— И очень даже хорошо, — добавил Уилки. — нельзя допустить, чтобы расположение базы стало им известно. Если только они узнают, что мы скрываемся под этой горой, они разнесут ее в пыль своими ракетными бомбами с расстояния в тысячи километров!
Кэлхун резко встал.
— Я не намерен больше оставаться здесь и выслушивать пораженческие рассуждения малодушных недоучек. Составляя свой план, я исходил из того, что выполнять его будут настоящие мужчины.
И он с надменным видом вышел.
Ардмор сделал вид, что не заметил его уход, и поспешно продолжал:
— Возражения, которые были здесь высказаны против предложения полковника Кэлхуна, на мой взгляд, могут относиться к любому плану прямых, открытых боевых действий. Я обдумывал несколько таких планов и отказался от них примерно из тех же соображений — хотя бы из-за трудностей с материальным обеспечением. Тем не менее возможно, что мне просто не пришел в голову какой-нибудь вполне реальный вариант. Может ли кто-нибудь предложить такой способ ведения прямых боевых действий, который не подвергал бы опасности личный состав?
Никто не ответил.
— Очень хорошо. Если такое предложение у кого-нибудь появится позже, прошу об этом сообщить. А пока мне представляется, что мы вынуждены действовать хитростью. Если сейчас мы еще не можем сразиться с противником в открытую, — значит, нужно его дурачить до тех пор, пока это не станет возможно.
— Понятно, — согласился доктор Брукс. — Как на корриде — махать у быка под носом красной тряпкой, чтобы он не заметил шпаги.
— Вот именно. Если бы только это было так же просто! Нет ли у кого какой-нибудь идеи — как нам использовать то, что у нас есть, но чтобы они при этом не могли сообразить, кто мы, где находимся и сколько нас? А пока вы думаете, я покурю. — Через некоторое время он добавил: — Имейте в виду, что у нас два преимущества. Во-первых, противник, очевидно, не догадывается даже о нашем существовании. А во-вторых, наше оружие покажется им совершенно необычным и даже загадочным. Это вы, Уилки, говорили, что эффект Ледбеттера похож на колдовство?
— Ну еще бы, командир! Могу смело сказать, что если не считать приборов, что стоят у нас в лабораториях, не существует никакого способа даже обнаружить те силы, с которыми мы работаем. Никто и не поймет, что происходит. Это то же самое, что пытаться слушать радиоволны невооруженным ухом.
— Вот это я и имел в виду. Для них это будет загадка. Как для индейцев, когда они впервые повстречались с огнестрельным оружием белого человека: они умирали, не понимая отчего. Подумайте об этом. Теперь я буду молчать, а вы говорите.
Первое предложение высказал Грэхем.
— Майор!
— Да?
— А что если нам заняться похищением людей?
— Это как?
— Ну, вы сами говорили, что нужно их запугать, верно? Что если устроить небольшую вылазку с излучателем Ледбеттера? Отправиться ночью на машине-разведчике и выкрасть какую-нибудь важную персону, может быть, даже самого Наследного Принца? Вышибить излучателем дух из всякого, кто попадется нам навстречу, зайти и захватить его?
— Что вы можете об этом сказать, джентльмены? — спросил Ардмор, решив пока не высказывать свое мнение.
— По-моему, в этом что-то есть, — заметил Брукс. — Я предложил бы настроить излучатели так, чтобы они не убивали, а только погружали в бессознательное состояние на несколько часов. Мне кажется, психологическое действие будет сильнее, если они потом очнутся и увидят, что их предводитель исчез. Никаких воспоминаний о том, что происходило за это время, у них не останется — Уилки и Митсуи могут это подтвердить.
— А зачем ограничиваться одним Наследным Принцем? — спросил Уилки. Мы могли бы посылать в каждую вылазку четыре команды, по две на каждой машине, и совершить за одну ночь двенадцать рейдов. Может быть, нам удастся захватить столько начальства, что это их серьезно дезорганизует.
— Похоже, это неплохая идея, — согласился Ардмор. — Не исключено, что нам не удастся провести такую операцию больше одного раза. Если мы сможем одним ударом заметно ослабить их командование, это подорвет их боевой дух, а может быть, и даст толчок к всеобщему восстанию. Вы хотите что-то сказать, Митсуи?
Он заметил, что Митсуи явно чем-то не нравился план, который они обсуждали.
— Боюсь, ничего из этого не выйдет, — нехотя произнес тот.
— Вы хотите сказать, что нам не удастся их таким способом выкрасть?
Вам, наверное, известно что-то такое, чего мы не знаем, про то, как у них поставлена охрана?
— Нет, нет. Если у вас есть оружие, которое действует сквозь стены и поражает человека прежде, чем он сообразит, что происходит, то вы, наверное, сможете их похитить. Но только результат будет совсем не такой, как вам кажется.
— Почему?
— Потому что вы ничего этим не добьетесь. Они и мысли не допустят, что их командиры у вас в плену, а решат, что все они покончили с собой. Последствия будут ужасными.
Дело касалось психологии, и мнения присутствующих разошлись. Но никто не мог поверить, что паназиаты осмелятся ответить репрессиями, если будут располагать достоверными сведениями, что их божественные вожди не погибли, а находятся в руках противника. Кроме того, такой план позволял немедленно приступить к действиям, а этого всем очень хотелось. В конце концов, за неимением лучшего, Ардмор согласился его принять, хотя и испытывал какие-то смутные опасения.
Следующие несколько дней ушли на то, чтобы подготовить к выполнению задачи воздушные машины-разведчики. Шир, трудившийся по восемнадцать, а то и по двадцать часов в сутки, проделал титаническую работу; все остальные с готовностью ему помогали. Даже Кэлхун сменил гнев на милость и согласился принять участие в вылазке, хотя и отказался заниматься «грубым неквалифицированным трудом». Томас совершил короткую рекогносцировку и выяснил, где располагаются ближайшие двенадцать паназиатских штабов. Воодушевленный возможностью начать наконец хоть как-то действовать, Ардмор и не вспоминал о собственном решении создать «шестую колонну» — подпольную или полуподпольную организацию, которая занималась бы деморализацией противника изнутри. Нынешний план этого не предусматривал операция готовилась чисто военная. Ардмор чувствовал себя если не Наполеоном, то по меньшей мере сандинистом, который наносит неожиданные удары по регулярным частям и скрывается в ночи.
Но Митсуи оказался прав. Они регулярно смотрели телевизионные передачи, чтобы знать, что завоеватели считают нужным сообщать своим рабам. Почти все к восьми часам вечера привычно собирались в зале и прослушивали новые распоряжения, адресованные населению. Ардмор поощрял такие собрания, которые называл «сеансами ненависти», — он считал, что от этого поднимается боевой дух.
За два дня до намеченной вылазки все собрались в зале, как обычно.
Уродливое широкоскулое лицо очередного пропагандиста неожиданно сменилось другим — это был пожилой паназиат, которого ведущий представил как «божественного хранителя мира и порядка». Он не стал тратить время попусту и сразу перешел к делу. Американцы, состоявшие на службе правительства одой из провинций, совершили страшный грех: они восстали против своих мудрых правителей, захватили священную особу губернатора и удерживали его в качестве пленного в собственном дворце. Солдаты Небесного Императора сокрушили безумных святотатцев; при этом губернатор, как это ни печально, отошел к праотцам. Объявлялся траур, который вступал в силу немедленно; в знак его начала населению провинции предстояло, согласно разрешению свыше, искупить грех своих соотечественников. Студия, откуда велась передача, исчезла, и на экране появилось огромное множество людей — мужчин, женщин и детей, толпившихся за колючей проволокой. Камера показывала их крупным планом, и обитателям Цитадели были хорошо видны слепое отчаяние на лицах, заплаканные дети, женщины с младенцами на руках, беспомощные отцы семейств. Однако это продолжалось недолго. Камера поднялась ввысь, прошлась панорамой по бескрайнему морю живых существ и вновь показала крупным планом один его уголок.
На людей направили луч, который вызывал эпилептический припадок. Через мгновение в них не осталось ничего человеческого — как будто десяткам тысяч гигантских цыплят разом свернули шеи и бросили в загон, где они бились в предсмертных судорогах. То одно, то другое тело взлетало в воздух, подброшенное сильнейшими судорогами, от которых трещали кости и переламывались хребты. Матери отшвыривали от себя детей или же сдавливали их насмерть, как в тисках.
На экране снова появилось невозмутимое лицо чиновника-азиата. С притворным сожалением в голосе он объявил, что само по себе покаяние в грехах — это еще не все; оно должно быть дополнено воспитательными мерами, которые в данном случае будут распространены на одного человека из тысячи.
Ардмор быстро прикинул — это означало сто пятьдесят тысяч человек. Не может быть! Однако вскоре ему пришлось поверить. На экране снова появился крупный план — на этот раз тихая улица какого-то американского города. Камера показала, как подразделение паназиатских солдат врывается в комнату, где перед телевизором сидит семья, потрясенная только что увиденным: мать прижимает к груди рыдающую маленькую девочку. Появление солдат вызывает у них не испуг, а лишь тупое оцепенение. Отец безропотно предъявляет свою регистрационную карточку, офицер, командующий подразделением, сверяет ее с каким-то списком, и солдаты приступают к делу.
Видимо, им было приказано убивать как можно более жестоко.
Ардмор выключил приемник.
— Вылазка отменяется, — Объявил он. — Всем ложиться спать. И перед сном каждому принять снотворное. Это приказ.
Через минуту в зале уже никого не было. Выходя, никто не произнес ни слова. Оставшись один, Ардмор снова включил приемник и досмотрел все до конца. Потом он долго сидел в одиночестве, тщетно пытаясь привести в порядок свои мысли. Тому, кто отдает приказ принять снотворное, приходится обходиться без него.
ГЛАВА 4
Большую часть следующих двух дней Ардмор провел в одиночестве и даже обедал в своей комнате, за все время он ни с кем не сказал и двух слов. Теперь ему было ясно, в чем он ошибся, и хотя резня произошла не по его вине, легче от этого не становилось — он все равно чувствовал себя к ней причастным.
Но проблема оставалась нерешенной. Он убедился, что был прав, когда принял решение создать «шестую колонну». «Шестая колонна» — вот что сейчас нужно; организация, которая внешне не нарушала бы порядков, установленных завоевателями, но со временем могла бы стать средством их свержения. На это, может быть, уйдут годы, но открытое выступление было страшной ошибкой, и повторять ее нельзя.
Он по-прежнему чувствовал, что в рассказе Томаса промелькнула мысль, которая могла бы оказаться полезной. Он снова и снова прослушивал запись, но хотя к этому времени уже выучил ее наизусть, никак не мог уловить того, что искал.
" — Они систематически вытравливают все, что составляет американскую культуру, — говорил Томас. — Закрыты школы, не выходят газеты. Напечатать что бы то ни было по-английски считается тяжким преступлением. Они объявили, что вскоре всякую деловую переписку нужно будет вести на их языке, а до тех пор все письма должны проходить цензуру. Запрещены любые собрания, кроме религиозных.
— Я думаю, этому они научились в Индии. — В записи его собственный голос звучал как-то непривычно. — Так легче держать рабов в повиновении.
— Наверное, вы правы, сэр. По-моему, это исторический факт: процветающие империи всегда мирились с местными религиями, хотя искореняли все остальное.
— Похоже на то. Продолжайте.
— Главное их орудие, мне кажется, — система регистрации. Они ввели ее с самого начала и ничему другому не уделяли столько внимания. В результате Соединенные Штаты теперь превращены в один большой концлагерь, где почти никто не может свободно перемещаться и общаться с другими без разрешения надзирателей".
Слова, слова, слова! Ардмор столько раз их прослушивал, что уже почти не улавливал смысла. Может быть, в рассказе Томаса ничего такого и не было, и все это ему только померещилось?
В дверь постучали. Это был Томас.
— Меня попросили вам кое-что сказать, сэр, — начал он осторожно.
— Что же?
— Видите ли, все собрались в зале. Они хотят с вами поговорить.
Еще одно совещание, на этот раз не по его инициативе. Что ж, придется идти.
— Скажи, что я сейчас буду.
— Слушаюсь, сэр.
После того как Томас вышел, он несколько секунд сидел неподвижно, потом подошел к письменному столу и достал из ящика свой пистолет. Запахло бунтом — об этом можно было догадаться по тому, что кто-то решился созвать общее совещание без его разрешения. Он проверил обойму, передернул затвор, надел портупею, но, подумав, снял ее и положил пистолет обратно в ящик. Это сейчас не поможет.
Он вошел в зал, занял свое место во главе стола и сказал:
— Я вас слушаю.
Брукс окинул взглядом стол, убедился, что больше никто говорить не собирается, откашлялся и начал:
— Мы хотели бы спросить, есть ли у вас какой-нибудь план действии.
— Нет. Пока нет.
— Тогда у нас есть! — вмешался Кэлхун.
— Да, полковник?
— Нет никакого смысла сидеть тут сложа руки. В нашем распоряжении самое могучее оружие, какое только есть в мире, но чтобы применить его, нужны люди.
— Дальше?
— Мы намерены ликвидировать базу и отправиться в Южную Америку! Там мы сможем найти правительство, которому понадобится подобное оружие.
— Какую пользу это принесет Соединенным Штатам?
— Но это совершенно ясно! Империя, вне всякого сомнения, собирается распространить свое влияние на все наше полушарие. Мы можем уговорить это правительство начать превентивную войну. Или, возможно, организовать армию из беженцев. — Нет!
— Боюсь, что вам придется с этим смириться, майор, — злорадно произнес полковник. Ардмор повернулся к Томасу.
— Вы согласны с ними?
— Я надеялся, что у вас есть план получше, сэр, — нехотя ответил тот.
— А вы, доктор Брукс?
Акунин Борис
Шилова Юлия
Доценко Виктор
Сертаков Виталий
Русанов Владислав
Рыбаков Вячеслав