Чтение 7–й страницы книги ~Ночные крылья~

- А сейчас? Сколько союзов сейчас?..

Бэзил несколько смущенно и неуверенно ответил:

- Около сотни, дружище. Некоторые совсем малы, некоторые существуют
только в определенной местности. Я интересовался только основными союзами
и их непосредственными преемниками: то, что произошло за несколько
последних сотен лет - это моя область. Ответил ли я на твой вопрос?

- Ничего, - сказал Гормон. - Это был глупый вопрос.

- Твое любопытство постоянно растет, - констатировал Летописец.

- Я нахожу мир и все, что в нем есть, прекрасными. Разве это грех?

- Это странно, - произнес Бэзил. - Несоюзные редко отрывают свой
взгляд от земли.

Появился Слуга. Он почтительно и вместе с тем презрительно склонился
перед Эвлюэллой и произнес:

- Принц вернулся. Он желает, чтобы вы составили ему компанию. Прямо
сейчас.

В глазах Эвлюэллы мелькнул страх. Но отказаться было невозможно.

- Мне идти с вами?

- Прошу вас. Вы должны одеться и привести себя в порядок. Он желает,
чтобы вы вошли к нему с раскрытыми крыльями.

Эвлюэлла кивнула, и Слуга увел ее. Мы остались стоять у парапета.
Летописец Бэзил говорил о былых днях Роума, я слушал его, а Гормон смотрел
на сгущающуюся темноту. Потом у Бэзила пересохло горло. Он извинился и
поспешно ушел. Через некоторое время во дворе под нашими ногами открылась
дверца, и появилась Эвлюэлла, которая шла так, как будто принадлежала
союзу Сомнамбул, а не Летателей.

Она была обнажена, и ее хрупкое тело белело неясной тенью в свете
звезд. Ее крылья были расправлены и медленно вздымались и опадали. Слуги
поддерживали ее под руки; казалось, что они ведут ее во дворец насильно.
Не ее даже, а чье-то ожившее сновидение.

- Лети, Эвлюэлла, лети, - прошептал рядом со мной Гормон. - Беги,
пока можно!

Она скрылась в боковом проходе дворца. Измененный взглянул на меня. -
Она продалась Принцу, чтобы дать нам кров.

- Похоже, что так. - Я мог бы разнести этот дворец! - Ты любишь ее? -
Разве это не очевидно? - Остынь, - покачал я головой. - Ты непростой
человек, но все же Летательница не для тебя. Особенно Летательница,
делящая ложе с Принцем Роума.

- Она перешла к нему из моих рук. Я был потрясен. - Ты знал ее? - И
не один раз, - сказал он с грустной улыбкой.

- В минуту блаженства ее крылья трепещут, словно листья на ветру. - Я
вцепился в поручень, чтобы не свалиться вниз. Перед моими глазами
закружились звезды, запрыгала и закачалась старушка Луна и два ее бледных
провожатых. Я был потрясен, еще не понимая толком, почему. Из-за того, что
Гормон рискнул нарушить запрет? Или это давали себя знать мои
псевдородительские чувства к Эвлюэлле? Или это было простой ненавистью к
Гормону, осмелившемуся совершить грех, на который у меня не хватило
смелости, хотя желания было предостаточно?

Я сказал:

- Тебе выжгут мозг за это. И ты сделал меня своим сообщником.

- Ну и что? Принц приказал - и получил, что хотел. Но до него были
другие. Я хотел сказать, другой.

- Хватит. Хватит.

- Мы увидим ее снова?

- Принцам быстро надоедают женщины. Несколько дней, а может, и одна
ночь, и он вернет ее обратно. И тогда нам, наверно, придется уйти из
приюта, - я вздохнул. - В конце концов нам об этом дадут знать заранее.

- И куда ты тогда пойдешь? - спросил Гормон.

- Ненадолго останусь в Роуме.

- Даже если придется ночевать на улице? Здесь, похоже, невелика нужда
в Наблюдателях.

- Что-нибудь придумаю, - ответил я. - А потом пойду в Перриш.

- Учиться к Летописцам?

- Смотреть на Перриш. А ты? Что тебе нужно в Роуме?

- Эвлюэлла.

- Оставь этот разговор.

- Хорошо, - сказал он, горько усмехнувшись, - но я останусь здесь,
пока Принц не бросит ее. Тогда она будет моей, и мы найдем, на что жить.
Несоюзные горазды на выдумки. Это им необходимо. Может, поживем некоторое
время в Роуме, а потом двинемся вслед за тобой в Перриш. Если только ты
ничего не имеешь против уродов и никому не нужных Летательниц.

Я пожал плечами.

- Посмотрим, когда придет время.

- А раньше тебе приходилось бывать в компании Измененных?

- Не часто. И не долго.

- Я польщен, - он выбил ладонями дрожь на парапете. - Не бросай меня,
Наблюдатель. Я очень хочу быть рядом с тобой.

- Почему?

- Чтобы увидеть твое лицо в тот день, когда твои машины скажут тебе,
что Вторжение началось.

- Тогда тебе придется долго ждать.

- А ты разве не веришь, что Вторжение состоится?

- Иногда. Изредка. - Гормон усмехнулся. - Ты не прав. Они уже почти
здесь. - Перестань смеяться. - В чем дело, Наблюдатель? Ты потерял веру?
Это известно уже тысячу лет: иная раса обнаружит Землю, захочет сделать ее
своей и в один прекрасный день явится, чтобы захватить ее. Это было
известно еще в конце Второго Цикла.

- Я знаю это, и я не Летописец, - а потом повернулся к нему и
произнес слова, которые, как я думал, никогда не произнесу вслух. - Я
слушаю звезды и делаю свои наблюдения в течение двух твоих жизней. То, что
делаешь слишком часто, теряет смысл. Скажи тысячу раз свое имя, и оно
превратится в пустой звук. Я наблюдал, и я наблюдал хорошо. В ночные часы
я иногда думал, что наблюдаю впустую, что зря теряю свою жизнь. В
наблюдениях есть свое удовольствие, но, возможно, нет никакого смысла.

Он схватил меня за руку.

- Твое признание так неожиданно, как и мое. Храни свою веру,
Наблюдатель! Вторжение близко!

- Откуда ты можешь знать это?

- Несоюзные тоже кое-что могут. Разговор этот был горек для меня. Я
спросил: - А ты, наверное, иногда сходишь с ума оттого, что ты Несоюзный?

- С этим можно смириться. А кроме того, здесь есть свои приятные
стороны, чтобы компенсировать низкое положение. Я завожу разговор, о чем
захочу.

- Я это заметил.

- Я иду, куда хочу. У меня всегда есть пища и кров, хотя пища может
быть гнилой, а кров - убогим. Женщины тянутся ко мне вопреки всяким
запретам. Из-за них, видимо, я и не страдаю комплексом неполноценности.

- И ты никогда не хотел стоять на ступеньку выше?

- Никогда.

- Будь ты Летописцем, ты был бы счастливее.

- Я счастлив сейчас. Я получаю все удовольствия Летописца, но у меня
нет его обязанностей.

- До чего же ты самодоволен, - не выдержал я. - Говоришь о
достоинствах несоюзности!

- Как же еще можно вынести тяжесть Воли? - Он поглядел на дворец. -
Смирение возносится. Могущество рушится. Выслушай мое пророчество,
Наблюдатель: этот похотливый Принц еще до осени узнает о жизни кое-что
новенькое. Я выдавлю ему глаза, чтобы отнять ее!

- Громкие слова! Ты говоришь сегодня, словно предатель.

- Это пророчество!

- Тебе даже близко к нему не подойти, - сказал я. И, раздосадованный
тем, что принимаю все эти глупости всерьез, добавил: - И почему ты винишь
во всем его? Он поступает так, как поступают все Принцы. Обвиняй девушку
за то, что она пошла с ним. Она могла отказаться.

- И лишиться крыльев. Или жизни. Нет, у нее не было выбора. Я это
сделаю! - и он с неожиданной яростью ткнул раздвинутыми большим и
указательным пальцами в воображаемые глаза. - Погоди, - произнес он, - вот
увидишь.

Во дворце появились трое Сомнамбулистов. Они разложили аппараты
своего союза и зажгли тонкие свечи, чтобы читать по ним знаки завтрашнего
дня. Тошнотворный запах наполнил мои ноздри, и у меня пропала всякая охота
разговаривать с Измененным.

- Уже поздно, - сказал я. - Мне нужно отдохнуть. Скоро мне проводить
наблюдение.

- Теперь смотри в оба, - заключил Гормон.

Ночью я провел у себя в комнате четвертое и последнее в этот день
наблюдение и впервые в жизни обнаружил отклонение. Я не мог объяснить его.
Это было какое-то смутное чувство, мешанина звуковых и световых ощущений,
контакт жизни с какой-то колоссальной массой. Я испугался и прирос к своим
инструментам намного дольше обычного, но к концу наблюдения понял не
намного больше, чем вначале.