время его влекло к ним.
позволить, чтобы она шла ночью по городу одетая так. Он вновь вступил все
в тот же бой со своей гордостью, а потом зашагал в противоположном
направлении, изнывая от отвращения к себе, злобно ругаясь...
параллакса, немыслимые переходы, в которых искривления
пространства-времени извиваются между отрицательностью и положительностью,
а в центре зияет бесконечность - божественная, иллюзорная, горькая...
тяжелого дыхания не слился с тишиной комнаты. Он встал, отошел к камину и
завел старинные часы в дубовом футляре. Тяжелый ключ холодил ему пальцы -
холодный и такой реальный! За окнами снова падал снег - мелкими сухими
кристалликами, и за стволами деревьев недавним призрачным прошлым
вспыхивали фары машин. Дом заполняли терпеливые бурые тени.
освобождалось от паралича, вызванного переходом. Потеря нервной энергии
была еще одним привычным следствием возвращений в прошлое, но на этот раз
они превосходило все прежние. Дожидаясь, пока закипит вода, Бретон с
запозданием сообразил, что этот переход был необычен и в других отношениях
- в частности, из-за вторжения фантастического элемента. Вязы, растущие
посредине 14-ой улицы, удивили его, но ощущение шока объяснилось не просто
их неуместностью там. Они были полупрозрачны, словно изображения,
проецируемые на более плотный фон, но ведь эта мохнатая арка была
реальной. Он где-то ее видел, она что-то означала... но что?
ни сливок, ни молока. При мысли о черном кофе его желудок запротестовал,
но дальнейшие поиски в оскудевшей кухне показали, что из жидкостей там
имеются только остатки рассола в банке из-под маринованных огурцов. Бретон
налил в чашку черное варево, над поверхностью которого пар завивался
серыми спиралями, и вернулся с ней в гостиную. Он сел, отхлебнул кофе и
попытался обдумать, как снова взяться за дела, но комнату окутывал сумрак,
и на него вновь навалилась усталость. Недели лечения и отдыха было мало,
чтобы устранить все последствия его долгого запоя.
комнату просачивался тусклый лиловатый свет уличного фонаря, и на
внутренней стене тревожно подрагивали тени деревьев. Сдерживая дрожь и
прилив жалости к себе, Бретон выпрямился в кресле и подумал, что надо
пойти куда-нибудь поужинать. Поднимаясь на ноги, он заметил колышущиеся
тени веток на мертвом сером экране телевизора - и вспомнил, где видел эти
три вяза.
нашли Кэт - рядом с тремя вязами.
замерли в вечной неподвижности фотоснимка. Они двигались... черные ветки
клонились и взметывались на ветру. Они были... - Бретон поколебался,
прежде чем употребить это прилагательное - реальными. Воспользовавшись им,
он показал, что его отношение к переходам изменилось, что где-то в его
сознании возникла потребность верить, что сегодня днем он действительно
видел Кэт. Неужели, холодно спросил себя Бретон, его одинокое, измученное
виной создание отвергло все законы природы и вернулось назад сквозь время?
Предположим, извечное человеческое желание сделать невозможное - вернуться
в прошлое и исправить ошибки, было психической силой, скрытой за всеми его
переходами? Это объяснило бы, почему воссоздаваемые сцены всегда совпадали
с критическими моментами, когда ход его жизни катастрофически менялся.
Неужели он - потерпевший неудачу путешественник во времени, прикованный к
настоящему неопровержимой реальностью своего плотского тела, но каким-то
образом высвобождающий нематериальный аспект своей личности, чтобы
оглянуться на прошлое и бить кулаками по его невидимым стенам? Если так,
то - Боже, избави! - он обречен вновь и вновь переживать ужасную последнюю
сцену с Кэт до конца своих дней. И три вяза замаячили...
проигрывателем, клетчатыми скатертями, пошлейшими огромными помидорами из
пластмассы на столиках, с нормальными людьми, спорящими о том, о сем с
другими нормальными людьми".
когда в ворота свернул видавший виды "седан" и забарахтался в снегу.
Распахнулась правая дверца, из нее выбралась Хетти Колдер, с откровенным
отвращением оглядела снег и в отместку выстрелила в него колбаской пепла.
вам что-нибудь.
ее плотной облаченной в твид фигуры. - Приглашаю вас пообедать со мной.
Ваше общество доставит мне большое удовольствие.
Колдером, лысеющим библиофилом лет пятидесяти. Хаос хозяйственных сумок,
шарфов и журналов на широком сидении вокруг ободрил его, он почувствовал,
что вернулся в нормальный, ничем не осложненный мир. Он внимательно
всматривался в скользящие за стеклом рождественские витрины, подмечая
каждую мелочь, не оставляя места для мыслей о Кэт.
Бретона. - А то, когда я вас отвозила днем, вы не очень хорошо выглядели.
прошло.
цветные огни.
языком.
Колдер. - Это обычный предварительный симптом мигрени.
меня голова никогда не болит.
То, что я переношу после того, как эти прелестные огоньки перестают
перемигиваться, описать невозможно. Вы просто не поверите.
существует связь, - заметил Бретон. - Видимо, вы правы, и мне следует
считать себя редким счастливцем.
болезненно, на протяжении многих месяцев.
разумные решения даже по самым простым административным решениям, а уж
технические проблемы оставались и вовсе непреодолимыми. С помощью
состоявших в штате трех инженеров, Хетти поддерживала деятельность фирмы
на более или менее нормальном уровне. Первое время Бретон сидел за своим
столом, бессмысленно уставившись на схемы и чертежи, не в силах думать ни
о чем, кроме Кэт и роли, которую он сыграл в ее смерти. Были моменты,
когда он тщится писать стихи, чтобы выкристаллизовать, а, может быть,
сделать отвлеченными чувства, обуревавшие его из-за Кэт.
Бретон следил, как оно смыкается над рядами автомобилей на стоянке под его
окном. Безмолвие словно вторгалось в его собственное тело, и он начинал
слышать его слепую деятельность - непрерывное перемещение жидкостей,
попеременное вторжение воздуха, вкрадчивый радиальный дождь холестерина в
артериях...
этой последней сцене с Кэт. Иногда вязы бывали так прозрачны, будто вовсе
не существовали, а иногда они стояли черные, реальные, и у него возникало
впечатление, что он сумел бы различить две фигуры, двигающиеся у их
стволов, если бы не свет витрин и автомобильных фар.
предшествующие переходу. Сначала - постепенное повышение нервной
активности, вызывавшее впечатление, будто он избавился от отчаяния,
поскольку подъем этот завершался пьянящей радостью бытия. И тут же
возникали нарушения зрения - мерцающая точка перед правым глазом,
постепенно перекрывающая все вокруг. Едва мерцание исчезало, как
реальность смещалась, и он оказывался в прошлом.
аберрации, так как в детстве он рассказывал о них своим приятелям, но
встречал только недоуменный взгляд. Даже родители выслушивали его с
притворным интересом в твердом убеждении, что все сводится к яркому свету,
запечатлевшемуся на сетчатке. Он научился молчать о переходах и обо всем,
с ними связанном, и с годами у него сложилось убеждение, что он, Джон
Бретон, уникален, что только с ним бывает подобное. Случайный разговор с
Гарри Колдером все это изменил, и вызванный им интерес оказался
единственной подлинной зацепкой в унылом и горьком настоящем.
воплощения идее, подсказанной его фантазиями об убийце Кэт и лихорадочно
бьющейся у него в мозгу. Он прочитал специализированную литературу о
мигренях, очень скудную, потом взялся за более общие медицинские
исследования, за биографии знаменитостей, страдавших мигренями, и за
Шилова Юлия
Корнев Павел
Шилова Юлия
Гуль Роман Борисович
Глуховский Дмитрий
Посняков Андрей