приступил к допросу:
автоматическую ручку.
полицейскому. Тот пробежал его глазами, улыбнулся и, похлопав Грука по
плечу, сказал:
что-то бурча себе под нос, удалился. Придя наконец в себя, я спросил:
чем-либо сомневаетесь, прочтите статью номер одна тысяча двести
восемьдесят пять уголовного кодекса.
оставалось делать? Я отправился к Маггу, твердя про себя: "Статья тысяча
двести восемьдесят пять уголовного кодекса".
собрались судья Бэпп, доктор Чакк и директор стекольной фирмы Гэр. Все они
курили, и дым от их сигар поднимался к семицветному фонарю. Самой большой
удачей для меня было то, что явился судья Бэпп. Едва успев сесть, я
обратился к нему, но вместо вопроса о статье тысяча двести восемьдесят
пять задал другой вопрос:
преступников в вашей стране?
видом ответил:
статьи тысяча двести восемьдесят пять уголовного кодекса.
преступление, лицо, совершившее это преступление, наказанию не подлежит,
после того как причина или обстоятельство, побудившие к совершению этого
преступления, исчезли". Возьмем ваш случай. Совершена кража, этот каппа
был отцом, но теперь он больше не отец, и потому преступление его само
собой перестало существовать.
б_ы_л_ отцом, к каппе, который _я_в_л_я_е_т_с_я_ отцом. Впрочем,
простите, ведь японские законы не видят в этом никакого различия. Но нам
это, простите, кажется смешны. Хо-хо-хо-хо-хо...
разговор вмешался доктор Чакк, лицо весьма далекое от юриспруденции.
Поправив пенсне, он задал мне вопрос:
не так ли?
спокойно подтвердил Бэпп. - В нашей стране казнь через повешенье не
практикуется. Иногда для этого используется электричество. А вообще и
электричество нам не приходится применять. Как правило, у нас просто
провозглашают перед преступником название преступления.
организация гораздо тоньше, чем у вас, людей.
убийства, - сказал директор стекольной фабрики Гэр. Он был весь сиреневый
от падающих на него разноцветных бликов и благодушно мне улыбался. -
Совсем недавно один социалист обозвал меня вором, и я чуть не умер от
разрыва сердца.
один мой знакомый адвокат.
на кого не глядя, с обычной своей иронической усмешкой:
стране обозвать лягушкой - это все равно что назвать подлецом из
подлецов... И вот он задумался, и думал дни и ночи напролет, лягушка он
или не лягушка, и в конце концов умер.
человеческой, точки зрения, это, может быть, можно рассматривать как
самоубийство...
Токка, треснул сухой, разорвавший воздух пистолетный выстрел.
высокогорными растениями. В правой его руке был зажат пистолет, из блюдца
на голове текла кровь. Рядом с ним, прижимаясь лицом к его груди, навзрыд
плакала самка. Я взял ее за плечи и поднял. (Обыкновенно я избегаю
прикасаться к скользкой коже каппы.) Я спросил ее:
себе в голову... Что теперь будет со мной?.. Qur-r-r-r... Qur-r-r-r...
(Так каппы плачут.)
Бэппу:
Чакк, который осматривал рану, присев на корточки, поднялся и произнес
профессиональным тоном, обращаясь ко всем нам:
бы достаточно, чтобы он совершенно расклеился.
самоубийцу, философ Магг, - здесь лежит какая-то записка.
сгрудились позади него, вытягивая шеи, и через его широкие плечи
уставились на записку.
и потому, что выдохся как поэт.
автомобиль. Это приехал Крабак. Некоторое время он молча стоял в дверях,
глядя на труп Токка. Затем он подошел к нам и заорал в лицо Маггу:
протянул ему листок. Ни на кого не глядя, Крабак впился глазами в строчки
стихов. Он читал и перечитывал их, почти не обращая внимания на вопросы
Магга.
мир...
мир... К сожалению, Токк... Там священные холмы...
ее за плечи, отвел к дивану в углу комнаты. Там смеялся ничего не
подозревающий детеныш двух или трех лет. Я усадил самку, взял на руки
детеныша и немного покачал его. Я почувствовал, что на глаза мои
навернулись слезы. Это был первый и единственный случай, когда я плакал в
стране водяных.