бросил на сына слегка встревоженный взгляд. Глаза казались
усталыми.
крыльцо. Теперь рыщет по городу, за христианами охотится.
АН ни одного и нету. Нашел тут было одну в заточении, но уж
больно она готовит хорошо.
в камине удовлетворенно вздохнул, блики метнулись по стене.
И не оборачиваясь, Вилли буквально видел, как отец стоит
вплотную к камину и наблюдает за превращающимися в пепел
Кугером, Дарком, карнавалом, ведьмами, чудесами...
Вернуться бы, встать рядом с отцом, протянуть к огню руки,
согреться... Вместо этого он продолжал медленно подниматься
по ступеням, а потом тихо прикрыл за собой дверь комнаты.
стене. Бывало, там говорили о правильных вещах, и он
слушал; бывало, речь шла о чем-то неприятном - и он
отворачивался. Когда голоса тихо скорбели о времени, о том,
как быстро идут годы, о городе и мире, о неисповедимых путях
Господних на земле или в крайнем случае о нем самом - тогда
на сердце становилось тепло и грустно, Вилли лежал, уютно
пристроившись, и слушал отца - чаще говорил он. Вряд ли они
смогли бы говорить с отцом с глазу на глаз, а так - так
другое дело. Речь отца, с подъемами и спадами, перевалами и
паузами, вызывала в воображении большую белую птицу,
неторопливо взмахивающую крыльями. Хотелось слушать и
слушать, а перед глазами вспыхивали яркие картины.
истинно. О чем бы ни шла речь, будь то город или деревня, в
словах звучала истина, - какой же мальчишка не почувствует
ее чары! Часто Вилли так и засыпал под глуховатые звуки
напевного голоса за стеной; просто ощущения, которые еще
секунду назад давали знать, что ты - это ты, вдруг
останавливались, как останавливаются часы. Отцовский голос
был ночной школой, он звучал как раз тогда, когда сознание
лучше всего готово понимать, и тема была самая важная -
жизнь.
приблизил ухо к прохладной стене. Поначалу голос отца
рокотал, словно большой старый барабан, где-то внизу. А вот
звонкий ручеек маминого голоса - сопрано в баптистском хоре,
- не поет, а выпевает ответные реплики. Вилли почти видел,
как отец, вольготно устроившись в кресле, обращается к
потолку.
другой бы запросто играл в бейсбол с собственным сыном...
Ты и так хорош...
родился, да еще - ты! Люди спрашивают: "А это ваша дочь?"
Черт! Стоит только прилечь, и от мыслей не знаешь, куда
деваться!
трубку. Ветер бился за окнами.
отец.
не скажет? Потому, - ответил он сам себе. - Что-то
начинается. Что-то уже происходит".
резвится между деревьями. "Самая Прекрасная Женщина..." В
темноте щеки его вспыхнули, словно внезапный внутренний жар
опалил их. ...Джим, улица Театра... обнаженные фигуры на
сцене... безумные, как в китайской опере, проклятые древним
проклятием... евреи... джиу-джитсу... индийские
головоломки... и отцовский голос, грустный, печальный,
печальнее всех... слишком печальный, чтобы можно было
понять. Почему отец не сказал об афише? Почему сжег ее
тайком?
воздухе, словно большой клок одуванчикового пуха.
Не может быть!
фонаря он открыл книгу. С первой же страницы на него
ощерился доисторический ящер, миллион лет назад долбивший
змеиной головой ночное небо.
прихватил, а он - мою! А что? Вроде симпатичная
зверюга..."
хлопнула входная дверь. Отец ушел. Ушел к своим метлам, к
своим книгам, ушел в город... просто ушел прочь. А мама
спала. Она ничего не слышала.
языка. "Джим Найтшед - это я".
Кости легко держат плоть... мышцам удобно на костях...
Библиотечные книжки, так и не открытые, сгрудились возле
расслабленной руки.
помнил, откуда она. Мать говорила: в три года он едва не
умер, вот тогда и появилась эта тень. На подушке - волосы
цвета спелого каштана, жилки на висках и на запястьях гибких
рук - темно-синие. Плоть его ваяла темнота, темнота
медленно брала свое. Джим Найтшед - подросток, который все
меньше говорит и все реже смеется.
только его и не отводил глаз ни на миг. А если за всю жизнь
ни разу не взглянуть в сторону, то к тринадцати годам
проживешь все двадцать.
отчетливо. Взгляд вечно скользит поверх, уходит в сторону,
проникает насквозь, и в результате к своим тринадцати годам
он насмотрелся едва ли на шесть.
тени, он запросто мог бы вырезать ее из черной бумаги и
поднять на флагштоке, как свое знамя.
пятно.
слегка прогнулась от ее невеликого веса.
У тебя слишком большое окно в комнате. Это не очень хорошо
для здоровья.
потом из них один останется...
умрут, - голос его звучал тихо и ровно. - Вот и все.
и меня давно бы не было.
на него?
Просто лежи себе и спи. Только... обещай мне, Джим. Когда
ты уйдешь, а потом вернешься, пусть у тебя будет куча детей.
Пусть носятся вокруг. Позволь мне когда-нибудь побаловать
Буджолд Лоис
Никитин Юрий
Сертаков Виталий
Каргалов Вадим
Володихин Дмитрий
Орлов Алекс