Ведь Исако серьезно пострадала еще в детстве - от ядов в биосфере Терры.
Врачи говорят, что угнетена ее иммунная система. Но она ведь такая тер-
пеливая. И скрытная. Чересчур скрытная.
упрямство? Ты все же присматривай за Исако. Потом расскажешь.
выглядит она бодрой и решительной, порой даже несколько деспотичной, и
что никаких признаков скрытой боли, беспокоившей Исидри, я не заметил.
Исидри просияла.
зана с ребенком тончайшей нитью, незримой пуповиной, которая может без
всякого труда растянуться на любое расстояние, даже на световые годы. Я
заметила тогда, что это, должно быть, больно, но она возразила:
"Нет-нет, что ты, совсем не больно, она все тянется и тянется - никогда
не оборвется". Мне все же кажется, что это должно быть болезненно. Но -
не знаю. Детей у меня нет, а сама я никогда не уезжала от матери дальше,
чем на два дня пути - Исидри снова улыбнулась и добавила от чистого
сердца: - Я чувствую, что люблю Исако больше всех, больше собственной
матери, сильнее даже, чем Конеко?
таймер ирригационного контроля. Она служила деревенским гидрологом, а
для поместья Удан - еще и эйнологом. Вся жизнь ее была заполнена делами
и родственными узами - светлая и неизменная череда дней, времен года,
лет. Она плыла по жизни, как плавала в детстве в реке - воистину что ры-
ба в воде. Своих детей не имела, но все дети кругом были ее детьми. Лю-
бовь Исидри и Конеко была едва ли не прочнее той, что некогда связала их
матерей. Чувство, которое Исидри питала к собственному высокоученому
супругу, казалось безмятежным и исполненным почтения. Я предположил бы-
ло, что сексуальный акцент в жизни последнего надает на Ночной марьяж с
моим старым дружком Сотой, но Исидри действительно искренне почитала му-
жа и во всем полагалась на его духовное наставничество. Я же находил его
проповеди малость занудными и весьма, весьма спорными - но что понимал я
в религии? Не посетив за долгие годы ни единой службы, я чувствовал себя
не в своей тарелке даже в домашней часовне. Даже в собственном доме ощу-
щал я себя чужаком. Просто избегал признаваться в том самому себе.
ти, под конец, впрочем, изрядно поднадоевшей. Чувства мои притупились.
Отчаянная ностальгия, романтические ощущения судьбоносности каждою мига
канули в прошлое, остались с тем, двадцатилетним Хидео. Хотя я и стал
нынче моложе всех моих прежних сверстников, я все же оставался зрелым
мужчиной, избравшим свой путь, удовлетворенным работой, в ладу с самим
собой. Между прочим, я как-то даже сложил небольшую поэму для домашнего
альбома, суть которой именно в необходимости следовать избранному пути.
Когда я снова собрался в дорогу, то обнял и расцеловал всех и каждого -
бесчисленные прикосновения щек, мягкие и пожестче. На прощанье заверил
родных, что если останусь по работе на О - а это казалось пока вполне
вероятным, - то обязательно навещу их зимой. По пути, в поезде, пробива-
ющемся сквозь лесистые холмы к Ран'ну, я легкомысленно воображал себе
эту грядущую зиму, свой приезд и домочадцев, за полгода ничуть не пере-
менившихся; давая волю фантазии, воображал также и свой возможный приезд
через очередные восемнадцать лет, а то и позднее - к тому времени
кое-кому из родных суждено кануть в небытие, и появятся новые, незнако-
мые лица, но Удан, рассекающий волны Леты, как мрачный трехмачтовый па-
русник, навсегда останется моим отчим домом. Всякий раз когда я лгал са-
мому себе, на меня нисходило особое вдохновение.
там наворотили мои архаровцы. Собрав коллег после своей неожиданной, но
благодушной ревизии за банкетным столом - а я захватил с собою в лабора-
торию здоровенную бутыль уданского кедуна пятнадцатилетней выдержки, це-
лым ящиком которого снабдила меня предусмотрительная Исидри, великая
мастерица по части изготовления вин, - я затеял в непринужденной обста-
новке коллективную мозговую атаку по поводу последних известий, как раз
накануне полученных из Анарреса: тамошние ученые предлагали весьма нео-
жиданный принцип "неразрывности поля". Затем с головой, с отвычки рас-
пухшей от физики, я побрел по ночному Ран'ну к себе в Новый Квартал,
немного почитал и лег в постель. Выключив свет, ощутил, как темнота, за-
полонившая комнату, просачивается и в меня. Где я? Кто я? Одиночка, чу-
жой среди чужих, каким был десять лет и каким обречен остаться теперь
уже навсегда. На той планете или на иной - какая, к лешему, разница?
Никто, ничто и ничей. Разве Удан - мой дом? Нет у меня дома, нет семьи,
нет, да и не было никогда. Не было будущего, не было судьбы - не более,
чем у пузырька на орбите речною омута. Вот он есть, а вот его нет. И
следа не осталось.
хуже. В растрепанных чувствах, я свесил с кровати ноги и горько зарыдал.
И не мог остановиться. Просто жутко, до чего порой может докатиться
взрослый мужик - уже совершенно обессиленный, я все трясся и трясся, и
захлебывался рыданиями. Лишь через час-другой сумел я взять себя в руки,
утешив себя простой детской фантазией, как случалось в уданском прошлом.
Вообразил, как утром звоню Исидри и прошу ее о духовном руководстве, о
храмовой исповеди, которой я давно жаждал, но все никак не решался, и
что я с незапамятных времен не участвовал в Дискуссиях, но теперь жутко
нуждаюсь в том и прошу о помощи. Цепляясь за эту мысль как за спаси-
тельную соломинку, я сумел унять свою ужасную истерику и лежал так в
полном изнеможении до первых проблесков рассвета.
уберегла меня от отчаяния, показалась совершенно нелепой. К тому же я
был уверен: стоит позвонить, Исидри тут же помчится советоваться со сво-
им преподобным муженьком. Но, понимая, что без помощи мне уже не обой-
тись, я все же отправился на исповедь в храм при Старой Школе. Получив
там экземпляр Первых Дискуссий и внимательно перечитав его, я присоеди-
нился к текущей Дискуссионной группе, где малость отвел себе душу. Наша
религия не персонифицирует Творца, главный предмет наших религиозных
Дискуссий - мистическая логика. Само наименование нашего мира - первое
слово самого Первого Аргумента, а наш священный ковчег - голос человека
и человеческое сознание. Листая полузабытые с детства страницы, я вдруг
постиг, что все это ничуть не менее странно, чем теория моего безумного
чартен-перехода, и в чем-то даже сродни ему, как бы дополняет. Я давно
слыхал - правда, никогда не придавая тому особого значения, - что наука
и религия у китян суть аспекты единого знания. А теперь вдруг задумался,
уж не универсальный ли это закон?
уданских разносолов еда в колледже казалась мне абсолютно пресной, и я
потерял аппетит. Но наша работа, моя работа, продвигалась успешно, чер-
товски успешно, даже слишком.
Хайна. - Пора переходить к людям.
точно блоха, - сперва из одного угла лаборатории в другой, затем из кор-
пуса-1 в корнус-2, и все это без затрат времени, исчезая в одной лабора-
тории и мгновенно появляясь в другой - рот до ушей.
как один.
тучие транслировались на орбиту Be и обратно; команда роботов совершала
мгновенные перемещения сперва с Анарреса в Уррас, затем с Хайна на Be и,
наконец, назад на Анаррес - всего двадцать два световых года. Но когда в
конечном итоге, судно "Шоби" с экипажем из десяти человек, переправлен-
ное на орбиту какой-то захудалой планеты в семнадцати световых годах от
Be, вернулось (слова, означающие передвижения в пространстве, мы упот-
ребляем здесь, естественно, в переносном смысле) лишь благодаря заранее
продуманной процедуре погрузки, а жизнь астронавтов от своего рода пси-
хической энтропии, необъяснимого сдвига реальности, "хаос-эффекта",
спасло чистейшее чудо, мы все испытали шок. Эксперименты с высокооргани-
зованными формами материи снова завели нас в тупик.
рат на моем конце выдал нечто вроде "с собой пол-литра"). В памяти
всплыли слова матери: "Событийный ряд не бывает без промежутков". А что
она там добавила после? Что-то про имение возле воды. Но мне решительно
следовало избегать воспоминаний об Удане. И я стремился выдавить их из
своей памяти. Стоило мне расслабиться, как где-то в самой глубине моею
тела, в мозге костей, если не глубже, вновь выкристаллизовывался давеш-
ний леденящий ежик, и меня опять начинало колотить, как насмерть перепу-
ганное животное.
Пути, а наука позволяла растворить позывы отчаяния в работе до упаду.
Осторожно возобновленные эксперименты шли пока с переменным успехом.
Весь исследовательский персонал на Be, как поветрием, охвачен был новой
психофизической теорией некоего Далзула с Терры, в нашем деле новичка.
Весьма жаль, что я не успел познакомиться с ним лично. Как он и предска-
зывал, использование эффекта неразрывности поля позволяло ему в одиночку
перемещаться без всяких нежданных сюрпризов, сперва локально, затем с Be
на Хайн. За сим последовал знаменитый скачок на Тадклу и обратно. Но уже
из второго путешествия туда трое спутников Далзула вернулись без лидера.
Пехов Алексей
Самойлова Елена
Прозоров Александр
Шекли Роберт
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий