Чтение 7–й страницы книги ~День Суркова~

- Это, чтобы ты отдал, - предположил грешник. - Отнять не так больно, а вот, когда сам отдашь, будешь каяться, что смалодушничал. Черту очко, тебе наказание.

- Умно, - сказал Сурков. - Только не отдам.

- Отдашь, - пообещал собеседник, - Ад и не таких ломал. Здесь душа грешника как соломинка.

- А если я не грешник.

- Если не грешник? - усмехнулся собеседник. - Тогда тебе надо в оправдательный комитет. Напишешь заявление, будет повторный суд. Но вот не помню, чтобы кого-то оправдали. В лучшем случае - послабление, в исключительном - серый ангел. Только ты теперь не рассчитывай с твоим сухариком... - собеседник сделал гримасу, похожую на гирю.

- А где он находится?

- Кто?

- Оправдательный комитет.

- Ха! В оправдательный - только черти могут, тебя туда не пустят.

- А если я заявление напишу?

- Еще раз тебе повторяю, но последний, заметь. Черти здесь все. Залезешь черту - будешь в Аду, как по библии положено. Найдешь подход - получишь послабления.

- А если не подчиняться?

- Как это?

- Ну не исполнять приказы, на наказания не ходить, убежать.

- Глупости. Сколько я здесь, ни разу о таких не слышал. Новичков часто на цепь сажают, в карцер, дополнительное наказание дают. Но чтобы кто-то на своем настоял, такого не было.

- А убежать?

- Попробуй. Поймают, переведут на пару сотен уровней вниз, там содержание похуже этого.

- Неужели ничего нельзя сделать?

- Нельзя, - бросил собеседник и пошел по гроту прочь от Суркова.

- Ты куда? - спросил Сурков.

- Ясное дело, - бросил тот через плечо, - наказания скоро начнутся.

* * *

Сурков варился в Аду, кипел в нагретом масле, шипел на раскаленной сковородке, сидел в мешке со стекловатой. Для Ада это были обычные будни, и никто не замечал то, что это происходит с Сурковым. Никто не говорил:

- Неужели Сурков умер?

Или:

- Ну, надо же, Сурков попал в Ад.

Его пребывание и наказание было таким же обычным делом как и у миллиардов грешников по соседству.

По ночам, хотя понятие "ночь" было весьма относительным, Сурков расширял грот. Вялый не настаивал на этом, даже когда Сурков явно уклонялся от его распоряжений. Лишь однажды он напомнил, что Сурков будет заниматься этим до тех пор, пока не выполнит работу полностью. Сурков же считал, что ему некуда торопиться и "сачковал" при первой возможности. Вскоре он стал замечать, как теряет силы. Проклятый сухарик разбухал в желудке и, казалось, весил несколько килограммов, кожу покрыли ожоги и язвы, кости ломило, а голова постоянно гудела, словно трансформаторная будка. Сурков стал мечтать об отдыхе, хотя спать он совершенно не хотел. Надо было что-то предпринять, и он усиленно стал соображать. Тут выяснилась неприятная вещь, о которой его уже предупреждал один грешник. Мысли совершенно перестали его слушаться. Любая фантазия, не относящаяся к наказанию, Аду и чертям, не хотела строиться в голове.

"В этом нет ничего удивительного, - подумал Сурков. - Ведь я нахожусь в нематериальном мире, и любая нематериальная субстанция здесь является реальной. Например, моя душа здесь вполне реальна, а что есть душа, если не набор единиц и ноликов. Раз информация здесь реальна, значит и мысль должна быть реальной. Нет, глупость какая-то. Если бы все было так просто, я вообще не смог бы ни о чем подумать".

Сурков попытался вспомнить какую-нибудь сцену из своей жизни. Он увидел холодный весенний вечер, когда они с Людмирским пили пиво.

"Странно, прошлое вспоминается довольно легко, - рассуждал Сурков. - Почему же представить будущее так тяжело? Неужели потому, что моего будущего не существует? Брр".

Сурков помахал руками, чтобы отогнать эту мысль.

"Довольно киснуть, хватит соплей и пессимизма, я же обманул время, чем это заведение лучше?"

Сурков огромным усилием воли представил таблицу умножения, закон Архимеда, правило Буравчика. Уравнение Бернулли он так и не вспомнил, но решил не расстраиваться и перешел к рассуждениям на тему расширения грота.

Посчитав приблизительно свою ночную выработку и сопоставив с размерами грота, выяснилось, что работа займет не один десяток лет. Такое обстоятельство совсем не устраивало Суркова. Пригнать в грот шагающий экскаватор он не мог, применить средства малой механизации, казалось неэффективным, тогда он решил просто его взорвать. Дело осталось за малым: найти необходимое количество взрывчатки и осуществить задуманное. Взрывчатку выбирать долго не пришлось. Сурков знал, что кроме каменного угля и масла ничего горючего в Аду нет. Правда он слышал, что масло получают из нефти, но последняя была на нижних уровнях, масло же перекачивали сюда по трубопроводам, куда шли остальные продукты нефтеперегонки, Сурков мог только предположить. А вот уголь горел очень плохо, поэтому в печи закачивали сжатый воздух, чтобы поддерживать горение. Предположив, что он находится на глубине в несколько километров, Сурков пришел к выводу: воздух должен подаваться под давлением в несколько десятков атмосфер. Сжатый воздух и масло - соединение весьма взрывоопасное. В какой пропорции и как должно происходить соединение, Сурков не знал, но других составляющих не было, и, начертив камнем на стене грота пару десятков бесполезных схем, Сурков отправился бродить по Аду в поисках компонентов. Оказалось, что магистраль со сжатым воздухом проходит совсем близко, и, если использовать шланг определенной длины, можно легко подвести воздух в пещеру. Сурков решил обвалить вход, создав тем самым закрытое пространство. Шланги для подачи воздуха можно было снять с печей. Ночью они все равно не работали. Но вот где взять масло? Маслопровод находился так далеко, что использовать шланги не было никакой возможности. Носить же масло прямо из пещеры с котлами казалось невыносимо долго.

Сурков думал над решением этой проблемы три ночи. То ли Вялый не смог понять, о чем думал Сурков, то ли Сурков научился думать тихо, но о намеченном взрыве никто не узнал. В конце концов, подкатив к маслопроводу два пустых котла и наполнив один на две трети, Сурков использовал принцип сообщающихся сосудов и шланг для подачи воздуха. Он перекачал половину котла из одного в другой. Дальнейшим замыслом Суркова было поднять один котел над уровнем другого и слить остатки масла, но, сколько он не пытался оторвать сосуд от земли или даже подтолкнуть под него камень - это оказалось совершенно не возможно. В отчаянии Сурков стал возить один котел вокруг другого. Дно гремело о камни, но скользило очень хорошо. Чтобы не заниматься перекачкой, Сурков погромыхал к своей пещере. За ночь он дотащил до входа оба котла, шлангом слил масло, образовав в глубине пещеры маленькое озерцо. Время наказания приближалось. Он собирался, было, вернуть шланг и взятые котлы на место, как вдруг понял совершенно очевидную истину. Шланг для воздуха был испачкан в масле и теперь представлял определенную опасность.

Решив не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, Сурков подсоединил шланг к воздуховоду, проложил его в пещеру и обвалил вход, который предварительно был к этому подготовлен. Пустив в шланг сжатый воздух, Сурков укрылся в противоположной части грота, применив в качестве укрытия перевернутый котел. В это же время черт Вялый появился в непосредственной близости от пещеры и с интересом стал рассматривать обвал и идущий под камни шланг. Ситуация показалось ему забавной, и он никак не ожидал, что через несколько мгновений станет жертвой своей неосторожности.

Когда прозвучал взрыв, Вялый стоял, склонившись вперед. Вмятина такой формы осталась на противоположной стене. Грот почти не пострадал, если не считать глубокую трещину, прошедшую вдоль него, обвалившийся свод, две арки и пары сотен упавших сталактитов. В это время в Турции было зафиксировано землетрясение около четырех баллов по шкале Рихтера. Но Суркову, который находился под перевернутым котлом, казалось, что он взорвал весь Ад. Его защита превратилась в причудливую формы сковороду, а сам он решил, что умер еще раз.

* * *

Спустя три дня, его откопала команда грешников, вместо наказания разбиравшая завал. Паркер лично препроводил Суркова в карцер. Для большей острастки он не проронил ни слова и, закрывая за Сурковым красную от окалины дверь, опустил глаза. Довольно глупо было пугать грешника, который уже находился в Аду, и Паркер, будучи профессионалом своего дела, оставил Суркова пребывать в неизвестности.

Карцер или прямоугольная комната, в которой оказался Сурков, по форме напоминала пакет молока. Высота потолка - три четверти ширины, абсолютно ровные стены, и, что Сурков видел впервые, ровный потолок. Дверь, крохотное окошко под самым потолком. В окне подрагивает грязный свет, его отблески пляшут по стенам, образовывая причудливые фигуры. Проходит несколько минут, и Сурков перестает ждать. Трое суток, проведенные под раздавленным котлом, делают помещение карцера веселым, правильную геометрию - праздничной, отблески света - смешными. Прошел час, и появилось понимание того, что карцер - это надолго. Сурков уже не ждал, что дверь вот-вот откроется. Не ждал Паркера или Вялого, не ждал наказания. Мысль о том, что ему не придется вариться, оказалась настолько необычной, что Сурков опешил. Он судорожно перебирал мысли, приходившие ему в последнее время в голову, и никак не мог понять, какая из них доставила такое удовлетворение. Наконец, решив, что это мысль о своей ближайшей безнаказанности, он стал гонять ее как любимую кассету.

Приблизительно через два дня она надоела. Определять прошедшее время становилось все труднее, радость покоя и одиночества превратилась в скуку, карцер стал унылым и мрачным, пляшущие фигурки раздражали. Сурков ходил по комнате, делая два маленьких шага от стены до стены, ходил по периметру, по диагонали, упирался в стены руками и ногами, пытаясь добраться до окошка, делал физические упражнения. Читал стихи, пел песни, считал до миллиона и обратно, сочинял сказки, танцевал буги-вуги и рок-н-ролл. Он рассказывал стенам свою биографию, читал лекции о Бейсике и Фортране, выступал с обвинительной речью на Нюренбергском процессе, доказывал теорему Готье и придумывал закон Фурье. Ему постоянно хотелось спать, но сон, как и положено, не приходил, а легкое забытье, которое налетало на несколько мгновений, вызывало тошноту. Он тут же чувствовал сухарик в животе, и последний недовольно ворочался и тянул Суркова к центру планеты.

С ума он начал сходить, когда прошло около трех месяцев. Сначала звуковые, затем зрительные галлюцинации разбавили ощущение без времени и пространства. Сурков уже не видел карцер, он не ощущал холода, не мог точно определить, где пол, а где стена. Дверь, пахнущая ржавчиной, перестала издавать запах, и Суркову казалось, что в его камере нет входа. Окошко исчезло, красные блики слились в ржавое пространство. Сурков хотел дотронуться до него руками, но ладонь ничего не чувствовала. Через два месяца пропали ноги и руки, тело и шея исчезли через пару недель, нос и губы онемели почти сразу после того, как веки прекратили закрываться. Сурков понял, что завис. Он еще мог думать, но его, застрявшего в лифте, залили бетоном и почему-то забыли убить.

Глава 5

Время двинулось вперед и снова остановилось. Прошла одна секунда, или прошел год? Оно (время) колыхнулось, словно ветер пошевелил и перевернул страницу. Снова тишина. Пауза, в которой очень тяжело определить ее промежуток. Там, где находился Сурков, не было ни времени, ни пространства, не было и его самого. Бледная пустота казалась ровной и тихой. Прошел еще один год, еще одну страницу перевернула вечность. В бесцветном порыве что-то встрепенулось, колыхнулось, поднялось, опустилось и замерло. Суркову ничего не казалось, он не мог фантазировать и не мог думать. Он понял, что очередной толчок пересек серую мякоть пространства, как из координатной сетки выступила пена материи, как снова исчезла беззвучно, бесхитростно, бесцельно, глупо. Квантовый переход закончился, и снова по орбитам тупо летели электроны, пугая пространство геометрической правильностью своих орбит. Сурков почувствовал, что край его сознания улавливает серое пятно, как где-то боковым зрением он видит неоднородность материи, слабый изгиб времени и геометрической бесхитростности. Ему даже удалось сконцентрировать внимание и направить остывающую мысль в ту сторону, но, наверное, через неделю он понял, что больше не выдержит. Почувствовал размякшим, отяжелевшим и ужасно неуклюжим. Сурков выпустил себя из рук и тут же полетел спиной вперед, как если бы оттолкнулся от вертолета в затяжной прыжок. Падение было мягким, приятным и долгим. Месяцы сменяли друг друга. Зимой снизу поднимались мягкие белые крупинки, с завидной проворностью уносившиеся в серую мглу. Летом появлялся ровный рыжий свет, припекавший Суркову грудь и покрывавший ее приятной коричневой корочкой. Осенью шел листопад, гремела гроза весной, но все было схематичным, черно-белым и ненастоящим. Совершенно неожиданно Сурков вспомнил о пятне, и острая боль пронзила его шею и затылок.

Он увидел ровный пол, угол, свою руку, подрагивающие кончики пальцев. Сознание вновь окружила серая мгла, но Сурков уже знал, что не даст ей завладеть собой. Он уловил серое пятно и направился к нему, пробираясь через дебри серой мглы, прилипавшей к рукам и ногам. Это были его руки и ноги. Суркову это знание далось немалыми усилиями. Как только их контуры обозначили себя, он попытался пошевелиться, и, о чудо, тут же появились шея и голова. Рука уже нащупала серое пятно, оно уже приобрело очертания, он мог его ощутить. Руки вновь подчинялись ему, еще робко и плохо слушаясь, но они уже тянулись, брали и поднимали то, что несколько месяцев назад выглядело как серый комок. Это была злополучная авторучка, хищно блеснувшая в полумраке и обнажившая перо. Золотой отблеск распорол пространство, как хорошо отточенный нож. Сурков поднес сигарообразное тело к носу, который жадно вдохнул запах чернил. Он подействовал как нашатырный спирт, сбросивший с сознания остатки пелены.

* * *

Сурков провел по стене пером, послушно оставившим за собой ровную черную полоску. Он еще минуту наслаждался сочетанием черного и серого, затем, как можно разборчивее, написал:

1) концепция Ада.

Поразмыслив пару минут, он продолжил:

Ад не может существовать без Рая. Это так же верно, как то, что белое не может существовать без черного, а горячее без холодного. Следовательно, это не может являться исправительным учреждением, учреждением наказания. Исправительное учреждение подразумевает коррекцию и наказание. Как, например, тюрьма. В тюрьму попадают антиобщественные типы, а выходят оттуда люди, осознавшие тяжесть содеянного, после чего они принимаются за социально-полезный труд, так как иначе жить уже не могут. Ад не похож на тюремное заведение хотя бы потому, что грешник, попавший сюда, подвергается наказанию вечно и лишен возможности раскаяться и осознать. Если гипотетически предусмотреть возможность реинкорнации, то возникает видимость осмысленности Ада, которая теряет всякий смысл, если учесть, что информация о потустороннем мире блокирована в реальном. Возможно, Высший разум имел более тонкий план и не собирался уговаривать души ублажать его при жизни. А наказание грешников выглядит весьма справедливым. Ведь если обнародовать информацию об Аде, абсолютное большинство грешников перестанут прелюбодействовать и воровать. Катастрофические последствия этого тяжело представить. Мир станет приторно-слащавым. Исчезнут войны, богатство и предательство. Любовь станет такой доступной, что непременно обесценится, как неизбежно обесценилось бы золото в результате его перепроизводства. Доброта перейдет качественный порядок, и жить, не греша, станет недостаточно. Технический прогресс при этом неминуемо затормозится. Люди перестанут накапливать материальные блага и проведут жизнь в уединении и молитвах. Такие последствия сделали бы смерть совершенно бессмысленной. Подавляющее большинство душ попадали бы в Рай, ничего не меняя, кроме своей оболочки.

Да. Очевидно, что Создателя не устраивал такой исход, поэтому система Ада выстроена таким образом, каким она выстроена сейчас.

Сурков почесал за ухом авторучкой, хмыкнул и продолжил:

2) Ад как система.

Определенно, Ад является управляемой системой, такой, например, как армия. В ней существует порядок и иерархия. Отсутствие законов и правил неминуемо привело бы к хаосу, однако этого не происходит, значит, законы есть, они существуют на всем пространстве Ада, как в реальном мире существуют законы, которые я привык называть "законами физики". Однако законы, управляющие Адом, в корне отличаются от "законов физики" хотя бы потому, что возникли по разным причинам. Не секрет, что законы и правила направлены на обуздание хаоса. Порядок, существующий в Аду, является подсистемой взаимоотношения более крупной системы Ад-Рай. Возможно, Бог контролирует саму систему, а более мелкие подразделения управляют подсистемами. Ведь подразделения чертей, ангелов и ангелов-хранителей существуют. Но никто не контролирует соблюдение законов физики, их просто невозможно нарушить, хотя и те, и другие являются законами одного порядка. А раз никто...

- Стоп! - воскликнул Сурков. - Как же никто не контролирует? Ведь меня засадило как раз такое подразделение. Комитет по защите времени, если не ошибаюсь. Значит и законы физики можно нарушать. И за соблюдением этих законов кто-то наблюдает.

Сурков стал усиленно вспоминать свой приговор, и все, что происходило на суде:

"За нарушение законов физики, преступление против времени и потомков, создание парадоксов третьего уровня, властью данной мне Вселенной и Богом, а также по ходатайству Комитета по защите времени...".

"Преступление против времени и потомков. Забавная ситуация. Я совершил преступление с помощью своих собственных потомков, но детей у меня нет и теперь уже быть не может, ведь я же умер? Или нет?

Сурков осмотрел свои руки, ноги и туловище.

Нет, похоже, умер. А раз умер, какая может быть праправнучка? А если нет праправнучки, какое может быть преступление? Я чего-то не понимаю".

Такой простой и такой очевидный вывод привел Суркова в состояние сильного возбуждения.

"Давай сначала. У меня есть сообщник, и раз он является моей праправнучкой, значит у меня должны быть дети. А может, они есть, но я этого не знаю?"

Сурков стал оценивать вероятность последствий своих внебрачных связей. Вероятность показалась ему крайне незначительной, тем не менее, исключить ее Сурков не смог.

"Это уже совсем скверно. Мало того, что у меня, возможно, есть внебрачные дети, так они еще и под монастырь подвели. Насчет детей это понятно - я тут и сам виноват, а насчет приговора... Что это за беспредел? Суд как пародия: ни адвокатов, ни доказательств. Где Вселенская справедливость?"

- А судьи кто? - закричал Сурков.

* * *

Сурков сам оценивал время, проведенное в карцере, как невероятно долгое. Год это был или столетие, он не мог определить, но то, что это было долго, он мог поклясться. Он дописал концепцию Ада и перешел к смыслу жизни, затем к смыслу смерти, потом к жизни, к смерти и, наконец, к самому смыслу. Выяснилось, что никакого смысла в смысле нет, даже если не подразумевать смысловой нагрузки в самих смыслах. Смыслов нашлось невероятное множество, и, разбирая оттенки, Сурков понял, что у него закончились чернила. Он пару раз заправлял ручку кровью, всаживая перо в вену, и обнаружил, что все, на чем можно писать закончилось. Сурков стер ладонью концепцию Ада, которая теперь казалась ему полной околесицей. Философский уровень, на который он поднялся, требовал все больше места на стенах. Сначала он писал через строчку, затем, расписав свои руки и ноги, Сурков обнаружил, что может составлять сложные алгоритмы, сочетая слова и буквы, заполняющие стены по вертикали, горизонтали и диагонали. Такой алгоритм сильно сжимал информацию, хотя и требовал долгого составления. Суркову некуда было спешить. В ближайшие несколько лет он составил труд, который назвал "КВЖ", что расшифровывалось, как концепция всего живого. Книгу он записал на ногте левой ноги в составленном им коде. Большую часть труда занимало название, так как к нему очень тяжело было подобрать индексы. Работа, наверняка, уместилась бы на полутора тысячах страниц обычного печатного текста, а сводилась она к тому, что в мире существует общая концепция развития, которая направлена от простого к сложному. О том, что эта концепция не обратима, и то, что она не может быть повернута вспять, как, например, живая материя не может эволюционировать в неживую, а нематериальный мир в материальный.

Когда Сурков поставил точку на край ногтя, дверь камеры открылась. Черт Паркер возник на пороге так буднично, как будто оставил Суркова минуту назад.

- Пойдемте, Сурков, - сообщил он. - Вам пора вариться.

- Скажите, Паркер, - спросил Сурков, - а вам не дали повышения?

- С вами дождешься, - удивил Паркер панибратской репликой Суркова.

- Вы ведь не за этим пришли?

Паркер брезгливо посмотрел на Суркова и нехотя произнес:

- Вы становитесь опасны, Сурков. Вялый от вас пострадал, но от меня этого не дождетесь.

- Неужели?

- Вот вам и неужели.

Диалог Суркову показался суперстранным. Он решил, что обязательно узнает, почему Паркер перестал дистанцироваться с грешником, но это выяснилось гораздо быстрее. В Аду его ждал полный, лысеющий мужчина на вид лет пятидесяти, с коричневым портфелем из крокодиловой кожи.

- Меня зовут Михалай, - сообщил он.

- Гоша, - Сурков пожал протянутую ладонь, поймав себя на мысли, что впервые делает это в Аду.

- Я провожу расследование катастрофы.

- Ах, это, - разочарованно пожал плечами Сурков.

- Не только, - сообщил Михалай, очевидно, перехватив разочарованные мысли. - В данный момент дело касается непосредственно вас. Вернее, вашего осуждения.

- Что вы имеете в виду?

- Я имею в виду, что вы незаконно были осуждены на пребывание в Аду, и ваше дело может быть пересмотрено.

- Хорошие новости.

- Для вас - хорошие новости, а для меня - большие хлопоты.

- Я же понимаю, это ваша работа, - медленно ответил Сурков, понимая, что Михалай клонит в сторону авторучки.

- Я, разумеется, выполню работу, но это может занять весьма продолжительное время.

- А в чем заключается ваша работа? И к чему это может привести?

- Вам могут снизить жесткость наказания или даже перевести в Рай.

- Не смешите меня, Михалай. Мне уже рассказали, что здесь почем.

Небрежность Суркова была такой искренней, что Михалай купился на нехитрую уловку и, достав из кожаного портфеля скоросшиватель и стопку серых листов, предложил:

- Пишите.

- Что?

- Заявление в Оправдательный комитет.

- Форма есть?

- Я вам продиктую. Пишите: О, Боже, от раба твоего. ФИО. Дальше - незаслуженно осужденного в грешники номер такой-то, от такого-то числа. Дальше. Прошу рассмотреть мою просьбу о пересмотре дела номер такой-то. Номер спишите со скоросшивателя. От такого-то числа. Дальше.

Михалай продиктовал Суркову короткое заявление, после чего дважды перечитал его и, облизнувшись на авторучку, спрятал в портфель.

Спустя десять суток, Суркова вытащили из кипящего масла посреди наказания. В раздевалке его ждал довольный Михалай, помахавший перед носом Суркова голубой бумагой.

- Вот решение о пересмотре.

- Шутите?

- Не шучу. Одевайтесь и едем.

- Куда?

- До суда вы переводитесь в изолятор. Будете на легких работах, почти как при жизни.

- Как на химии? - предположил Сурков.

- Что-то в этом роде.

Сурков смыл с себя масло и, взглянув на ящик с номером тринадцать, зашагал вслед за Михалаем.

- Если бы не ваш подрыв, - заметил Михалай, - варится вам здесь вечность.

- При чем здесь подрыв?

- Начальство требует соблюдать элементарные меры безопасности, после каждого такого случая проводится расследование.

- А я тут при чем?

- У вас в деле написано, что вы осуждены за преступление против времени. За такое послежизненное не дают. В худшем случае - исправиловку или привидение.

- Что значит исправиловка, что значит привидение?

Михалай снисходительно посмотрел на Суркова.

- Надеюсь, вы понимаете, что не все души делятся на отъявленных мерзавцев и святых.

- Понимаю.

- Есть еще градации серого и, если вы успели заметить, нижние уровни ада более строги, а верхние - менее. Под вами, Сурков, находятся биллионы уровней, забитых грешниками, как сельдь в бочке, а температура достигает нескольких тысяч градусов. Там и жарить никого не надо. Вы же находились в относительно комфортных условиях. Но есть и верхние уровни, где работают такие как я, допустившие незначительные грехи.

- Что вы сделали?

- Я хохол, - ответил Михалай.

- Работали адвокатом?

- Следователем. А вы, Сурков?

- Программист. А разве этого нет в деле?

- Это к делу не имеет отношения.

- Странно. Я-то полагал, что все имеет отношение.

- Ад переполнен. Если заносить в базу данных биографию каждого грешника, придется содержать огромный штат сотрудников.

- А как же всевидящее око?

- Вы вроде бы взрослый человек, даже умерли, а в сказки верить продолжаете.

- Но я...

- Не верьте - сами все увидите.

Сурков с Михалаем миновали большой грот и вышли к станции метро. Они сели в подошедший поезд и, проехав семьдесят шесть остановок, вышли на станции "Лифтовая". Там находился огромный, по мнению Суркова, терминал для транспортировки грешников и чертей вниз и вверх, а проще говоря, лифты. К ним выстроилась немаленькая очередь, и два часа Суркову и Михалаю пришлось ожидать посадки в квадратную кабину. Кабина заполнялась моментально, и Сурков очень опасался, что Михалай потеряется в толпе. Михалай ловко прижал черта своим животом, створки прижали его спину, кабина дернулась и понеслась вверх. Сурков почувствовал, как у него закружилась голова, что-то упало внизу живота, тошнота поступила к горлу. Когда на очередном уровне кабина наполовину опустела, тело Суркова соскользнуло вниз и распласталось на полу.

* * *

- Отравление, - сообщил Доктор в сером халате.

- Чем же он отравился? - спросил Михалай.

- Смотрите сюда, - предложил Доктор. - Он очертил окружность на спине Суркова, который был буквально распят над большой газовой горелкой.

Доктор покрутил регулятор газа, и пещера наполнилась запахом паленого.

- Предмет почти правильной кубической формы.

- Вы так его не спалите?