, так что снизу и не разглядеть; Влад и Чайка ждали вечера.

- А эликсир этот - штука страшенная, - продолжила Чайка. - Его только самые суровые старухи варить могут. Что развоплощение, что эликсиру хлебнуть - результат один, но развоплощают быстро, раз - и нет тебя, а от эликсира мук примешь несказанно, он по частям душу разъедает. И укрыть нельзя ничегошеньки, ни одной тайны, ни единого секретика. Ежели кто эликсир пьет, так весь совет слетается послушать, у самой захудалой колдуньи всегда есть чем поживиться. Сидят вокруг страдалицы, словно стервятники кругом издыхающего зверя. Зато если окажется, что приговоренная хотя бы в малом была невиновата, старухи в лепешку расшибутся, а настоящую виновницу найдут и накажут. Без этого нельзя, иначе никто их эликсира поганого пить не станет. Его пьют, чтобы хоть с того света, но обидчице отомстить. Родительница моя и впрямь оказалась невиновной. На остров летала угри лечить и жупельницу не привозила.

- Преступницу-то нашли?

- Нашли. Сестра-дознавательница и оказалась. Она два года жупельницу в коробочке хранила, все ждала, когда кто-нибудь из соседок на тот остров слетает. На кого только могла порчу наводила, чтобы угри высыпали. Вот и дождалась. Она потом сама во всем призналась. Ее совет судил, и тоже развоплотили. Так они и лежат рядом. Глянуть - так сестры родные, не отличить.

- А невинную-то зачем в этот инкубатор?

- Так ей уже без разницы, она все равно равоплощенная. Зачем добру зря пропадать?

Влад промолчал. Страшная сказка закончилась еще более страшной в своем прагматизме моралью.

Внизу медленно вечерело. Опустел пляж, погрузился во тьму местный форум. Ни единого огня не освещало улицы: чародейкам не нужно, они и так видят. Лишь багровыми клубами отливал горячий воздух над верхушками печных труб. Влад прищурился и с расстояния во много сотен километров различил искры, вылетающие из очага через дымоход, и даже вроде бы ощутил запах подгоревшего мясного пирога и густого супа из капусты с любистком.

- Пора?

- Нет, что ты. Еще никто не спит. Ужинают, потом колдовать будут. Вечернее колдовство самое забористое. Только потом спать лягут, да и то не все. Но кто нам нужен, те лягут.

- Все-таки скажи, что ты задумала? А то болтаемся тут у всех на виду. Внизу небось звезды высыпали, так что и нас видно.

- Пускай. Ты, главное, следи, чтобы к нам никто потихоньку не подкрался. Особенно если шестериком, тогда сразу меня дергай. А что я задумала - сам скоро увидишь.

- Тогда хотя бы расскажи, что за жупельница такая, что сначала в коробочке сидит, а потом целыми семьями людей жрет?

- Жупельница и есть. Жучок такой махонький. Так просто он ничего человеку сделать не может, а вот если девочка совсем крохотулечная, то жупельница ей в носик или ухо залезет и там спрячется. А когда мама спать уляжется и дочку с собой возьмет, то жупельница уже на мать переползет и в мозг вгрызется. А та во сне и не почует ничего.

Влад кивнул понимающе. Сама Чайка все ночи проводила в обнимку с помелом, обратившись в сияющую торпеду. Приблизиться к ней в это время было равносильно самоубийству что для жупельницы, что для мужчины - разницы никакой.

- Вообще-то детям полагается перед сном ушки и нос проверять, грудное молоко закапывать, да кто ж это делает? Вот когда по деревне весть прошла, что жупельница двух женщин убила, то тут все кинулись девкам уши мыть, даже самым большим. Так через день жупельницу и словили.

- А дети как? Те, в которых жупельница забиралась.

- Что дети? Жупельница грудничков не ест. Она женского молока на дух не переносит. Девочки потом рядом с мертвой матерью от голода умерли, а быть может, их нашли и выходили. Не знаю, это ж когда было.

- Одного не пойму, зачем твоя дознавательница это устроила? Чем ей соседка досадила, чтобы так мстить?

- Я откуда знаю? Может, соседка у нее в детстве прутик любимый отняла. Для ненависти много причин не надо. На то и ведьмы...

Лозунг чародейного царства на этот раз прозвучал странно, и лишь через минуту Влад понял, что Чайка опустила слово "мы".

- Пожалуй, потихоньку начну, - сказала Чайка, окинув взором глубокую тьму, сгустившуюся внизу. - Следи за воздухом, чтобы никакая посторонняя ступа рядом не сшивалась.

Она зажмурилась, сосредотачиваясь, и послала вниз мягкое, почти незаметное сонное заклинание. Оно не несло в себе никакой угрозы и никак не было замаскировано, поэтому всякая колдунья могла с легкостью оттолкнуть его от себя, что многие и сделали. Но никто не заподозрил дурного, каждый подумал, что это усталая мамаша спешит утихомирить не в меру разыгравшуюся дочуру или сиделка в приюте старается обеспечить себе спокойную ночь.

В приюте толстая нянька из тех начисто лишенных честолюбия колдуний, что даже не пытались ни разу покинуть Новую Землю, протяжно зевнула, разом перекрыв достижение покойного диспетчера, и, с трудом проверив, что все воспитанницы спят каждая в своем закутке, вернулась в сестринскую и повалилась на постель, напрочь забыв, что в обязанности ее входит рассказывать девочкам сказку, навевая волшебные сны.

Вскоре добрая половина города спала: девчонки, охраняемые обычаем и строгим законом, взрослые чародейки - даже во сне продолжая сжимать метлу, вокруг которой распространялось легкое защитное сияние. Взрослые в безопасности, а дети... кто нападет на детей? Ни прибыли, ни удовольствия, ни славы...

Следующее заклинание тоже не было могучим, но изощренным на самом пределе возможного для молодой чародейки. То была ночная сказка, сладкий сон, который увидят все девочки города, если, конечно, материнская воля не защитит их. Но даже среди тех ведьмушек, чьи матери не спали в этот час, большинство увидели ночную сказку. Заклинание не несло никакого вреда, только ласку и заботу, так что самые добросовестные матери не заподозрили дурного.

Очевидно, в приюте кто-то перестарался и рассказывает сказку не только воспитанницам, но и всему городу. Наиболее дотошные с легкостью распутали кружевную вязь сновидения:

Большой дом под красной черепичной крышей, над высокой трубой вьется дымок, ставни распахнуты. За домом зеленеет огород, полный произрастаний Старой и Новой Земли, плетень покосился под тяжестью огромной тыквы, какую без особого волшебства, пожалуй, и не вырастишь. И знакомый сказочный зачин: "Жил-был один почтенный и знатный человек..." - а где-то вдалеке уже слышится веселая танцевальная музыка: "Пам-тирам-пам!" - и легкий хрустальный перезвон. Ну, конечно, "Золушка" - слышано-переслышано, видано-перевидано!

Разумеется, всякая колдунья, сплетая сновидение, рассказывает сказку немного по-своему. Вот и здесь: прекрасный принц одет странно и корона у него без зубцов, круглая и охватывает чуть не всю голову. А впрочем, это же принц, существо сказочное, каких в жизни не бывает. Кто может знать, во что одеты несуществующие принцы? Влад Кукаш, доведись ему посмотреть этот сон, немало бы посмеялся, обнаружив на принце летную форму лейтенанта военно-космических сил. Но откуда это знать ведьме, в жизни не видавшей ни принцев, ни лейтенантов? И успокоенная мать пропускает добрый сон к мирно посапывающей девочке, радуясь, что вечер оказывается свободным и можно посвятить его злободневным делам. "Довлеет дневи злоба его" - и ведьмы в этой злобе понимают более всех остальных. Добрая половина города спит, а злая...

И никто не заметил одной маленькой, совсем несущественной странности: девочка, которая видит сказку неспешно, изнутри, сливаясь с одним из героев, на этот раз будет не Золушкой, а доброй феей. Казалось бы, какая разница? Фея - та же чародейка, она и на балу может побывать, вдоволь натанцеваться, и подглядеть из-за плетня, как примеряют крестнице потерянную туфельку. Будущей ведьме даже проще войти в образ не беспомощной девчонки, а могучей волшебницы. И только потом, много дней спустя, маленькая странность ночной сказки может вылиться в странные поступки.

Чайка вздохнула и открыла глаза.

- Кажется, получилось, - сказала она. - Никто ничего не заметил. А тут что творится?

- Все спокойно, - ответил Влад. - Так расскажи, что у тебя получилось-то? Ты говорила, я сам все увижу, а я не видел ничего.

- Значит, не спал, - усмехнулась Чайка. - Уснул бы от моего первого заклинания, все как есть увидал бы.

Влад, которому и впрямь пришлось немало побороться с внезапно навалившейся сонливостью, возмущенно фыркнул: его поставили наблюдать, а спать на посту - не в его правилах.

- Я сновидение наводила, - объяснила Чайка, - рассказывала девочкам сказку о том, что дарить подарки много приятнее, чем получать их.

Влад вывел двигатели на форсаж, ступа, висящая над спящим городком, растаяла среди недоступных звезд Новой Земли.

- Жаль, что больше так не получится, - донесся голос Чайки, колдующей возле двигателя. - Всего одна сказка, всего в одном городе - мало.

- Почему не получится? - спросил Влад. - Сама же говорила: никто ничего не заметил. Так почему бы на следующую ночь не прилететь снова? Пусть не в этот город, в другой...

- Завтра наступит ночь Большой Луны, она раз в две недели бывает. Старухи на совете ведьм в эту ночь будут меня проклинать. А послезавтра меня развоплотят.

- Вот что, - сказал Влад и решительно тормознул истребитель, уже готовый скользнуть сквозь завесу в мир океана. - Боюсь, мы с тобой поменялись местами. Помнишь, я о пси-векторе выспрашивал, а всего-то надо было распутать поводок. Давай-ка, иди сюда и рассказывай, подробно и по порядку, что за проклятие, как оно проявляется и почему ты так уверена по поводу послезавтрашнего дня.

Чайка покорно вошла в рубку, присела в своем любимом углу.

- Проклятие Большой Луны само по себе неопасно, просто пока Большая Луна на небе, она будет меня высвечивать. И стоит мне только появиться на Новой Земле, как старшие ведьмы в ту же минуту будут знать, где я и чем занимаюсь. А уж долететь туда в пять минут смогут, их метлы не чета моей, в такие места дорогу знают, что мне и не снились. Ясно, что поймают меня на раз, я-то их заклинаний не увижу, меня Луна слепить станет.

- Я правильно понял, что за пределами Новой Земли проклятие не действует?

- Правильно. Только над океаном старухи за мной ищейку пустят. Найдут место, где я колдовала, - и пустят. Сбить ее со следа можно, только пройдя через пелену. А там меня все старухи разом углядят и снова гнать начнут. Я одна, а их в совете шестьсот шестьдесят шесть. Ясное дело, что загонят.

- Не представляю, какое решение может принять совет, состоящий из шести сотен вздорных старух, - заметил Влад. - У них же там сплошная грызня будет.

- Ежели кого развоплотить - еще как может. Мигом решение примут. Единогласно.

- Ладно, об этом потом. Ты еще сказала: "...пока Луна на небе". Что это значит?

- Есть еще ночь Малой Луны. Тоже раз в две недели. И пока эта ночь длится - двенадцать часов, проклятие Большой Луны не действует, потому что эти две луны враждуют друг с другом.

- Это уже кое-что. А проклятие Малой Луны на тебя наложить не могут?

- Могут, только тогда первое проклятие снимется. Я же говорю: враждуют они.

- Видишь, не так все и страшно. Просто придется на Новой Земле появляться пореже. Давай теперь с ищейкой разбираться. Что это за зверь и с чем его едят.

- Это не зверь, это... ищейка. С виду - как будто помело летит. - "Торпеда", - перевел для себя Влад. - Но ведьмы там нет, одна видимость. Она чувствует след колдовства и идет по нему. А как догонит, то вцепится и будет тебя высвечивать и в том мире, и в этом, в любое время, независимо от луны. И уничтожить ее нельзя, ищейку всем советом наколдовывают, что я против них?

- Так... неприятная штучка. Сотню их зараз сделать не могут?

- Нет. Только одну.

- С одной управимся. Если, например, по прямой уходить? Скорость у нас больше.

- След все равно останется. Не вечно же нам убегать, где-то остановимся, тут она нас и возьмет. А если целую неделю, не сворачивая, гнать, то старухи этот прием быстро раскусят, через Новую Землю вперед забегут и переймут в лучшем виде. Сами в гексаграмму влетим и не поймем как.

- След, говоришь, останется? Так вот, фигушки им, а не след! Оторвемся от ищейки, выберем звездное скопление погуще, там ты свое помело погасишь и будешь сидеть тихо, как мышка. А я потихонечку, на обычных гравигенераторах со скоростью двадцать световых отползу в сторонку. И искать нас можно будет, пока вселенная от тепловой смерти не скукожится.

- Один раз это, быть может, и сработает, но в следующий старухи рядом с ищейкой пошлют настоящее помело, а то и десяток, а уж ведьма твою ступу на таком расстоянии с полувзгляда определит.

- Да что твои бабы, офанатели?! Дела им нет, как тебя всем миром ловить?

- Это дело самое увлекательное - загонная охота на живого человека. От желающих отбоя не будет, ни одна своей очереди не упустит, на то они и ведьмы. Кроме того, лучше перестраховаться, чем решить, что обо мне забыли, и влипнуть в силки.

- Вот это - правильно! - Влад подошел к Чайке, обнял ее за плечи. - Мы станем очень осторожными, так что никто нас не найдет, а если и найдут, то не поймают. Хорошо, что ты про гексаграмму сказала, я теперь от любого шестиугольника, как от зачумленного, шарахаться буду. Уж как-нибудь им прицел собью, не возьмут. А пока давай следы путать и выбирать островок поуютнее. Нам теперь подолгу на островах отсиживаться придется.

ГЛАВА 13

Планету они подобрали со всех точек зрения удачную, курортную, можно сказать, но отдыхать на следующие сутки им не пришлось. Влад видел, что Чайка нервничает из-за творящегося в иной Вселенной проклятия, и решил занять ее делами, а заодно пополнить на корабле запас воды.

Вообще, расход воды в плазменных генераторах минимален, только во время резкого разгона корабля. На маршевой скорости с лихвой хватало межзвездного водорода и встречных частиц. И все же запас воды следовало пополнить. Натаскать в ладонях триста тонн воды - занятие для очень упорных и не слишком сообразительных людей; Влад придумал куда более быстрый способ. Катер поднялся на околопланетную орбиту, где Влад открыл вентили пустых цистерн и стравил воздух. Затем цистерны были задраены, после чего истребитель Влада и Чайка по отдельности опустились, но не на сушу, а в волны большого пресного озера. Под водой Чайка вновь отвернула вентили, и за какой-то час все емкости наполнились озерной водой.

- Здорово! - высказалась по этому поводу Чайка. - Я слышала, что ступу время от времени нужно мыть, но не знала - зачем. А сестры - те, у кого ступы есть, - иногда по нескольку дней ждут, пока ступа напьется и у нее из хоботков воздух перестанет выбулькивать.

- Значит, это хоботки? - весело спросил Влад.

- Ага!

- Так вот, это вентили, и теперь запас хода у нас хоть на тот конец Метагалактики. Впрочем, туда мы еще успеем, а пока полетели проведать Седьмую опорную базу.

На исходные позиции выдвигались пешим по конному, не ныряя к запретной отныне Новой Земле, так что дорога, даже при их скоростях, заняла почти двое суток. Чайка хандрила, Влад развлекал ее как мог. Наконец подошли достаточно близко, чтобы начать переговоры, а в случае чего - пригрозить атакой.

Влад включил громкую связь, и голос Кутелянда наполнил рубку:

- База вызывает капитана Кукаша. Капитан Кукаш, ответьте базе...

Если бы не повышение в чине, можно было бы подумать, что с прошлого сеанса связи ничего не произошло. Влад некоторое время слушал молча, пытаясь определить, запись он слышит или лорд-капитан действительно сидит перед микрофоном и, подменяя рядового радиста, заунывно повторяет одну и ту же пару фраз. К самому лорд-капитану Влад не испытывал никаких чувств, воспринимая его как лишенный человеческой оболочки скрипучий голос, что скребется в динамике. Влад не обрадовался и не огорчился, узнав, что Кутерлянд уцелел во время налета, лорд-капитан был всего лишь принадлежностью Особого отдела, специальным оборудованием, а к оборудованию трудно испытывать нежные либо злые чувства. Вот сквайр-лейтенанта Ногатых Влад охотно увидал бы на больничной койке. Не убитым, а искалеченным, чтобы сквайр-лейтенанту оторвало ногу по самое его любимое место.

Влад вдоволь наслушался причитаний лорд-капитана, но так и не смог ничего определить. Наконец это занятие надоело, Влад включил микрофон и четко произнес:

- Говорит Влад Кукаш. Мне необходимо поговорить с командующим базой.

- Айн момент! - немедленно откликнулся Кутерлянд, доказав тем самым, что никакой записи не было, а он сам сидел все эти дни, ожидая связи.

Влад ждал, предвкушая, что именно скажет ему командующий. Однако в динамике раздался хорошо знакомый голос:

- Здравствуйте, Кукаш, - произнес генерал-барон Мирзой-бек.

- Послушайте, генерал! - устало взмолился Влад. - С вами очень приятно поболтать, но вы же понимаете, что никакие сведения я не передам в ваше исключительное владение. Мне нужно говорить с командующим.

- Вынужден вас огорчить, - постным голосом произнес Мирзой-бек. - Демонстрация силы, которую вы нам устроили, оказалась слишком убедительной. Граф-маршал Мунс погиб на боевом посту и не может выйти с вами на связь. Кстати, я сейчас временно исполняющий обязанности командира Седьмой опорной базы. Так что главнее меня здесь никого нет. Можете говорить.

- В таком случае, - голос Влада был непреклонен, - вы сейчас свяжете меня с императором.

- Зачем? - доброжелательно спросил Мирзой-бек. - Если вы хотите сообщить его величеству ужасную тайну торпедных ускорителей, то это давно уже не тайна, так же как и существование совета Новой Земли, с которым я в настоящий момент веду переговоры.

Влад молчал, не зная, что сказать. Молчание длилось долго, наконец генерал-барон вздохнул и наставительно произнес:

- Я вас предупреждал, что тайны - товар скоропортящийся, их надо продавать вовремя. Хотя, лейтенант, не отчаивайтесь, вы еще можете вернуться и воспользоваться амнистией. Для вашей подруги я тоже постараюсь что-нибудь сделать, хотя законные власти Новой Земли решительно требуют, чтобы она была передана им. Впрочем, меня заверили, что смертной казни на Новой Земле нет. Полагаю, Кукаш, что вам следует сдаться.

ГЛАВА 14

Судьба не слишком благоволила к генерал-барону Мирзой-беку. Его родственные связи с царствующим домом были столь отдаленными, что не приходилось рассчитывать на сколько-нибудь серьезную должность. С другой стороны, будущий начальник Особого отдела находился в столь же отдаленном родстве с одним из древнейших родов империи, некогда правившим на планетах, заселенных выходцами с Востока. В результате он был равно подозрителен как для тех, так и для других. В то же время ни одна из партий не желала упустить выгоды, связанные с таким двойным родством. Жизнь общего родственника была разменной монетой в этой игре и всерьез интересовала одного только Мирзой-бека.

Мирзою не исполнилось еще двадцати, когда до ушей царственной родни дошли сведения, что юноша получает традиционное восточное воспитание и, значит, может оказаться сторонником азиатского дома. Мирзой-бека срочно забрали из университета, где он изучал историю и психологию, и определили в привилегированное военное училище, славившееся строгостью внутреннего распорядка. Единственное, что продолжало связывать кадета Мирзоя с прежней жизнью, - собственное, на восточный лад звучащее имя и старый слуга Хаким, поселившийся неподалеку от казарм и навещавший воспитанника при каждом удобном случае.

И этого оказалось достаточно.

Потеряв связь с вождями и соплеменниками, оставшись один, мудрец Хаким сделал единственное, что ему оставалось: начал растить не пешку в чужой игре, а небывалую фигуру, совмещающую силу визиря и значение шаха - именно таковы настоящие имена главнейших шахматных фигур. Почтительное обращение "шах-зада", - наследный принц - будоражило честолюбие, причудливые восточные притчи приучали к хитрости и осторожности, долгие вечерние беседы помогали трезво оценивать происходящее и выбирать верный путь. Маленький старичок, нелепый в своем потрепанном халате и стоптанных чувяках, ни у кого не вызывал подозрения. Просто старый слуга, свихнувшийся на восторженной любви к воспитаннику. Судьба любит рядиться в шутовские одежды.

Тем временем кадет Мирзой закончил училище, получив в виде исключения - все-таки родственник! - не сквайр-лейтенанта, а сразу лорд-капитана, и был направлен на Седьмую опорную базу под явный и недвусмысленный надзор граф-маршала Мунса.

Граф-маршал носил титул императорского высочества и приходился троюродным братом царствующей особе. Разумеется, его не могло обрадовать прибытие "родственничка", тем более что самому Мунсу Мирзой-бек и вовсе доводился седьмой водой на киселе. Граф-маршал заранее представлял, как юный хлыщ будет напиваться в офицерском собрании, устраивать дебоши и вообще всячески портить кровь служаке, помешанному на дисциплине и воинской выправке. Но того, что случилось, не могла представить самая разнузданная фантазия. Новоиспеченный лорд-капитан попросился на службу в Особый отдел.

Особый отдел совмещал в себе разведку, службу безопасности и военную полицию. Предполагалось, что он будет заниматься выявлением вражеских диверсантов и засылкой своих агентов в ряды противника. Однако в условиях странной войны, когда противника так и не удалось обнаружить, особисты занимались исключительно внутренней крамолой да порой выполняли отдельные поручения щекотливого толка. Короче, это было не место для человека с хорошим именем, тем более с именем, на которое падает отсвет императорского величия. Конечно, офицеры Особого отдела тоже носили приставки перед званием, но то были почти исключительно купленные титулы. Настоящий аристократ в филеры не пойдет.

Мунс изматерил дурня и с тайным удовольствием исполнил его просьбу. Хочется молокососу вместо беспечальной службы при штабе заниматься мелким сыском - исполать ему, тем более что возможности для карьеры в Особом отделе весьма ограничены. Должность начальника отдела - вот максимум, на который может рассчитывать особист. Дорожек в имперскую ставку отсюда нет.

Памятуя, что лучший способ досадить карьеристу - это позволить ему быстро достичь потолка, а потом глядеть, как тот набивает шишки, стараясь прыгнуть выше возможного, Мунс не препятствовал росту молодого офицера, и за двенадцать лет усердной службы Мирзой-бек стал генерал-бароном и начальником Особого отдела.

Сам Мунс за эти же годы ни на шаг не продвинулся по служебной лестнице. Пожилой граф-маршал не был карьеристом и предпочитал быть царьком, а не царедворцем. Он не ездил в ставку и не докучал своей особой царственному кузену, что, кажется, удовлетворяло обоих. Мунс предпочитал жуировать жизнью, а именно - устраивать смотры и парады, тиранить подчиненных, особенно - начальника Особого отдела, и держать в ежовых рукавицах наместника провинции Великая Ньянма - одной из самых захудалых и обширных провинций империи. Всего два десятка обжитых планет и бессчетное количество ни к чему не пригодных космических булыжников с паршивой углекислотной атмосферой - плохое основание для придворной игры.

Став начальником отдела, Мирзой-бек не начал стучаться в высшие сферы, набивая себе шишки, но и не успокоился на достигнутом. Он понимал, что единственный его шанс - появление нового фактора, определяющего жизнь государства, и фактором этим могут быть только торпедники. Операция с Владом Кукашем была не первым его проектом, но все остальные задумки результата не приносили. Мирзой-бек подмял Исследовательский отдел, фактически заставив начальника отдела князь-полковника Мелоу работать на себя, разведчики базы действительно совершали разведывательные полеты, забираясь все дальше в поисках гипотетической базы противника. Единственным осязаемым результатом было то, что на Седьмой опорной базе регулярно оказывались самые высокие потери техники и личного состава, за что Мирзой-бек столь же регулярно получал головомойки от граф-маршала. Самого Мунса за потери не щучили: пока гибнут простые лейтенанты и капитаны - графы и гранды могут спать спокойно.

Результата не было, но Мирзой-бек не сдавался. "Если очень долго забрасывать удочку в сухой песок, - любил повторять он, - то рано или поздно рыба начнет клевать".

И вот клев начался, и рыба, как это обычно бывает, пошла косяком.

Номинально генерал-барон Мирзой-бек считался четвертым человеком среди командования базы, штабные хлыщи считали его вовсе пустым местом, но на самом деле пустым местом были они. Поэтому, когда торпедники - а кто же еще?! - совершили варварский и неспровоцированный налет на базу, единственный, кто не потерял головы, оказался начальник Особого отдела. Граф-маршал Мунс погиб вместе со своим заместителем, не успев завершить последний роббер интереснейшей игры, начальник штаба оказался трусом и паникером, так что вся полнота власти собралась в руках Мирзой-бека, тем более что генерал-барон остался единственным на базе человеком, претендующим на родство с императором. В ставке его утвердили временно исполняющим обязанности, но по поводу своей временности Мирзой-бек не тревожился. Всякому ясно, что двоюродные внуки и внучатые племянники государя не горят желанием подставлять грудь под вражеские торпеды, так что замену временному командующему найти будет трудно. Значит, к ближайшему тезоименитству дадут ему граф-маршала и назначат на постоянную должность.

Куда большей проблемой был обезумевший лейтенант Кукаш. Уже то, что он сумел снять поводок, делало его чрезвычайно ценным в глазах Мирзой-бека, но затем бывший заключенный проявил чудеса прыткости, с легкостью порхая из конца в конец галактики, и, наконец, продемонстрировал умение воевать. Один удачный выстрел можно было бы списать на невероятное, фантастическое везение, но два таких выстрела подряд... Генерал знал - чудес не бывает. Если человек видит чудо, значит, он плохо информирован о происходящем. А быть плохо информированным Мирзой-бек не любил.