Ракх. В глубине своего черного фургона Мамаша Фортуна ворчала
себе под нос песню Элли.
высокое низким -- Прошлого не вернешь.
зрителей. "Порождения ночи!" -- как заводной попугай, зазывал
их Ракх. Шмендрик стоял на ящике и показывал фокусы. Она
наблюдала за ним с интересом и растущим недоверием не к
честности его, а к мастерству. Он сотворил свинью из свиного
уха, обратил проповедь в камень, стакан воды -- в горсть песка,
пятерку пик -- в двадцатку пик, кролика -- в золотую рыбку,
которая тут же утонула. Но каждый раз, когда он ошибался, глаза
его говорили единорогу: "Ну, вы ведь знаете, что я могу
делать". Один раз он превратил мертвую розу в семя, ей это
понравилось, хотя семечко и оказалось огуречным.
жалкого призрака Мамаши Фортуны к другому. От дракона исходили
языки пламени; Цербер выл, призывая себе на помощь весь Ад;
сатир до слез смущал женщин. Зрители украдкой взирали на желтые
клыки мантикора и на его набухшее жало; затихали при мысли о
Змее Мидгарда; удивлялись новой паутине Арахны, похожей на сеть
рыбака, сквозь которую по капле просачивается луна. Все они
принимали паутину за настоящую, но только паучиха верила, что в
ней запуталась настоящая луна.
аргонавтах, он проскочил мимо клетки гарпии так быстро, как
только мог, нечленораздельно пробормотав посетителям имя гарпии
и его значение. Гарпия улыбнулась. Улыбку гарпии увидела только
Она. Увидела и пожалела, что не смотрела в другую сторону.
горечью подумала: "Их глаза так печальны. А насколько печальнее
они стали бы, если бы чары рассеялись и они обнаружили, что
смотрят на простую белую кобылу? Ведьма права, меня никто не
узнает". Но какой-то мягкий, похожий на Шмендрика голос сказал
ей: "Но их глаза так печальны..."
черные завесы поползли в сторону, открывая бормочущую во тьме и
холоде Элли, Она опять почувствовала тот же беспомощный страх
перед старостью, который обратил толпу в бегство, хотя, Она
знала это, в клетке была лишь Мамаша Фортуна. "Ведьма и не
подозревает, что знает больше, чем кажется ей самой", --
подумала Она.
Солнце потонуло в грязных облаках как камень, имея не больше
надежд вновь взойти на небо, чем скала из глубины морских вод.
Не было ни луны, ни звезд. Мамаша Фортуна кругами скользила
мимо клеток. Когда она подошла ближе, гарпия не пошевелилась, и
это заставило старуху остановиться и долго-долго глядеть на
нее.
голосе ее звучали усталость и сомнение. Она мельком взглянула
на единорога, в грязном мраке ее глаза светились желтым светом.
"Что ж, еще один день", -- со скрипом вздохнула она и вновь
отвернулась.
звери спали, лишь пряла паучиха и ждала гарпия. Ночь
раскачивалась все сильнее и сильнее, единорогу казалось, что
она вот-вот разорвет небо, чтобы явить еще одну решетку. Где же
волшебник?
ноги, словно кот на обжигающем лапы снегу. Подойдя к ее клетке,
он отвесил жизнерадостный поклон и гордо произнес: -- Шмендрик
с вами.
нас очень мало времени, -- сказала Она. -- Ты действительно
можешь меня освободить?
пальцы повеселели.
пленение было последней, поимка гарпии -- второй, потому что вы
обе реальны, а Мамаша Фортуна властна над вами не более, чем
над зимой или летом. Но принимать меня за такого же, как она,
шарлатана -- вот ее первая и роковая ошибка. Ведь я тоже
реален, я -- Шмендрик Маг, последний из пламенных свами, и я
старше, чем кажусь. -- Где другой? -- спросила Она. Шмендрик
засучивал рукава.
Теперь он и не шевельнется.
исчезла. Она оказалась среди апельсиновых и лимонных деревьев,
груш и гранатов, миндаля и акации, под ногами ее была мягкая
весенняя земля, а над головой небо. Сердце ее стало легким как
облачко, и Она собралась, было, одним прыжком выскочить на волю
в тихую ночь. Но желание исчезло, не исполнившись: Она
почувствовала, что прутья, невидимые прутья, на месте... Она
была чересчур стара, чтобы не знать этого. -- Извините, --
где-то в темноте сказал Шмендрик. -- Мне хотелось, чтобы именно
это заклинание освободило вас.
сдуло, словно одуванчик ветром.
теперь хрупка, как старый сыр, я ее разломлю и разбросаю, вот
так. -- Он судорожно охнул и оторвал руки от решетки, его
длинные пальцы сочились кровью. -- Должно быть, я неправильно
произнес... -- сказал он хрипло, потом спрятал руки в плащ и
попытался спокойно сказать: -- Это бывает.
метнулись по небу. Нечто серое и ухмыляющееся, похожее на
слишком большого медведя, прихрамывая и грязно хихикая,
появилось откуда-то, явно желая раздавить клетку как орех и
выковырять из нее когтями мясо единорога. Шмендрик приказал
этому нечто исчезнуть в ночи, но оно не послушалось.
звеня, шевельнулась в своей клетке, нечто повернуло к ней то,
что должно было быть головой, испустило смутный протяжный крик
ужаса и исчезло. Волшебник, дрожа, выругался.
тоже не мог с ним справиться. Теперь мы обязаны нашими жизнями
гарпии, и она может потребовать их еще до рассвета. -- Он
молчал, шевеля израненными пальцами, и ждал, что скажет Она. --
Я попробую еще, -- сказал он наконец. -- Попытаться еще раз?
что было серое нечто. -- Да, -- ответила Она.
несколько слов, прозвеневших как колокольчики в морской
глубине. Затем он высыпал горсть порошка на плевок и
триумфально улыбнулся в зеленом свете безмолвной вспышки огня.
Когда свет погас, он произнес еще три слова. Они прожужжали,
как пчелы на Луне.
прутья, но каждый раз, когда у Шмендрика вырывалось: "О, нет!",
-- Она чувствовала, что пространство вокруг нее уменьшается.
Она уже не могла повернуться. Прутья сжимались, безжалостные
как прилив, как утро; они пройдут сквозь ее тело, окружив
навсегда ее сердце железной клеткой. Она молчала, когда
вызванное Шмендриком нечто, ухмыляясь, направилось к ней, но
сейчас Она вскрикнула тонко и отчаянно, и все же не сдаваясь.
узнала. Если он и произносил заклинания, Она не слышала их.
Прутья остановились на волосок от ее тела. Они завывали от
голода, словно холодный ветер. Но достать ее они не могли.
Волшебник наконец бессильно опустил руки. -- Я не могу больше,
-- выдавил он с трудом -- В следующий раз, наверно, я не смогу
даже... -- Голос его прервался, в глазах было то же поражение,
которое отягощало руки. -- Ведьма не ошиблась во мне, -- сказал
он.
снова.
бренчало и позвякивало.
мечтал я, что будет иначе, но так я и знал. -- Он вынул кольцо,
на котором висели ржавые ключи.-- Вам должен служить великий
волшебник, -- продолжал он, -- но пока, увы, придется
ограничиться услугами второразрядного карманника. Единороги не
знают нужды, позора, сомнений, долгов, но смертные, как вы
могли заметить, хватают, что могут. А Ракх может думать только
о чем-нибудь одном.
Махров Алексей
Шилова Юлия
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Куликов Роман