семейная жизнь и тонкие связи, объединявшие человека и животных-друзей.
Оскорбительным телодвижениям и словам отводилось важное место в этом неписаном
кодексе - таким путем противника лишали уверенности либо приводили в ярость.
Кроме того, реакция на обиду и угрозу могла многое поведать о темпераменте
воина, о его характере, выдержке и упорстве. Впрочем, все это относилось к
людям, а не к питонам пятиметровой длины.
Я сокрушу твои ребра, пробью череп, выдеру зубы, набью шкуру гнилой травой!
Чтоб сдох ты в кровавый закат! Чтоб ты лишился всех пальцев! Пусть высохнет
кровь на твоих клыках! Пусть...
в воздухе, гепарды в волнении взвыли. Новая атака! Дик опять промазал, тогда
как жесткая змеиная чешуя прочертила алый след над его коленом. Ши заскулил -
судя по всему, он являлся болельщиком Дика; Шу, торжествующе встопорщив усы,
поскреб задней лапой живот. Огромный питон поднял верхнюю часть тулова над
травой, согнул шею, уподобившись знаку интеграла, и уставился на противника
холодным завораживающим взглядом.
хвоста задел щиколотку.
задевали. Если же говорить о людях, а не о змеях, то утреннее имя человек
обретал в возрасте пяти-шести лет, и давали его старшие родичи, а до того малыш
звался просто одним из первых или вторых сыновей. Дневное имя подросток получал
от Учителя - к примеру, Дик был назван Две Руки и с именем этим мог прожить до
старости, если будет сопутствовать ему боевая удача. Достигнув же преклонных
лет, он удостоится права избрать вечернее имя, с коим всякий воин-тай
отправлялся в Погребальные Пещеры, оставив родичам Прощальные Дары. Каа,
друживший еще с дедом Чочинги, мог бы похвастать целым набором вечерних имен,
ибо век его был долог, как тени высочайших вершин Тисуйю-Амата. А посему он не
обиделся на глупого человечьего детеныша, но лишь свернул тело упругой
восьмеркой, приоткрыл пасть с внушительными клыками и ринулся в новую атаку.
четкую белую отметину на его хребтине, в полутора метрах от головы. Ши и Шу
разом взвыли: один - горестно, другой - с явным торжеством. Но в следующую
секунду их вопли перекрыло хриплое грозное рычание, и Дик, обернувшись, с
ужасом увидел, как из колючих багровых зарослей вылезает саблезуб.
перемазана алым, а с клыков, длиной в ладонь и загнутых книзу, тоже срывались
красные капли. Жесткая щетина за ушами стояла дыбом, крохотные глазки злобно
сверкали, и под нижней челюстью, уродливой, точно проржавевшая крышка сундука,
свисали сосульки вязкой желтоватой слюны. Хоть Дик и не встречался прежде с
подобными тварями, но эти угрожающие симптомы были вполне понятны: голодный и
злой кабан мог впасть в яростное неистовство, когда нет различий меж понятиями
"пища" и "враг". Пожалуй, и в таком состоянии его удалось бы отпугнуть
"вопилкой", но кто же берет с собой "вопилку", отправляясь к водопадам? Только
не Дик Саймон, Тень Ветра! Впрочем, здесь, почти у самого селения, не было
никаких опасных тварей...
минут он стопчет и самого Дика, и обоих гепардов. От такого чудища не убежишь!
На вид кабан отличался массивностью и грузностью, но мог потягаться в
проворстве с шестиногими скакунами - само собой, на ровном месте, поскольку в
зарослях скакун ему и вовсе не соперник. Так что вся надежда была на Каа, хоть
в сравнении с саблезубом он принадлежал другой весовой категории - тянул
килограммов на сто пятьдесят, а кабан - на добрых шесть центнеров. И выглядел
несокрушимым, словно танк.
мгновение он уже стоял в боевой позиции, согнув спину и напружинив ноги. Нож,
его единственное оружие, был плохой защитой от саблезуба и никак не мог
заменить ни большого копья цухидо, ни тяжкой секиры томо, коими полагалось
сражаться с таким чудовищем. С другой стороны, битва могла вестись без правил,
ибо саблезуба не охранял закон Кровной Связи. Если навалиться всей компанией...
у него на задних ногах, а Каа, прекративший свои танцы, нанес сильный удар в
бок, покачнувший саблезуба. Нож Дика прочертил кровавую полосу по жесткой
шкуре, но атака была такой стремительной, что всадить клинок поглубже ему не
удалось.
боевым огнем, хвосты были задраны вверх, но из разверстых пастей не вырывалось
ни звука - игры кончились, начался бой, а в бою полагалось хранить молчание.
Каа застыл, свернувшись широким кольцом в траве его голова чуть заметно
раскачивалась, будто питон выбирал, куда нанести новый удар.
головой, из-под широких когтей-копыт летели комья земли, пропитанная кровью
слюна свисала с губ. Он явно не мог решиться, кого же терзать сначала - то ли
наглого человечка с ножом, то ли зубастых проныр-гепардов, то ли огромную змею,
чьи удары были посерьезней зубов и ножа. Правда, и эти удары не мнились
саблезубу столь уж опасными - его ребер, будто вырубленных из камня, питон
проломить не мог.
был крепкий, но череп врага - еще прочней; и Дик в свой черед убедился в этом,
пытаясь вонзить лезвие меж крохотных, пылавших бешенством глазок. Ши висел
слева, на средней ноге кабана, Шу - справа, на задней, а питон, слегка
ошеломленный своим последним выпадом, подсек передние. Совместными усилиями они
свалили противника, но тот с гневным ревом взбрыкнул, мотнул головой, страшные
челюсти лязгнули у самого запястья Дика, а через мгновение мальчик уже парил в
небесах, подброшенный страшным ударом.
вершины недалеких скал вертелись перед ним, а еще выше, в небесной голубизне,
отплясывало огненную сарабанду солнце. Казалось, прошла целая минута, пока ему
удалось вздохнуть, пока мир перестал дрожать и кружиться, вновь сделавшись
устойчивым и прочным. Всхлипнув, Дик приземлился на ноги и машинально вытер нос
- боль в боку терзала раскаленными клещами, по щекам текли слезы. Он знал, что
не должен плакать, ибо Учитель Чочинга говорил в своих наставлениях так: день
не видит слез воина, ночь не слышит его рыданий, и лишь в краткий миг рассвета
могут увлажниться его глаза. Но должен он оплакивать только павших друзей и
родичей, а не свои обиды и раны.
потому Дик закусил губу и пощупал справа, под мышкой и пониже. Ребра оказались
в целости, но под ними наливался багрово-сизым цветом чудовищный синяк, и вид
его странным образом успокоил Дика. В былые годы тетка Флори лечила этакое
наложением серебряной монетки, но здесь понадобился бы целый поднос - и одна
мысль об этом подносе, полном льда и приятно холодящем, придавала бодрости. Дик
покосился на саблезуба, перед мордой коего, отвлекая, метались Шу и Ши,
пробормотал: "Ну, тварь, держись!.." - и начал отыскивать взглядом Каа.
компании именно Дик был старшим и от его решения зависело, лягут ли они
костьми на этом зеленом лугу или вернутся домой с победой и честью. Глаза у Каа
тускло мерцали, пасть приоткрылась, а перед ней метался узкий и длинный язык,
будто змей хотел прошептать: вспомни!.. Вспомни, что не клинок в руке, а я -
главное твое оружие! Я, Каа! Я, могучий и стремительный! Я, живое копье и
прочный аркан! Вспомни о том и скажи, что делать! Он вспомнил.
из многих приказов, каким обучал его Наставник, - и в тот же миг они с питоном
ринулись к кабану. Теперь Каа не старался ударить; быстро скользнув в траве, он
обхватил хвостом средние ноги саблезуба, а клыками вцепился в складку на
отвисающем животе. Новый свист, и челюсти гепардов сомкнулись у зверя на ушах,
когти впились в толстую, заросшую бурой щетиной кожу; кабан яростно мотнул
головой, но сбросить эти живые капканы не смог.
коленями его шею, заносил широкий длинный нож - и ярость пела в его душе,
холодная ярость бойца, впавшего в транс цехара. Ярость, как утверждал Учитель,
скует из воды топор, свяжет из травы копье, и отец говорил о том же, хоть и
совсем другими словами - про биохимию, гормоны и адреналин. Слова были разными,
а суть - единой, и сводилась она к тому, что всякое чувство полезно, если
умеешь им управлять, если ты господин, а не раб своего гнева.
ему головы, а удесятеряла силы, текла, как положено, от плеч к пальцам,
переливалась в рукоять ножа, горячим потоком струилась по клинку. В этот миг,
растянутый магией цехара, он ощущал и видел все: скрученное восьмеркой тело
змеи, сковавшей саблезуба, бешеный высверк кабаньих зрачков, смертельную мощь
челюстей, готовых сомкнуться на брюхе Шу, и стиснутый меж коленями горб
каменных мышц. Эта живая броня прикрывала шейные позвонки, столь же
каменно-твердые и прочные, соединенные упругими дисками хрящей, - панцирь,
прятавший нить жизни, такой же хрупкой и уязвимой, как у любого живого
существа. Теперь Дик знал, куда ему нужно нанести удар.
пружинистое сопротивление хрящей - прочных, твердых, но уступивших гневному
напору стали. Дик почувствовал, как содрогнулось тело саблезуба, и в ту
же-секунду, будто нож разрушил магическое заклятие, возобновился стремительный
бег времени. А его оставалось мало - ровно столько, чтоб убраться от этой
полумертвой туши, не погубив ни себя, ни гепардов, ни древнего змея Каа. Он
знал, что эти трое сейчас повинуются ему и без команды не отпустят кабана - так
и будут держать, пока тот не растопчет их в предсмертной агонии. У
друзей-животных были свои понятия о жизни, о смерти и долге перед человеком.
встал на ноги. Кабан с протяжным ревом бил копытами в землю, оседая на круп, но
Каа уже выскользнул из-под массивного тяжелого тела; раскачиваясь на хвосте, он
холодно разглядывал умирающего врага. Ши, победно завывая, кругами носился в