Чтение 7–й страницы книги ~Золотая лягушка~

-- Да здравствует свободная Мангазея-с, -- подобострастно вклинился в беседу продавец.

-- Я не против независимости Мангазеи, но мне доподлинно известно, что из себя представляет князь Григорий, -- грустно покачал головой Илья Матвеич. -- И скажу вам одно: лучше уж зависимость от Царь-Города, чем такая, с позволения сказать, воля.

-- Вы всегда так -- ни во что честное и благородное не верите, -- фыркнула Дарья Алексевна. -- Но я просто убеждена, что князь Григорий наведет у нас порядок. А то на улицу после заката выйти невозможно...

Василий уже хотел было вмешаться в спор и высказать все, что он думает по поводу князя Григория, а также его честности и благородства, но удержался и, так и не сделав покупки, выскользнул из песочно-часовой лавки.

***

Со стороны Царь-Города по столбовой дороге шел мужичок с котомкой за плечами. Он что-то бормотал себе под нос -- то ли напевал, то ли просто сам с собой разговаривал. И, видимо, так сильно был занят собственными мыслями, что даже не заметил, как оказался лицом к лицу с Петровичем и его душегубами.

-- Ага! -- радостно взвизгнул Соловей. -- Попался!

-- Кто? -- удивленно спросил мужичок.

-- Ты! -- уже с легкой досадой отвечал Соловей.

-- Я? -- переспросил путник.

-- А то кто же! -- осклабился атаман.

-- Что-то я не уверен, -- с сомнением покачал головой мужичок.

-- Зато я уверен! -- топнул ножкой Соловей. -- Я всегда и во всем уверен.

-- Ну-ну, -- снова покачал головой мужичок.

-- Да, я такой! -- гордо заявил атаман и даже привстал на цыпочки. -- Потомственный лиходей и душегуб Соловей Петрович. Можете звать меня просто Петрович.

-- Рад познакомиться, -- спокойно отвечал мужичок. -- Моя фамилия Каширский. Только мне, извините, Петрович, торопиться надо. Как-нибудь еще встретимся. -- И мужичок, поправив котомку, пошел дальше по дороге.

-- Эй! -- взвизгнул Грозный Атаман. -- Мужик, ты куда? Стой!

-- Ну что еще такое? -- спокойно обернулся путник.

-- Куда ты потопал? -- обиженно сказал Соловей, -- Мы же тебя сейчас будем грабить и убивать. -- И, обернувшись к долговязому, уже открывшему было рот, поспешно добавил: -- Но насиловать не будем.

-- А почему насиловать не будешь? -- удивился путник.

-- Да знаешь, -- смутился Петрович, -- чевой-то не хочется.

-- А, ну понятно, -- кивнул мужичок. -- А какать ты не хочешь?

-- Да нет вроде, -- еще более смутился Соловей.

-- А ты потужься, -- предложил мужичок, -- я тебе помогу.

-- Да спасибо, не надо, -- окончательно сконфузился Соловей.

-- Ничего, ничего, -- обаятельно улыбнулся мужичок, -- сейчас помогу. -- И он вытянул руки в сторону Петровича. -- Даю установку...

-- Ой, маманя! -- сдавленно вскрикнул Соловей. А мужичок, поправив лямки, деловито потопал дальше по дороге.

-- Петрович, что с тобой? -- озабоченно спросил долговязый.

Но грозный атаман не отвечал ему. Он стоял, широко расставив ноги, и жалобно подвывал:

-- Всех зарежу!.. Всем кровь пущу!..

А по его давно не мытым щекам катились скупые разбойничьи слезы.

***

Вернувшись с полным жбаном лягушек на постоялый двор и переодевшись по-домашнему, Василий взялся было за восстановленный Мисаилом список с "могильного" свитка, но тут в комнату ввалились скоморохи. Были они в легком подпитии, однако детектив, не терпевший пьянства при выполнении рабочего задания, отложил антиалкогольную лекцию на потом, так как почувствовал, что Антип с Мисаилом переполнены не только вином, но и ценной информацией, каковую просто не в состоянии держать под спудом.

Василий сел верхом на стул и приготовился слушать.

-- Для начала мы выбрали могилку позаброшеннее неподалеку от нашей усыпальницы и стали ее приводить в порядок, -- степенно сообщил Антип, -- выпололи сорняки, поправили крест...

-- Но вскоре к нам подошел кладбищенский смотритель и предложил грабельки и лопатку, -- нетерпеливо подхватил Мисаил. -- Ну, мы его тут же спросили о гробнице князей Тихославских. Смотритель что-то нехотя пробурчал, но тут я сказал, что куплю и грабельки, и лопатку, и показал ему золотой...

-- Тут он стал сама любезность, -- добавил Антип, -- и сходу выложил все, что знал. И даже то, о чем мы вовсе не спрашивали. Он порывался провести нас по кладбищу и рассказать обо всех захоронениях, так что мы едва от него отвязались...

-- Ну хорошо, а что он сказал о гробнице князей Лихославских? -- с нетерпением перебил Василий.

-- А ничего, -- развел руками Мисаил. -- Оказалось, что он уже тридцать лет и три года состоит при кладбище, но не помнит, чтобы хоть кто-нибудь к усыпальнице приходил, не говоря уже, чтобы хоронить.

-- Ну, это мы и без того знаем, -- с некоторым разочарованием заметил Дубов.

-- Зато смотритель зело хвалил господ Загрязевых, -- сообщил Антип. -- Ну, тех, что в часовне с золотым куполом и изваянием синьора Черрителли. Он сказал, что туда чуть ли не каждый день приходит один человек, очень набожный, и подолгу молится в семейной часовне.

-- Как раз при нас он туда входил, -- добавил Мисаил. -- Сразу видно -- изрядный господин. Должно быть, из богатого купечества -- в дорогом кафтане и при бороде.

-- И долго он там пробыл? -- без особого интереса спросил детектив.

-- А мы не видели, когда он вышел, -- махнул рукой Антип. -- Как только поняли, что ничего нового об усыпальнице Лихославских не узнаем, так сразу отправились в прикладбищенский кабачок "Веселый покойник".

-- И вот уж там-то как раз кое-чего и разузнали! -- радостно выкрикнул Мисаил.

-- Насчет Лихославских, -- уточнил Антип. -- Не успели мы налить по первой чарке, как к нам за стол подсела некая дама...

-- Ну какая она дама, -- пренебрежительно перебил Мисаил, -- настоящая Кьяпсна.

-- Кто-кто? -- переспросил Дубов. -- Это что, имя такое, или фамилия?

-- Да прозвище, -- хмыкнул Антип. -- Так здесь зовут тех, кто слишком злоупотребляет кьяпсом. В общем, горьких пьяниц. Ну вот, мы ей налили чарочку, она ее лихо выпила и начала нести какую-то чушь о том, что вот уже без малого пол века побирается на кладбище и что здесь ее всякий покойник знает.

-- Тогда мы спросили ее о князьях Лихославских, -- нетерпеливо подхватил Мисаил, -- и знаешь, что она сказала? Оказывается, один из них был городским старейшиной, когда Новую Мангазею завоевал царь Степан. За строптивое поведение царь повелел высечь князя на конюшне, и тот, не стерпев позора, закололся кинжалом. После чего всех его ближних и дальних сородичей Степан выслал из Мангазеи -- кого посадил в темницу, а кого отправил в разные отдаленные монастыри.

-- Так что, выходит, Джон Уильям Свамп вовсе не врал в своем "Завоевании Мангазеи", -- с некоторым ехидством отметил Антип.

-- Ну что же, теперь нам хотя бы ясно, почему усыпальница князей Лихославских пришла в такое запустение, -- подытожил Василий. -- Остается только выяснить, каким образом ее используют под...

Но договорить сыщик не успел, так как из коридора донесся неясный шум вперемежку с причитаниями.

Антип выглянул в коридор:

-- Там, похоже, с нашим соседом священником что-то стряслось.

И Василий Николаевич понял, что никакого тайм-аута нынче вечером у него не будет.

***

Клонящееся к западу солнце припекало и размаривало, но майор Селезень терпеливо лежал на крыше баньки и, героически борясь с дремой, оглядывал в бинокль окрестности. На въезде в село со стороны моста солдаты валялись в тени большого амбара, курили и болтали. У моста плескалась в реке ребятня. А совсем недалеко от баньки неспеша проползало деревенское стадо под неусыпным руководством Васятки. Майор направил бинокль в ту сторону -- что-то там было не так. И действительно, за стадом плелась худосочная фигура в форменном кафтане.

-- Ба, кого я вижу! -- ухмыльнулся майор, -- Мстислав. Твоя любовь к животным тебя погубит. -- И Александр Иваныч бесшумно, но быстро спустился на землю.

Коровы и овцы, мирно пощипывая травку, продвигались в сторону баньки. Справа от них степенно вышагивал аист, время от времени наклоняясь за лягушками в высокую траву. Слева от стада неспеша шел Васятка с большим кнутом на плече и зорко поглядывал на своих подопечных, а иногда украдкой и на странного гостя. Мстислав же шел позади, насвистывая себе что-то под нос и помахивая веточкой от назойливых деревенских мух. Его глаза сладострастно взирали на мерно покачивающиеся коровьи крупы и полные молока вымени. Похоже, ничто на свете не могло вывести его из этого благостного состояния. Но, как нередко это бывает в лучшие минуты нашей жизни, идиллия была разрушена появлением непрошеного гостя. Это майор личной персоной внезапно возник перед Мстиславом из высокой травы.

-- Селезень! -- побледнев, пробормотал Мстислав.

-- Кря! -- ехидно ухмыльнулся майор, и его грозный кулак врезался в челюсть наемника.

Свет померк в глазах любителя зверушек и международных конфликтов. И вот же ирония судьбы -- ни одна буренка даже не обратила внимания на исчезновение ухажера. Только Васятка да аист посмотрели в ту сторону, но кроме колышущегося разнотравья ничего не узрели. "Померещилось", решил Васятка.

***

Александр Иваныч Селезень был человеком, который умело скрывал под маской грубоватого солдафона свою скромную и даже застенчивую сущность. Например, он так смущался в присутствии дам, что порой начинал с перепугу вести себя просто развязно. О чем, правда, впоследствии сожалел, но ничего с собой поделать не мог. Армия с ее жестким порядком была для него единственным прибежищем. Там все было просто и понятно. Не то что хотя бы с той же религией. Ну не мог майор поверить в эдакого доброго дедулю, сидящего на облаке и раздающего пряники своим внучкам. Господь представлялся майору старым седым командующим, постоянно корпящим в своем штабе над стратегическими планами вечной войны со злом. А себя он видел его солдатом. Не хуже и не лучше других. И весь смысл своей Веры он видел в исполнении поставленной перед ним небесным командующим боевой задачи. И сделать надо все, а если потребуется, и жизнь отдать за то, чтобы на твоем рубеже зло не прошло...

А потом командующий призовет тебя в свою заоблачную ставку и спросит:

-- Что же это ты, братец, -- хитро прищурив добрые глаза, -- в тылу, значится, отсиживался? Сладко ел, да мягко спал. А мои приказы и в голову не брал.

-- Никак нет, товарищ командир, -- немного смущаясь, отвечал бы ему майор, -- Боевую задачу выполнял в силу своего разумения, а уж справился ли, не мне судить.

-- Знаю, знаю, майор, -- усмехался в седые усы командующий. -- Все знаю -- должность у меня такая. Да ты присаживайся, не стесняйся. Папироску хочешь? Сейчас дневального архангела кликну -- чайку нам сварганит. И поговорим мы с тобой, Александр Иваныч, о том, как нам дальше с мировым злом воевать. Как-никак, ты прямо с передовой прибыл. Небось жарко там было? Но ты-то молодцом держался.

-- Служу... -- вскочил майор и запнулся. Краска смущения залила его лицо.

-- Да не красней ты, майор, как девица, -- засмеялся седой командир, -- не в названиях суть, лишь бы сам ты в душе своей за правое дело был. За доброту, за правду, за любовь. И не стесняйся, майор, служить советскому союзу, коли под этим у тебя честь и совесть подразумевается. А подхалимы с их сладкими "аллилуями" отправятся потом на вечную гауптвахту. Вот так вот. А теперь давай чай пить будем. Да о делах толковать. Зло-то все наглее и изворотливее становится, что-то предпринимать надо, Александр Иваныч...

***

Баба Яга сидела пригорюнившись на пороге собственной избушки, когда над самой крышей пронеслось что-то черное и огромное. Это что-то сделало боевой разворот над лесом, снося верхушки елок, и резко пошло на посадку, явно целясь в саму Бабу Ягу. Та с перепугу рванула в избу с истошным криком:

-- Спасайся, кто может!

Кот, читавший в это время на сундуке какую-то потрепанную книжку, удивленно посмотрел на Бабу Ягу и только успел открыть рот, видимо, для того, чтобы спросить, в чем дело, как раздался оглушительный грохот, и изба зашаталась. Но устояла. Кот неспеша слез с сундука, осторожно приоткрыл дверь, усмехнулся и, распахнув ее уже настежь, вышел на порог.

-- Ну ты даешь! -- весело промурлыкал он.

-- Не рассчитали маненько, -- раздался утробный голос в ответ.

Баба Яга, видимо, уже пришедшая в себя после первого испуга, выглянула из избы вслед за котом. А перед избой сидело здоровенное чудище, весьма похожее на динозавра, но только с тремя головами и перепончатыми крыльями. Чудище попыталось изобразить улыбку всеми тремя крокодильими мордами:

-- С добрым вечерочком, Ягоровна.

-- Ах ты гад летучий, -- взвилась в ответ Яга, -- залил все свои шесть бельм и летает тут, понимаешь. Чуть избу не снес! А опосля этого -- с добрым вечерочком, Ягоровна!

-- Ну чего ты раскричалась? -- нахмурились все три рожи. -- Я что, нарочно? -- При этом нежданный гость развел маленькими передними лапками. -- А вообще-то могу ведь и дыхнуть! Так что ты меня не зли. Того-этого...

-- Это ты меня не зли! -- смело отвечала Ягоровна.

-- А во ща как дыхну... -- пробасила правая голова.

Но Яга упредила ее и, сложив пальцы в жменю, щелкнула. И из руки вылетела небольшая шаровая молния. Правая голова мотнулась в сторону на длинной шее и, слава богу, увернулась.

-- Ну ты чего, Ягоровна, -- примирительно пробасила голова, -- я ж так, шуткую.

-- Да не бери ты его в голову, -- протянула лирическим баритоном левая, -- он сегодня не в духе.

-- Я уже две сотни лет как не в духе, -- буркнула правая.

-- А до того был в духе? -- рассмеялась Яга.

-- А то как же, -- грустно протянула правая голова, -- я ж тогда воеводой был.

-- Что-то ты мне раньше этого не рассказывал, -- удивилась Яга.

-- Да рассказывал, -- махнуло лапкой чудище, -- рассказывал, да ты, Ягоровна, видать, просто запамятовала.

-- Может, и запамятовала, -- пожала плечами Яга, -- а ты еще раз расскажи.

-- А самогону нальешь? -- спросила правая голова.

Баба Яга вопросительно глянула на своего помощника.

-- Сейчас принесу, -- деловито отвечал кот и скрылся в избе.

***

Отец Нифонт лежал в своей комнате на кровати, прикрытый простыней. Сыскной пристав сидел за столом и деловито составлял опись немудреного имущества, два его помощника у двери переминались с ноги на ногу, ожидая, когда можно будет унести тело, а Ефросиния Гавриловна, почтенная хозяйка постоялого двора, ходила из угла в угол и при этом горестно причитала:

-- Ох, господин пристав, да как же это!.. Никогда у меня ничего такого не бывало... -- При этом хозяйка размахивала руками и театрально хваталась за голову.

-- Говорили же вам, Ефросиния Гавриловна, -- пристав оторвался от писанины и строго оглядел хозяйку, -- чтобы вы привели в порядок эту доску. Я сам, идя по ней, едва не оступился! Мостик бы какой построили, что ли.

-- Построю, обязательно построю, все приведу в порядок! -- с трагическими придыханиями отвечала Ефросиния. -- Завтра же плотников позову...

-- Я сам прослежу, чтобы это безобразие прекратилось, -- сказал пристав. -- А то знаем мы вас: пока гром не грянет...

В двери постучали.

-- Да-да, входите! -- крикнул пристав. В горницу вошел скромно, но опрятно одетый человек:

-- Извините, что отвлекаю. Меня зовут Савватей Пахомыч, я сосед отца Нифонта.

-- Пристав Силин, -- не отрываясь от бумаг, буркнуло должностное лицо. -- Вы что, имеете нечто сообщить по поводу несчастного случая?

-- А разве это был несчастный случай? -- несколько удивился Савватей Пахомыч.

-- А что же еще? -- Силин оторвался от бумажной рутины и с интересом посмотрел на вошедшего. -- Если человек шел по плохо закрепленной доске, -- тут он выразительно глянул на Ефросинию, -- и свалился вниз, то в этом ничего счастливого я не нахожу.

-- Да-да, конечно, царствие ему небесное, -- благочестиво перекрестился Савватей Пахомыч. -- Скажите, господин пристав, что будет с его останками? Покойник ведь человек приезжий, в Мангазее никого из близких у него нет.

-- Что будет? -- вздохнул пристав. -- Подержим несколько дней в покойницкой, а если никто не явится, схороним на казенный счет в общей могиле для бедняков.

-- А нельзя ли как-нибудь иначе? У него осталась сестра в Каменке, если ей сообщить, то, может быть...

Пристав на минутку задумался:

-- Можно похоронить во временной гробнице, но это будет стоить немного дороже.

-- Одну минуточку! -- Савватей Пахомыч поспешно вышел из комнаты и тут же вернулся с несколькими золотыми монетами. -- Я был должен отцу Нифонту некоторую сумму. Не могли бы вы, господин Силин, распорядиться, чтобы тело похоронили хотя бы в этой, как вы сказали...

-- Во временной гробнице? Да-да, разумеется, Савватей Пахомыч, -- почти радостно отвечал пристав, отправляя золотые в широкий карман служивого кафтана. -- Не извольте беспокоиться, все будет сделано в наилучшем виде. -- И, обратившись к своим помощникам, Силин велел: -- Выносите!

-- Благодарю вас, не буду мешать. -- Сопровождаемый тоскливым взором Ефросинии Гавриловны, Савватей Пахомыч бочком выскользнул в коридор.

***

Глава Царь-Городского сыскного приказа за долгие годы службы привык добросовестно и основательно исполнять свои обязанности. Вот и сейчас, стараясь не думать об угрозе, нависшей над Кислоярским царством, Пал Палыч внимательно читал сводку за минувший день. Особое его внимание привлекло следующее сообщение:

"Было проведено разыскание среди торговцев мылом, и некий городской коробейник, именем Петрушка, показал, что около трех недель назад продал одному прихрамывающему человеку вельми мрачного вида три куска мыла, одинакового с тем, которое было использовано при нападениях на князя Владимира и боярина Андрея. Сказал оный Петрушка также, что после того несколько раз видел вышеозначенного человека и готов его распознать".

-- Хорошо бы, -- вздохнул Пал Палыч. -- Чую, что это как-то связано и с осквернением могилы князя Владимира.

Пал Палыч продолжил чтение:

"Вблизи пятнадцатой версты Белопущенского тракта замечен летающий предмет -- ступа, управляемая женщиной с помощью метлы".

-- Что за чепуха! -- изумился Пал Палыч. -- Ягорова же сидит в темнице и до сих пор не бежала, -- тут он печально вздохнул, -- в отличие от Каширского. Или верно говорят, будто нечисто место пустым не бывает. -- И глава приказа стал читать свои любимые сообщения из Боярской Думы:

"Едва началось очередное заседание, боярин Илюхин вскочил с места и потребовал дать объяснения по поводу того, куда Рыжий девал тела убиенных близ его терема князя Владимира и боярина Андрея. Не дождавшись вразумительного ответа вследствие отсутствия в Думе господина Рыжего, боярин Илюхин обвинил в убийствах лично царя Дормидонта и призвал бояр и воевод поднимать стрельцов и народ, дабы идти к царскому терему и вздернуть Государя, Рыжего и Борьку на копья и секиры. Когда председатель повелел в очередной раз вывести боярина Илюхина из Думы за непотребное поведение, то охранники отказались это делать и высказали союзность с Илюхиным и его единоумышленниками".

-- Все, это конец, -- обреченно прошептал Пал Палыч.

***

Лишь поздно вечером Дубов смог наконец-то приняться за список со свитка, найденного в гробнице. И, глянув на последнюю строчку, где значилось "Анисиму и Вячеславу за попа -- семь золотых задатка", горестно взвыл.

-- Что с тобой, Савватей Пахомыч?! -- всполошились скоморохи, которые уже готовились отправиться ко сну.

-- Дьявол, что мне стоило прочесть эту бумагу чуть раньше! -- жестоко корил себя Дубов. -- Тогда отец Нифонт остался бы жив. Ах я дурак!..

-- Да не убивайся ты так, Пахомыч, -- стал успокаивать его Мисаил.

-- Скажи, мы чем-нибудь можем тебе помочь? -- участливо спросил Антип.

-- Можете. -- Василий уже преодолел приступ отчаяния и был как никогда деловит и собран. -- Устройте мне встречу с вашей подругой, с Ефросинией Гавриловной. И как можно скорее.

-- Нет ничего проще! -- Скоморохи выскочили из горницы, а уже через несколько минут возвратились вместе с хозяйкой постоялого двора. Она выглядела встревоженной, но уже не жестикулировала, как незадолго до того в комнате покойного.

-- Скажите, почтеннейшая Ефросиния Гавриловна, -- приступил к расспросам Василий, -- то, что случилось с отцом Нифонтом -- это и вправду несчастный случай?

-- Да как вам сказать, Савватей Пахомыч, -- чуть замялась хозяйка. -- Слава богу, господин пристав именно так и считает.

-- А вы считаете иначе? -- многозначительно понизил голос Василий.

-- Ну право и не знаю, -- задумалась хозяйка. -- Сколько помню, с этой доски никто еще не падал. Даже в самом горьком подпитии. А отец Нифонт уж на что был тверезый человек.

-- Вы не замечали ничего подозрительного? -- напрямик спросил Дубов. Ефросиния молчала. -- Вы что-то видели?! -- чуть не вскричал Василий. -- Умоляю вас, ответьте! Это зачтется вам там, на высшем суде. -- Последнюю фразу детектив произнес столь вычурно театрально и произвел при этом столь выразительный жест, что Константин Сергеич Станиславский наверняка сказал бы свое знаменитое "Не верю!". Однако Ефросиния Гавриловна не была знакома с теориями великого реформатора театра, и ее старое скоморошье сердце дрогнуло:

-- Сегодня тут чуть не весь день околачивался какой-то очень уж противный господин. Я еще заметила, как он разговаривал с отцом Нифонтом, царствие ему небесное.

-- Как он выглядел? -- спросил Дубов.

-- Ну, одет прилично, с тонкими усиками, лицо такое длинное, а волосы как будто чем-то напомажены. Ах да, еще синяк чуть не с пол рожи.

"Это он!" -- мелькнуло в голове детектива. Приметы совпадали с тем субъектом, с которым его судьба свела позапрошлой ночью на узкой улочке. "А отец Нифонт говорил, что у его племянника было двое друзей, по имени Анисим и Вячеслав. И один из них тоже показался ему очень неприятным типом..." Василий бросил взгляд на листок -- последние строчки так и мелькали двумя этими именами.

-- Савватей Пахомыч, что с вами? -- оторвал его от раздумий голос хозяйки. -- Я вам говорю, а вы как будто ничего не слышите.

-- Ах, извините, -- оторвался Дубов от своих мыслей. -- И вы все это сообщили господину приставу?

-- Да ну что вы! -- замахала руками Ефросиния. -- Я еще жить хочу.

-- Ну а мне зачем рассказали?

-- Сама не знаю, -- вздохнула хозяйка. -- Хотя нет, знаю -- отец Нифонт нынче несколько раз спрашивал вас. Будто бы собирался сказать вам что-то очень важное. Но не дождался и куда-то ушел. А когда вернулся... -- Ефросиния снова горестно вздохнула. -- Ну, я пойду. Спокойной вам всем ночи.

-- Погодите минуточку, -- остановил ее Василий. -- У меня будет к вам маленькая просьба, Ефросиния Гавриловна. Не сдавайте хотя бы до завтра комнату отца Нифонта. Я хочу там побывать -- может, узнаю, о чем он хотел мне сообщить.

-- Да-да, конечно, -- закивала хозяйка, -- если постоялец умирает, то обычно я его горницу неделю никому не сдаю.

-- Ну и второе. Есть ли у вас на примете... -- Дубов слегка замялся, подбирая нужные слова. -- В общем, такие лихие молодцы, которые охраняют ваш постоялый двор от других лихих молодцев?

Ефросиния сразу поняла, о чем речь: